Сороковник. Книга 3
Шрифт:
… Через некоторое время просыпаюсь от холода. Оказывается, нарыдавшись, я заснула, а трудяга-дом, или, местный домовой, вот уж не знаю, позаботился обо мне по-своему: выщелкнул пробку из слива. Вода сошла, лежу я пустой ванне и мёрзну аж до мурашек. Приходится вылезать. Кое-как, стараясь не задеть ноющие ранки, умудряюсь вытереться и напялить на себя мужскую рубашку. Она-то и Маге, похоже, длинна, а мне как раз до колен, правда, рукава свисают, как у Пьеро. Я их засучиваю, справляюсь с частью пуговиц, другие оставляю в покое — то ли пальцы начинают путаться, то ли прорези слишком узкие, но не получается застегнуться до конца. Оставляю как есть.
По контрасту с маленькой ванной комнатой спальня кажется спортзалом, а путь до кровати — Голгофой. Уже потянув на себя одеяло, обнаруживаю в ногах аккуратно свёрнутый свитер. Зачем? Да пусть лежит, мне-то что. Закутываюсь в одеяло, и сразу же свет в комнате гаснет.
А я-то ещё задавалась вопросом, как это делается. Просто дом чувствует, что хозяин хочет спать.
"Хозяйка!" — шепчет на ухо чей-то голосок.
Где-то внизу взлаивает Нора. По привычке дёргаюсь, но тут же себя осаживаю. Разберутся сами. Если и заявились поздние гости — явно не ко мне.
***
…Первое, что вижу, проснувшись — курчавую голову на соседней подушке. Правда, на сей раз, вопреки обыкновению, Мага спит, практически одетый. Ага, это чтобы меня не шокировать своим присутствием, так, что ли?
Не знаю, сколько я спала, но явно достаточно. Может, и дом мне что-то нашёптывал успокаивающее, а может, и нужно было отоспаться, потому что, как ни старался сэр Майкл, подлечил-то он только тело, а психика у меня вчера была явно сдёрнута. Особенно если вспомнить истерику в ванной… Стыдно становится.
Отчего-то мне, жарко, как в печке. Оказывается, я, мало того, что под одеялом, но ещё и в том самом свитере, что оставил для меня наречённый. Неужели он вспомнил о моём обыкновении замерзать под утро? Кусучий свитер, зараза, из чистой шерсти. Стаскиваю его и снова ныряю в нагретую пещерку под одеялом. Пока сосед по койке спит, лучше не трепыхаться, ведь если разбужу — день наверняка начнётся с объяснений, а очень не хочется. Ещё хотя бы пять минут покоя…
Пользуясь случаем, разглядываю соседа. Мои ровесники, хоть в большинстве своём и выглядят молодцами, но шевелюры подрастеряли, если не полностью, то хотя бы частично, и даже те, у кого залысин нет, не помнят своей природной масти — уже полуседые, или, как говорят в народе, "соль с перцем". А вот Мага, хоть и пострижен как-то дико, а ни одного седого волоска не имеет, чёрен, как смоль, только чуть виски посветлели, и в уголках глаз лёгкая паутинка "гусиных лапок". Кожа у него, хоть и бледная, но удивительно чистая, свежая… Это он, должно быть, тоже выспался, как следует придавив подушку со мной рядышком. Кстати, а что он тут делает?
Нет, я не шокирована и не напугана: я же вижу, что никаких покушений на мою женскую честь и в помине не было. Некоторые дамочки на моём месте, наверное, обиделись бы за невнимание, но я не столь щепетильна. Спит так спит, одеяло на себя не перетягивает, укрылся каким-то пледом, да и лежит практически на самом краю, как только не свалится. А спит он практически бесшумно… до сих пор.
Вот с этим человеком мы когда-то были очень близки. Настолько, что, пожалуй, не будь я беременна, но просто помни его — ещё не скоро оправилась от нашего разрыва. Теперь я это понимаю. И, конечно, он был прав: не просто так мы сошлись. Слишком много в нас оказалось общего, созвучного, слишком хорошо мы стали друг друга понимать с полуслова. Почему же так нелепо всё оборвалось?
Вытянув здоровую руку, я осторожно глажу его по голове. Мне хочется узнать, такие же его волосы мягкие и шелковистые, как были раньше? Такие же. Я провожу по плечу, угадываю на ощупь под рукавом застарелый шрам, полученный, по словам Маги, в детстве… Суженый, не открывая глаз, перехватывает мою кисть, и я ойкаю.
