Сороковник. Книга 3
Шрифт:
Мага вкладывает в мою ладонь что-то мягкое, зажимает сверху своей. Прямо как я, когда Николаса отхаживала. А вот и он сам лёгок на помине, родственничек: перемахнул прямо через спинку скамейки и немедленно подставил мне плечо со своей стороны.
— Давай ей и второго сразу, — говорит непонятно брату. — Похоже, утечка большая после просмотра. Хорошо, что отец поставил фильтр на последнем эпизоде.
— Он её чуть не угробил, — огрызается мой суженый. — Не надо было считывать всё целиком. Неужели мало простого показа, без тактильных ощущений, без эмоций?
— Мало, братец, мало. Ива, потерпи, сейчас я свяжусь с кем-нибудь из ближайших целителей… Пойми, Мага, отцу нужно было доказать, что вся эта каша заварилась далеко не из-за рядовой женщины. И дело даже не в том, что она — наша, нашего Клана, это и так всем ясно. Получи Омар её ауру — это стало бы серьёзным осложнением для всех прочих Кланов, а оно им надо?
Украдкой посмотрев на то, что сунул Мага, расплываюсь в невольной улыбке. Не знаю, чучундрики ли начинают действовать или воспоминания о девочках и домашнем уюте — а они непременно приходят, когда на глаза попадается игрушка, сотворённая детьми — но меня немного отпускает. Тем не менее, Николас, свернув куртку, пристраивает её себе на колени и заставляет меня прилечь.
Мне всё ещё нехорошо, но уже не так, как раньше, и сколь уж на меня обрушивается та самая забота, о которой совсем недавно мечталось, глупо отказываться. Не хочу никуда идти, хочу закуклиться и забыться.
Мешает само осознание, что, кроме нас, в небольшом дворе прорва людей, пробегающих, проезжающих, деловито спешащих мимо. Думаю, никогда ещё до сегодняшнего вечера запретная территория, святая святых Омара ибн Рахима, почтеннейшего Главы клана Огня… интересно, он Архимаг, как мой теоретический свёкор, или нет?.. не была столь оживлена, да к тому же несвойственной здешним местам публикой. Вот уж развлечение тем, кто прилип к щёлочкам в окнах напротив! Была у них спокойная сытая жизнь, прерываемая разве что очередной грызнёй из-за того, кому быть следующей фавориткой, да и то, поди, закончилась после рождения наследничка, ибо наверняка любимая супружница прижала к ногтю и к холёной ножке всех прочих гурий, дабы избежать соперничества. Поскольку что удалось одной, запросто может повторить и другая, а конкурентки в таком деле к чему, ведь внимание господина должно уделяться единственной. И единственному сыну. Вот и кисли оставшиеся красотки в сладких и вязких тенетах, переспевали, пухли от сладостей и шербета, время от времени жаля друг друга развлечения ради.
Сонная лощина, не иначе.
И вдруг — этакое зрелище! Уже прошлись, сверкая грозными очами, по затемнённым кельям мужественные тёмные рыцари и объявили, что на драгоценные жизни прекрасных пленниц никто не покушается, напротив. И теперь можно, перепоручив заботы о себе провидению и новым хозяевам, припасть, наконец, к бойницам… к прорезям в ставнях, к просветам в узорных решётках и насладиться зрелищем. Что они видели раньше? Практически ничего — и никого, а нынче… Рыцари в тяжёлой броне, воины в лёгких латах, бесстыдницы амазонки, паладины в белоснежных плащах, не тронутых ни гарью, ни копотью файерболов, молодые северные варвары, изящные юркие ассасины… Глаза разбегаются.
Да, подвожу мысленную черту под увиденным и услышанным, не ради одной Обережницы здесь это скопление воинов и магов. А главное — благородному дону Теймуру и времени не пришлось тратить на общий сбор: вот они, кланы, совсем недавно собравшиеся против общего врага и ещё не успевшие расформировать отряды после завершения битвы. Моему свёкру осталось лишь перенаправить их в новое русло. Должно быть, его доводы были весьма убедительны.
Неподалёку в лёгкой кольчуге с закатанными и скреплёнными пряжками рукавами, с полупустым колчаном за спиной и луком, перекинутым тетивой через плечо, проезжает на статной каурой лошадке дева-воительница, отсалютовав в ответ на вежливые приветствия братьев. Меня она словно не замечает — то ли штатские её не интересуют. То ли из странного чувства такта, которое заставляет всех, доселе спешащих мимо, лишь скашивать глаза и идти по своим делам, не надоедая расспросами и сочувствием. Стало женщине нехорошо, но ведь одна не одна, под присмотром, о ней уже позаботились, и нечего смущать… Амазонка вопросительно смотрит на свою спутницу, которую я замечаю не сразу, пытаясь разгадать: из Лориных подопечных эта девушка или сама по себе?
