Сороковник. Книга 3
Шрифт:
— Нашли того, кто в Магу стрелял? — возвращаюсь к рассказу Николаса.
— Да уж. Из восьмерых огневиков только двое людьми оказались, остальные своим же в спины палили, так что с ними разобрались на месте, по законам военного времени. Пришли, родственница. Подожди, пока ребята помещение посмотрят.
В небольшой домик, соединённый с основным корпусом широким навесом, проходит один из рыцарей; второй остаётся с нами.
— Так что у Маги с глазом? — не унимаюсь. — Это после файербола? Это навсегда? Прекрати сейчас же улыбаться, нашёл время!
— А мне нравится, что ты за муженька волнуешься, хоть он того и не заслуживает. Да цел у него глаз, восстановили уже, просто нервы глазные долго приживаются, ещё с неделю в повязке помучается. А признайся, он тебе таким ещё больше нравится?
— Иди ты! — огрызаюсь. — Ты хоть когда-то можешь быть серьёзным?
Он, улыбаясь, легонько подталкивает меня в спину.
— Вперёд, дорогуша, а то не ровён час случится какая неприличность — а мне отвечай. Да не задерживайся там! — кричит вслед, — а то лично проверю, не утянул ли тебя кто!
Миновав небольшой тамбурок с арочным сводом и стенами, украшенными росписью, оказываюсь в шестигранном зальчике без окон. Под куполом навешано в воздухе несколько светящихся белых шаров — должно быть, побывавший здесь передо мной рыцарь-маг постарался. От красоты помещения меня вдруг разбирает праведный кипеж. Ага. Значит, бедную полузадушенную жертву, кровью истекающую, можно и в сырой подвал отправить, и кувшин воды "забыть" предложить, в то время как у собственных баб в сортире — мозаичные полы, панели выложены изразцами, ниши с амфорами? С цветочками, понимаете ли, вместо освежителей, надо думать. И пока я сухими губами редкие капли с камней собирала, угорая от жажды, этим тёлкам даже пописать — и то с тридцатью тремя удовольствиями предлагалось…
Уединившись ненадолго в кабинке с настоящим фарфоровым стульчаком, выхожу оттуда, по-прежнему негодующая. Они бы сюда ещё павлинов запустили с цесарками! Отразившаяся в зеркале над позолоченной раковиной собственная физиономия, бледная, как моль, со здоровенным пожелтевшим синяком во лбу, наводит ужас. И этакий видок — после врачующих манипуляций сэра Майкла? Как же я выглядела д о них? Уж не из-за этого ли дон Теймур так и застыл на пороге, прежде чем подойти ближе? Каюсь, испытываю к нему нечто вроде признательности, ведь он ни словом не обмолвился тогда о моём плачевном состоянии, во всяком случае — напрямую, обошёлся намёками в разговоре с сэром Майклом.
Оказывается, не так уж мне и всё равно, как я выгляжу. Мстительно обтерев после мытья руки о чей-то забытый на мраморной скамье халат, хватаю из ближайшей ниши драгоценную вазу времён какой-то там Цинь или Минь, не иначе, взвешиваю на руке… А вот вам, сытые, холёные и спокойные, получите, за всё, за своего мерзавца-муженька или кто он вам там, за все его издевательства!.. и хлопаю ею изо всех сил об пол. Распалившись, тянусь за второй. Третья сама просится в руки.
Четвёртую молча снимает с подставки в нише и протягивает Тёмный охранник. Правильно, не стал мужик угадывать, что там за звуки, на взрывы похожие, пришёл, разобрался, помог. Молодец, службу знает. Грохаю последний раритет и перевожу дух.
— И никакого психотерапевта не нужно, — цежу сквозь зубы. — Сама как-нибудь справлюсь.
— Есть ещё зеркало, — серьёзно сообщает тёмный рыцарь. — Если только вы не суеверны, сударыня… Прикажете снять? Валяйте, вам можно.
— Э, э! — обеспокоенно вклинивается Николас, нарисовавшись в дверях. — Ты научишь! Если уж ей так хочется что-то разбить — давай, сводим её на кухню, там полно посуды, в конце концов! Пусть разрядится, как следует!
— Лучше привести одного из пленников, — предлагает подоспевший второй рыцарь. — Из тех, что её караулили. И оставить в той камере напротив. Инструмент всё ещё там, как раз пригодится. Да вы не стесняйтесь, сударыня, приватность мы обеспечим.
— А я говорю — лучше на кухню!
— В пыточную. Самое то, — обрубает рыцарь.
Я спохватываюсь.
— Так, красавцы, а что вы вообще делаете в женском туалете? Ну-ка быстро выметайтесь, мальчикам здесь не место! Может, я ещё не всё закончила, а вы тут вломились?
Тот, что зашёл первым, бегло оглядывает помещение. Смотрит на халат с пропечатанными следами моих мокрых лапок.
— Вроде бы всё, — пожимает плечами. — Можем уходить.
Фыркнув, иду на выход. Бурчу себе под нос:
— Устроили цирк, обрадовались…
А сама чувствую, что остываю. Или всё же попросить проводить себя на кухню? Нет, там едой пахнет, а к меня об одном воспоминании о ней подкатывает к горлу тошнота. Да что со мной сегодня?
Всего-навсего небольшой стресс и женские неприятности, к которым скоро придётся приспосабливаться. Пресловутый синдром, на который многие списывают излишнюю нервозность. И я спишу.
Снаружи темнеет, толку от ущербной луны никакого, и на макушках деревьев вдоль пути нашего следования по мановению руки того рыцаря, что следует первым, загораются знакомые светящиеся шары, не огненные, а какие-то молочно-белые, чем-то напоминающие опалесцирующую морскую волну. С них, словно брызги, рассыпаются и тают, не долетая до земли, крупные искры. От раскоряченных ветвей дрожат и ломаются на земле угольно-чёрные сюрреалистичные тени. Гарем за нашими спинами притаился в страхе, ни огонька, ни шороха.
В ожидании вызова мы пристраиваемся на прежнее место. Не так уж и прохладно, тем не менее, Николас закутывает меня в свою куртку-венгерку.
— Не хватало тебя ещё простудить, — приговаривает ворчливо, как старый дед. — Молока бы тебе горячего с мёдом, да в постель… Ладно уж, потерпи немного.
Мне даже неловко становится.
— Да что ты, в самом деле, со мной, как с больной, носишься? Я живучая, Ник. Да и то сказать — мне же ничего не пришлось делать, отсиживалась себе в подвале. А вы — из боя в бой. Ребята — те даже и не присели… — Как-то неловко получилось — рыцарей ребятами называть, я в очередной раз смущаюсь. — Ты хоть бы отдохнуть им разрешил или на смену позвал кого-нибудь, если уж у вас с охраной так строго.
— Не сбивай их с толку, родственница, — нарочито сурово говорит Николас. — Их воинский долг — служить Главы, вот они и служат. А за заботу спасибо, они оценили, не сомневайся. Только сменить их пока что некому. Наши все на других объектах задействованы.
— Ник, — спохватываюсь, — а ведь ты до сих пор хромаешь, я заметила! Ты что же, Магины страдания так красиво расписал, а про себя молчишь? Ну-ка выкладывай, что, тоже под файербол угодил?
Николас улыбается, жмурится, как сытый кот.