Сороковник. Книга 3
Шрифт:
— Мага, я его узнала. Вернее мне так кажется, что узнала.
— Кого?
Его рука с сахарницей застывает в воздухе. Дон, враз ставший слишком серьёзным, подаётся вперёд со своего места.
— Ну, — спохватываюсь, — это несколько личный момент…
— Так ведь здесь все свои, донна, не стесняйтесь, — подбадривает он. — Тем более что, как мне кажется, вы не хотели откладывать, не так ли? Поверьте, донна, мы постараемся разобраться в ваших сомнениях. Говорите.
Голос у него мягок, а взгляд пронизывающий, и на меня нападает сомнение: а не зря ли я затеяла этот разговор? Но раз уж начала, надо продолжать. Отвожу взгляд от дона и обращаю внимание на то, как напрягся Мага, да и Николас посерьезнел, редко я его таким вижу. Как будто они ожидали чего-то подобного. А что я удивляюсь? У такого папы и детки весьма… наблюдательны, дорогая донна. Если уж воспоминания Рорика считали — то наверняка заинтересовались эпизодом, как мы кое с кем личные отношения выясняли.
— В общем, это Игрок, — выпаливаю, набравшись духу. — Что хочешь, то и говори, Мага, но только он один к одному — тот самый парень, из-за которого мы тогда поругались и проклятьями обменялись. Вот.
Чушь полная, да? Только никто не смеётся. Глаза дона вспыхивают огнём, будто бы он услышал что-то долгожданное. Но со своей оценкой он медлит.
— … Ива, — говорит мой наречённый после долгой паузы, зависшей над столом. — А ты уверена? Прошло столько лет, ты видела того типа всего несколько минут, пока мы сидели в кафе, да и то — мельком. Я вот не смог бы запомнить совершенно случайного человека. Да и не до того нам было, ты же понимаешь. А потом ты и вовсе должна была забыть.
— У него глаза такие… красноватые, — я тороплюсь, а потому сбиваюсь. — Я ещё тогда подумала, когда его увидела в Лазаревском, в кафешке: надо же, натуральный блондин, это редко встречается, а когда он обернулся — поняла: не блондин, а альбинос. Потому и запомнила, что альбиносов ни разу не встречала, только читала о них. Ну, хочешь — поройся в моей памяти, найди тот момент и сравни с тем, что был на площади, когда с Игрока упала маска.
— Тем более что память-то её освежило совсем недавно, — внезапно говорит Николас. — Это для тебя прошло пятнадцать лет, а у неё дней десять тому назад вся хроника перед глазами прошла заново. Загляни, загляни. А заодно посмотри на реакцию Игрока ещё раз, и вот это, я тебе скажу сразу, доказательнее всего. Тогда, на площади он видел, что Ива его узнала. Понял, что узнала. И испугался.
ГЛАВА 10
Блистающие ногти дона Теймура выстукивают по ободку хрупкой фарфоровой чашки какую-то одному ему слышную мелодию. Сыновья хранят почтительное молчание.
Николас, посигналив брату бровями, делает большие глаза и выразительно чиркает пальцем по шее. Жест весьма похож на условный сигнал, ибо реагирует мой суженый молниеносно: выпрямляет спину, застёгивает воротник рубашки, опускает завёрнутые рукава и разглаживает манжеты. Как перед смотром на плацу. И всё равно, несмотря на приглаженность, вид у него, особенно с повязкой на глазу, более дикий по сравнению с братцем, который, кажется, только что выпорхнул от кутюрье. Ума не приложу, как у них это получается, вроде оба в равных условиях…
А мне и застёгивать нечего, и гувернантки меня этикету не обучали, поэтому делаю вид, что ко мне эти намёки не относится. Вот назло! В этом семействе, должно быть, как и у Кэрролов, и вообще в высшем свете, принято садиться за стол при полном параде, а меня… нас с Магой сейчас просто-напросто застали врасплох. Вот, оказывается, на что изящно намекнул дон, отметив мой "домашний вид". Хотя взглядом огладил с удовольствием, ничего не скажешь, видать — нравятся ему растрёпанные со сна обережницы.