— Прости. — Он ослабляет хватку, но руку не выпускает. — Опять ты жалеешь, а я пугаю. Ерунда какая-то… Словно всё повторяется, не находишь?
— Повторяется. Только мы другие. Вроде и встретились уже взрослыми, а мне кажется — были просто детьми, а сейчас выросли. Но ведь не вернуть ничего, Мага, зачем ты пытаешься?
Он, повернувшись на спину, закладывает руки за голову, совсем, как Николас.
— А кто говорит о возврате? Ива, я не строю иллюзий. Хоть я вчера и заговорил о сходстве, но мы во многом разные. Я упустил время быть хорошим мужем, но мне бы хотелось, — он рывком садится, — успеть стать хорошим отцом. Понимаешь? А отцовство предполагает в первую очередь уважительное отношение к матери своих детей. Я хочу научиться тебя понимать и принимать такой, какая ты есть, и если не смогу — грош мне цена.
— Опять даёшь себе задание? — спрашиваю с досадой. — Снова загоняешь себя в квест? Мага, неужели это для тебя подвиг — понять другого?
— Ну, — он снова вытягивается на спине и отчего-то улыбается, сощурив глаз. — Понять женщину для мужчины всегда было подвигом… Нет, это не квест, Ива. Просто меня раздражает сама неправильность, нелогичность. — Вот чего я не ожидаю услышать, так именно этого. — Не должно было этого быть: ни нашей ссоры, ни глупых проклятий, которыми мы обменялись, ни пятнадцати лет, прожитых в каком-то затмении. Помнишь, какие планы мы строили? И всё улетело к…
Должно быть, с языка у него рвётся достаточно крепкое выражение, потому что он сердито умолкает.
— Ты так резко меняешься, — говорю нерешительно, — что меня это даже пугает. Если ты себя заставляешь через силу относиться ко мне лучше, то не надо, потому что рано или поздно ты сорвёшься. Я же помню, каким ты был… — поспешно отгоняю воспоминание о самом первом его визите, — когда нас сэр Джонатан разнимал то и дело…
— Ты подумала о другом, — прерывает он. Откидывает плед и, спрыгнув с кровати, начинает расхаживать по комнате, в помятой рубашке, в домашних штанах, босиком. — Был я и порядочной скотиной, и ничего с этим не поделать — был. Ива, я уже сказал тебе однажды: смерть заставляет многое пересмотреть, но только от инерции мышления не избавляет. Мне нужно было время, чтобы отсеять предвзятость. Я знал тебя в реальности семь дней, а в своём воображении за пятнадцать лет слепил совершенно немыслимый образ, в который и поверил. Для меня ты была разрушителем всего, что было хорошего в моей жизни. Я винил тебя в том, что опоздал на встречу с братом у портала и не смог его вытащить; в том, что ты, заставляя о себе думать, лишаешь покоя, сна, отдыха, работы, любви, наконец. Твоё право — обижаться на эти слова, но есть в этом и твоё участие: так уж работает присуха. Я давно уже ни в чём не обвиняю, просто говорю факты. Я и женился-то для того, чтобы выгнать тебя из головы, а когда не получилось — обвинил тебя и в этом, внушив, что получил что-то вроде венца безбрачия, хоть сам не верю в эту чушь. И в разладившихся отношениях с отцом была виновата ты… К тому моменту, когда мы здесь встретились, я уже понимал, что болен, но мне стыдно было сознаться в этом даже лучшему другу. Идиотизм… Если бы мы с тобой не столкнулись — не знаю, чем бы всё закончилось. Должно быть, я сам бы решился на вторую смерть, но вот смог бы из неё выйти или остался — это ещё вопрос.
Мага подсаживается рядом, осторожно перебирает на моей здоровой руке пальцы.
— Руки у тебя… такие же нежные… — У меня начинают гореть щёки. — Знаешь, когда я сломался? Когда увидел твои пальцы в коробочке. Я вдруг понял, что ты не стерва, не притвора, не роковая женщина, в которую я уверовал — нет, ты просто беззащитная и уязвимая. Обидеть тебя легче лёгкого, если захотеть, просто тебе неслыханно везло всё это время, пока я не притащил тебя в этот город. Опять я виноват… — Он задумывается. — А ведь я тебя не сразу узнал у Галы, — говорит внезапно. — Сперва думал — просто похожа. А потом до меня дошло…