Сороковник. Книга 3
Шрифт:
Ох. Внезапная несильная, но тянущая боль в районе копчика застаёт меня врасплох. Знакомая всем женщинам — ну, или многим, — она отдаёт в пах, поднимается под ребро и вгрызается в почки. Утихает.
— Вот как, — задумчиво говорит жрица. — Дай-ка прощупаю… Не жмись, расслабься.
Её руки слегка оглаживают мой живот, ныряют вдоль талии за спину и болезненно нажимают как раз на почки.
— Терпи, — предупреждает, — это недолго.
Следующий приступ, сильнее, подступает сразу за первым, но проходит быстро.
Мне становится неловко. За всеми неприятностями, в которые заставил меня с головой окунуться Сороковник, я совсем позабыла о такой женской неприятности, как… ну, вы понимаете. При моём-то хроническом безмужии и ещё одном существенном обстоятельстве, о котором впервые за много лет проговорилась только леди Аурелии, я не веду никаких графиков, не делаю отметки в женском календаре — мне это без надобности, вот и не оказалось под рукой ничего, чтобы послужило напоминанием. Цикл у меня точный, ровно двадцать восемь суток, но иногда — при стрессах или перемене климата — сбивается, и когда приходит, наконец, то чему положено, или, как цветасто говорят на Востоке, "устанавливается связь с луной" — ох, как это неприятно… Как сейчас.
Не то, что хорошо — просто неслыханно повезло, что рядом со мной женщина. Как объяснять мужчине, не сгорев при этом от стыда, что в ближайшее время мне понадобятся прокладки и уединение, и желательно не в разорённом садике, а где-нибудь под тёплым одеялом, с грелкой на животе, в полумраке, чтобы свет глаза не резал, как сейчас?
— Задержка дней десять? — наклонившись к моему уху, уточняет Акара. Киваю. Она выпрямляется, задумчиво трёт подбородок, посверкивая цветными камнями в перстнях. Когда я напрягаюсь при очередном спазме, большими пальцами и мизинцами прихватывает несколько точек — под рёбрами и в паху и купирует приступ сразу же. Снова прислушивается. Всматривается.
— Ну что? — с тревогой спрашивает Николас. Жрица, помедлив, ещё раз прощупывает мне спину, снимает остатки боли рядом с копчиком, но рук не убирает. Ждёт в такой неудобной позе ещё минут пять. И… то, что я сейчас ощущаю, отдалённо напоминает сканирование, но более мягкое, деликатное. Наконец она выпрямляется.
— Всё хорошо? — неуверенно спрашиваю. Отчего-то мне не нравится её выражение лица.
— Не торопись. Может повториться.
А мне на самом деле становится хорошо. Никогда бы не подумала, что руками можно творить такое. Паладиновская аура действует несколько иначе — в ней боль растворяется постепенно, рассасываясь, а жрица, словно одним махом вытягивает иглы, застрявшие в теле. У неё какая-то своя метода.
Ник поглаживает меня по щеке, но не рискует нарушить молчание. Мне не слишком удобно смотреть на него так, заводя глаза, поэтому я перевожу взгляд на окружающее. И только сейчас замечаю, что до сих пор надо мной кружатся спирали из крохотных звёзд — или Мага как-то оставил защиту, или Николас установил. И ещё вижу рядом с амазонкой-охранницей Тёмного рыцаря, а второго — за спинкой скамейки, сбоку от себя. Они никуда не делись. Получается, что Мага ушёл, а охрану оставил? Вот уж не знаю, радоваться или огорчаться…
Порыв ветра срывает с ослабевших ветвей горсть листьев. Покружившись, они планируют, раскачиваясь, как небольшие лодочки, и, кажется, вот-вот опустятся на мои ноги, но сбриваются в полёте очередным витком очередной спиральки. Защита в действии. А почему тогда на Акару она не реагирует?
Потому что на ней такая же. Точно, это Николас втихаря подколдовывает.
— Итак, — жрица поднимает голову, — будем пока считать, что это небольшие женские неприятности, спровоцированные повышенным стрессовым фоном. Кое-что мне удалось снять, но в ближайшее время ей понадобятся совсем другие условия. Я поставлю Совет в известность о состоянии её здоровья. Николас?
— Я слушаю.
— Обережнице всё же придётся появиться на суде. Её присутствие необходимо с точки зрения буквы закона, однако от устных показаний мы её освободим. Похоже, у вашего семейства теперь появятся новые претензии к клану Огня… Даю вам полчаса на полноценный отдых, ставь купол — или сферу, или что там у вас ещё в ваших заклинаниях, — но полностью изолируй её на это время. Немного сна — и она будет в порядке.
— А потом? — судя по голосу, Ник настроен вовсе не радужно. — Это же всё временно, ты прекрасно понимаешь. Неужели нельзя обойтись без Ивы?
Похоже, Акара колеблется. Но мне это уже неинтересно: я получила полчаса отступных и теперь могу расслабиться на законных основаниях. Закрываю глаза и умиротворёно вытягиваюсь.
— В свете новых обстоятельств Совет может пойти на сокращение процедуры… — слышу голос Акары. — Но для этого желательно заключёние ещё одного хорошего диагноста. Постараюсь найти кого-нибудь из паладинов, поопытнее, желательно, из семейных. Я сообщу тебе, кто это будет, предупреди охрану, чтобы пропустили.
— Да что с ней такое? — Николас явно обеспокоен. — Ты же сама говорила… — и умолкает, будто кто-то сделал ему знак помолчать.
— Т-с-с… Я не совсем уверена. Подождём.
Я слышу Акару слово издалека. Ветер сновидений подхватывает и уносит меня в светлую обитель, где несть ни огневиков, ни древних проклятий, ни обжигающих файерболов.
***
— Ива-а! — меня ласково гладят по щеке, чешут за ушком, щекочут шею. — Ива, душа моя, просыпайся!
Открывать глаза лениво. Шевелиться лениво. А уж о том, чтобы подняться и идти куда-то на всеобщее обозрение, даже думать не хочется. Может, ну их, в самом деле? Они с меня, как Мага сказал, всё считали — и будет с них, этих Судий… Всегда удивлялась своей способности моментально вспоминать, едва проснувшись, где я и что со мной перед сном приключилось.
— Вставай, солнце! — более строго окликает Николас. — Ива, совсем немного — и тебя оставят в покое, я уже договорился. Но прийти на Совет нужно. Давай-давай, я же знаю, что ты меня слышишь, мой маленький упавший листик!
Не поднимая век, улыбаюсь. Надо же, вспомнил наши ночные купания! Так и быть, родственник, пойду, но только ради тебя. Сколько ты тут высидел, не шелохнувшись, чтобы меня не потревожить, не буду же я неблагодарной! Открываю глаза и увязаю взглядом в густом сумраке. Полчаса, говорите? Да уже вечер!