Отвлёкшись, интереса ради ощупываю босыми ступнями заметно потеплевшие половицы. Смотрите-ка, пол действительно нагрелся…
…А вот нерадивые отпрыски, скорее всего, в юном возрасте получали выговор за неподобающий внешний вид. И условный знак Николаса — наверняка часть целой системы, выработанной братьями для бесшумного общения в присутствии предающегося раздумьям папочки. Памятка из детства, не иначе. Ох, должно быть, и попадало им…
Простите за деликатный вопрос, как насчёт покушать? Тоже нельзя, пока отец семейства не выйдет из транса? Я ведь скоро умру от недоедания. Может, будем считать, что беременным этикет не писан?
Нерешительно беру ещё тёплую булочку, а заодно по достоинству оцениваю своё место за столом — с самого края, где моя покалеченная конечность никому не бросается в глаза, если только не размахивать ею нарочно. Ох я начинаю путаться в работоспособных руках… Перекладываю булочку на тарелку, пытаюсь взять чашку с чаем и никак не могу: от обжигающего чая та нагрелась, а ручка у неё миниатюрная — только щепотью и подхватишь, у меня для этого пальцев не хватает. Вот чёрт, это ж надо теперь как-то исхитряться…
— Действуй левой, — нарушает молчание Мага. — Потерпи до вечера. Майкл сможет придти только после Совета, тогда и подправит тебе руку. Давай-ка…
Берёт мою тарелку и приподнимает колпак с одного из блюд. Тотчас разносится такой вкусный и сытный аромат, что я временно забываю обо всём на свете. Серебряной лопаткой суженый вырезает треугольный клинышек от чего-то, похожего на запечённый в высокой форме омлет. Из разреза, исходящего паром, проглядывают ломтики обжаренной картошечки, зелёного лука и кабачков, и почему-то сразу мне вспоминается бабушкин дом, громадная чугунная сковородка с глазуньей из двадцати яиц — на всех-то внуков и правнуков! — шкварчащая салом, брызжущая помидорным соком… Вот он, запах настоящих домашних завтраков, приготовленных от души и для своих! Не спрашивая, Мага пристраивает в довесок пару бутербродов на поджаренном деревенском хлебе, с мелко порубленными помидорками и свёрнутыми тончайшими завитками хамона. Меня, кажется, настроены кормить серьёзно и основательно.
— Ешь, — сурово говорит. — Ты похудела, а это в твоём положении совершенно недопустимо.
Нос жадно ловит ароматы, мозг паникует: а ну как не пойдёт впрок вся эта красота? Печальный опыт токсикоза первой беременности, и хочется, и колется. Берусь за вилку и замираю в нерешительности.
— Смело ешьте, донна, — подбадривает ГЛАВА, который, оказывается, со своего председательского места видит всё. — Если с самого утра чувствуете себя хорошо, знайте — оставшийся день пройдёт спокойно. Помню это ещё по своей супруге в такой же период, как и ваш. Должен сказать, это было для нас обоих нелёгкое время.
Он едва заметно улыбается, а я временно офигеваю: надо же, ничто человеческое железному дону не чуждо. Подцепляю на вилку кусочек "омлета" и вспоминаю о прерванном разговоре. Теперь-то можно к нему вернуться?
— А… Как насчёт того, о чём мы только что говорили? — пытаюсь прощупать почву. И немедленно получаю весомое внушение.
— Должен вам заметить, донна, что во время семейных трапез мы не обсуждаем дела. Только ради вас и только сегодня я делаю исключение. Итак, всё, что вы нам сообщили, мы примем к сведению и обдумаем, но сканировать ваши воспоминания больше не станем. Не станем! — он слегка повышает голос, пресекая попытку Николаса возразить. — Сын, достаточно вчерашнего сканирования. Пользуясь случаем, прошу извинить, донна, что пришлось лишний раз оживлять в вашей памяти неприятные моменты.