Сороковник. Книга 3
Шрифт:
— Ник! — повторяю беспомощно.
— Что — Ник? — Он сердито стягивает на мне борта куртки, как будто хочет спеленать. — Ты повторяешься, Ива! Две недели срок, я тебе об этом полчаса твержу. И эта сволочь Омар довёл тебя до того, что ты чуть не потеряла малыша! Счастье, что Акара оказалась рядом, схватки остановила, если бы это случилось, я бы из трёх шкур вылез, чтобы этого истукана реанимировать и самолично придушить!
— Ни-ик, — я всё ещё сопротивляюсь. — Какие проценты? Это ж операция, хирургическая, у меня и шрам остался, могу показать. Мне же сказали, что это навсегда…
— У-у… — он прижимается лбом к моему лбу и смотрит в глаза лукаво и нежно. — Ну что ты такая дурочка? Забыла, в каком ты мире и кто у тебя в Наставниках? Да ты чуть ли ни с первого дня с Майклом общалась, а у него регенерирующая аура работает на автомате, даже без его участия! Ты не заметила, у тебя ничего в здоровье не выправилось за то время, что вы встречались?
Зрение, точно. И спина перестала болеть. И… кажется, пломбы в зубах пропали. А если затронуто одно, то не исключено, что и внутри что-то и впрямь. Мама дорогая, да ведь мне и пальцы собирались нарастить и говорили об этом как о чём-то обыденном…
Две недели? Две, он сказал?
Ой, Божечка…
— А самый главный признак, — добивает родственник, — и его могут увидеть только продвинутые целители — это уже сформированная матрица. Она, собственно, образуется с момента зачатия, но увидеть её можно только с такого срока, как у тебя. Правда, за Зеркалом её сразу не разглядишь, это особое зрение надо подключать, да и то, если подозреваешь сам факт. Ива, ты ещё сомневаешься? Ты же умеешь заглядывать в себя, попробуй!
И почему-то именно этот довод убеждает меня окончательно.
Я не хочу!
Снова это отвратительное дежурство по утрам в туалете, жуткий ежечасный голод при невозможности съесть что-либо объёмом больше столовой ложки… Отёкшие ноги, одутловатое лицо, бессонница. Обмороки в самый неподходящий момент. Бесформенные тряпки вместо нормальной одежды. Живот, в последние два месяца мешающий ходить, сидеть, лежать, спать… жить, наконец. Боже ж мой, как я завидовала, безумно завидовала цветущим женщинам, несущим свои животы, как бутоны! Да я полжизни готова была отдать, чтобы хоть на день оказаться на их месте, особенно, если видела рядом с беременной Венерой обожателя, бережно застёгивающего ей сапоги или сводящего по ступенькам, будущего отца семейства… Счастливого отца.
И всё это проходить с самого начала? И… и в самом конце — снова умереть?
А потом, если выживу… С содроганием вспоминаю, как три года подряд днём и ночью хотела спать. Не потяну я столько бессонных ночей. В сорок три года родить — не в двадцать восемь.
Закрываю лицо руками.
Хуже всего — снова остаться одной. Зачем я теперешней родне — с чужим ребёнком? Им сейчас и своих хватает, родных, долгожданных. Куда мне теперь?
Меня душит гнев. Гнев на человека, из-за которого мне придётся снова влезать в девятимесячное ярмо. Память ты о себе хотел оставить, Васечка… А ты подумал, каково эту память сперва выносить, породить, а потом и вырастить? И ежели ты знал, что мы расстанемся, и придётся, случись что, дитё одной растить? каково мне будет?
Или мне теперь тебя разыскивать, чтобы женился? Уже не смогу. Гордость дурная не позволит.
…Стоп, Ваня. Остановись. Хватит на мужика всех собак вешать. Мужчины ж только о высоком думают, им не до такой прозы… Это всё эмоции, пора включать разум.
Но мысли упорно сворачивают на своё. Что сейчас думает Мага? Должно быть, триста раз успел пожалеть, что уговорил меня на брак, пусть и временный. Но ведь начнёт вести себя благородно, как же, у них беременные женщины в почёте и уважении…
Мне хочется упрятать себя поглубже и подальше. Пусть даже назад в камеру. Сбежать. Это даже не шок — это паника женщины, которую подставили. Страх приговорённой.
— Ива-а, — этак ласково обращается ко мне Николас. Думает, наверно, что я просто сомлела от нежданного счастья. — Не беспокойся, всё будет хорошо!
— Ничего не будет, — отвечаю. И отворачиваюсь. — Ничего. Всё перечёркнуто.
Похоже, он не слышит. И я понимаю, что на самом деле не сказала эти слова, а только подумала. Как-то странно путаются мысли и действия… Надо взять себя в руки.
Надо.
Никто не виноват. Любовью занимаются оба, и оба должны думать о последствиях. И прав Николас… ах, нет, это он о своём отце говорил… Неважно, кто это сказал. Ни один способ предохранений не даёт стопроцентной гарантии, только полное воздержание. И с моим диагнозом, это я точно сейчас припоминаю, случались нежданные беременности. А я… просто потеряла голову и не о чём не думала, когда любила.
И сейчас, и пятнадцать лет назад.
Успокоилась? Да. Вытру слёзы… и подумаю об этом позже. Половину из того, что наговорила и надумала, можно будет смело выбросить, оставить только здравый смысл. А он мне подсказывает, что хоть ситуация и схожа с той, в какую однажды влипла, но под одну гребёнку стричь их нельзя. Поэтому сейчас — именно сейчас — я пойду, как и собиралась, на этот самый Совет и скажу спасибо искренне и честно всем, кто помог мне не стать донором для Омара, пусть даже они делали это ради совсем иной цели.
Надо привыкать себя контролировать. Я только что чуть не взвинтилась до состояния, в котором могла сплести очередное проклятье. И в кого бы оно полетело? В первую очередь — в того, кто рядом. В Николаса.
— Ничего хорошего не будет, Ник, — говорю вслух. — Меня и в первый-то раз чудом спасли, а в этот — я просто не выживу. И чему мне радоваться? Что дети сиротами останутся?
Теперь я понимаю, почему некромантов так мало. Не каждая женщина решится от них родить, а уж второй-то раз…
— Чудишь, родственница? — словно и не замечая моих душевных терзаний, говорит Николас. — Скажи честно: уже напридумывала себе самого что ни на есть страшного. Кто тебе умереть позволит, если мы рядом? Ты только сама не сбегай по привычке, а уж у Смерти мы тебя отобьём.
— Мне надо всё обдумать, — отвечаю заторможено. — Не каждый день узнаёшь про себя такое.
— Брось, Ива, ты же храбрая девочка, — Ник пожимает мне локоть. — В конце концов, тебя даже похищение не вышибло из седла. Каким ты молодцом держалась, мы тобой просто гордимся! Так почему же известие о беременности тебя так напугало? Радоваться надо!