— Послушай, Ник, — говорит нерешительно Мага, — я могу оставить её на тебя? Мне нужно быть там, на этом… отборе.
— Хочешь кое-кого увидеть лично? Иди, брат. Только не особо увлекайся.
— Ива, — наклоняется Мага ко мне, — побудь с Николасом. Я могу быть в тебе уверен? Не убежишь?
— Иди-иди, некромант, — слышится за его спиной женский голос. — Твори свою праведную месть. Мы тут и без тебя разберёмся.
Мага почтительно прикладывается к руке невысокой женщины, с ног до головы завёрнутой в ярко-фиолетовую накидку, той самой спутницы амазонки. Впрочем, ещё вопрос, кто из них кого сопровождает, ибо сейчас девушка скромно стоит в отдалении, придерживая обеих лошадей, не вмешиваясь в беседу и всей позой демонстрируя почтение к фиолетовой.
Низко надвинутый капюшон скрывает глаза незваной гостьи, но, должно быть, мой суженый её знает. Отпустив изящные хрупкие пальчики, говорит:
— С вами, госпожа Акара, я оставляю её совершенно спокойно.
Она с улыбкой похлопывает его по щеке. Иди, иди, мальчик, не задерживайся, раз уж собрался. Оборачивается ко мне — и вдруг шестым чувством я угадываю, какую фразу мне ожидать.
"Я Акара, верховная жрица ордена Незрячего Ока", — повторяю за ней одними губами.
Ключевая фраза из начала Дьяблы. И имя. И персонаж.
— Узнала? — женщина улыбается. Голос её, низкий, бархатный, услаждает слух и дарит отдохновение мятущейся душе. — Иногда бывает и так: дабы отсечь прошлое, берёшь себе другое имя, и это — не хуже прочих. Да и нравилось оно мне когда-то… Чему удивляешься, обережница, или сама не попаданка?
— Но ты действительно жрица?
— Причём верховная. — Откидывает капюшон. Удивительно красивая женщина, невысокая, хрупкая — ибо бурнус не скрывает изгибов фигуры, облегая складками тонкую талию и стройные ноги; неопределённого возраста — по глазам явно старше меня, а вот по лицу… Да, глаза! Они у неё разные: один зелёный, другой голубой, и это придаёт всему облику колдовскую притягательность. Николас издаёт восхищённый вздох.
— Прошу извинить, прелестная, что не могу подняться вам навстречу, сами видите… Вы, случаем, нам не родственница?
— Нет, старшенький, я из другого мира, — спокойно отвечает жрица. Присаживается у меня в ногах. — Почему ты спросил?
— У нашей матери тоже разные глаза, — простодушно отвечает тот. — Карий и зелёный, очень интересное сочетание. Вот я и подумал… Да и внешне похожи.
Она чрезвычайно напоминает Элизабет Тейлор в роли Клеопатры. Такой же взгляд, надменно-царственный, хоть и с доброжелательным на сей момент прищуром, капризный изгиб умело подкрашенных губ, чуть приподнятые скулы. Глаза подведены в точности по-египетски: с удлинёнными широкими стрелками. Жгуче-чёрные волосы, частью заплетенные в мелкие косички, унизаны крохотными жемчужинами и перемежаются со свободными прядями и золотой нитью. Покачиваются при каждом движении головы аметистовые серьги в золотой филиграни. Не хватает только царской диадемы с уреем.
— Бывают двойники и в соседних мирах, — говорит, беря меня за руку. — Однако приступим к делу, ты же подзывал кого-нибудь из целителей. Паладинам тут крутиться нечего, женщине лучше всего поможет женщина, согласись…
Опустив веки, она считывает мой пульс и, как мне кажется, не только пульс.
— Госпожа, — почтительно окликает её спутница. — Совет…
Акара делает отстраняющий жест. Склонив голову к плечу, внимательно к чему-то прислушивается.
— Без меня не начнут, — меланхолично отвечает. — Да и есть у них одно небольшое дельце перед заседанием, вот им пусть и займутся. Казнить — не женская работа, наше дело — миловать…