Соучастник
Шрифт:
— Эдуард Петрович?
Гайлис после этого вопроса Косырева выплюнул окурок, затоптал его в землю и отошел. Крокусов кивнул:
— Он самый.
— Вы знаете Уланова Николая Дементьевича?
— Знаю. Два года работали вместе.
— Вспомните, когда он оставил артель?
— Зимой, в начале марта.
— А точнее?
Крокусов потер тыльной стороной ладони щетину, ничего не отвечая.
— Эдуард Петрович, нам нужна точная дата.
Крокусов несколько раз подвигал губами. Кажется, это означало, что разговор ему в тягость.
— Точно не помню. Восьмого, на праздник, он был, это так. Девятого, кажется, тоже был.
— А десятого?
Крокусов пожал плечами.
— Хорошо. Вы знаете, что Уланов уехал отсюда на тракторе?
Отсюда иначе и не уедешь. Мороз пятьдесят градусов.
— Тракторы сюда, на Надымское стойбище, ходят по круглым числам — десятого, двадцатого и тридцатого. Это так?
— Получается, так.
— Что значит «получается»? Значит, Уланов мог уехать только десятого?
— Получается, мог.
Эдуард Петрович, это очень важно. Вспомните: вы лично видели его в этот день утром?
Крокусов прищурился.
— По-моему, все-таки я его десятого не видел.
Подошел Волков, кивнул, и Косырев понял, что Никаноренко и Пастухов свои показания подтвердили. Показания же Крокусова представляли интерес, и о них стоит подумать.
— Хорошо, Эдуард Петрович. Спасибо.
— Не за что.
Когда они возвращались на вертолете назад, в Охотоморск, Косырев еще раз мысленно прикинул возможный маршрут Уланова в марте. Если верить показаниям тракториста и трех членов артели, Уланов добрался до Матвеевского десятого к вечеру, на тракторе. Здесь, прождав три дня, он тринадцатого марта улетел на вертолете в Охотоморск. Там он прождал еще два дня и пятнадцатого на снегоходе добрался до Зеленого Стана. Его пребывание в двух гостиницах, Матвеевской и Охотоморской, подтверждено документами. Тем не менее можно допустить, что в эти три дни Уланов мог куда-то перемещаться.
...Где-то совсем близко, за срубом, ухнула птица. Ночь уже прошла, и, чтобы отогнать сон, Косырев потянулся, сделал несколько резких движений руками, имитируя приемы боевого самбо. Вгляделся в мутное оконце. Сруб, в котором он сейчас сидел, возвышался над остальными на небольшой песчаной насыпи. Окно было у передней стены, метров через сорок впереди хорошо проглядывался «сруб с телефоном». Строение, где уже побывал раньше, с телефонной розеткой и тянущимися вверх проводами, сейчас лежало под окном как на ладони. Здесь же, в срубе на насыпи, где он сидел с самой ночи, в сезон наверняка размещалось начальство. Помещение сруба разделено фанерными перегородками на комнаты, пол сбит из хорошо пригнанных крепких досок, лежаки — одноярусные. Задача, которую он себе сейчас поставил, как ему казалось, была не такой уж сложной: понаблюдать за домом Улановых. А если удастся, попробовать даже пройти незаметно вслед за смотрителем в заказник и проследить, что он, может Там делать. Если же совсем повезет, то выяснить, не сюда ли, на вырубку и в заказник, ходит со склада Колупан. Да, он все-таки хотел разобраться, связывает что-либо Колупана и Уланова?
Косырев приехал сюда вчера. Сначала он добрался до ближайшей пристани на вечерней «Ракете», а потом прошел к Зеленому Стану, пешком через тайгу.
Наверху на пригорке послышался шум. Он вгляделся и увидел Уланова: смотритель заказника осторожно спускался вниз, держа в руке подвесной мотор. Уланов был одет по-дорожному, в брезентовой с меховой подкладкой куртке, в кирзовых сапогах. Шел он медленно, но видно было, что тяжелый мотор смотритель несет легко. Спустившись, неторопливо прошел к причалу, положил ношу на землю, развернул тележку, на которой стоял катер, подкатил ее к воде. Стал осторожно, кормой вперед, спускать катер в воду. Уланов все делал не спеша, основательно. Вернулся, взял мотор, одним махом перенес его на катер, закрепил но корме. Прыгнул на берег — и, сунув руки в карманы, остановился, будто над чем-то раздумывая.
Подошел ближе к пригорку. Посмотрел наверх, махнул рукой, будто кого-то подзывая. Косырев увидел на самом верху Наташу.
Не глядя на брата, будто не замечая его жеста, она медленно спускалась вниз — в ватнике, накинутом поверх платья, 8 вязаной шапочке и таких же, как у брата, кирзовых сапогах. Уланов что-то громко сказал, будто в чем-то убеждая. Она не согласилась с ним, резко замотала головой. Спрыгнула наконец с последнего уступа, передала ему дорожную сумку. Он взял сумку, и она хотела пройти вместе с ним к катеру, но Уланов остановил ее и стал что-то сердито говорить. Наташа, отвернувшись, спокойно держалась рукой за край ватника. Брат наконец замолчал, будто ожидая ответа, но сестра только поежилась. Повернулась, плечом укрываясь от ветра, пошла к реке. Уланов будто нарочно подождал, пока она отойдет, и двинулся за ней, явно недовольный разговором. Бросил сумку на дно катера, сказал что-то коротко: снова, не дождавшись ответа, взялся за борт, столкнул катер в воду, сел на корме. Наташа стояла рядом на берегу, не двигаясь; Уланов, так, будто между ними ничего не произошло, поднял руку. Она махнула в ответ. Оглянувшись, резко, одним движением Уланов завел мотор, и катер, набирая ход, стал круто разворачиваться в сторону Охотоморска. Чуть позже Косырев заметил, как смотритель заказника еще раз поднял руку, прощаясь, и Наташа в ответ кивнула. Подождав, пока шум мотора стихнет, Наташа повернулась и медленно прошла по мосткам. Остановилась. Стала подниматься вверх. Вот скрылась. Кажется, они с братом в чем-то не поладили.
Косырев еще некоторое время наблюдал за пригорком и перешел к заднему окну. Он успел уже изучить все деревья и кусты, росшие за задней стеной сруба. Разлапистые ели стояли сейчас все так же неподвижно. Кажется, теперь действительно можно выходить. Уланова в заказнике не будет, а надежда увидеть здесь Колупана слишком призрачна. Только он подумал об этом, как кусты у одной из елей шевельнулись.
Шевеление показалось тихим, едва заметным; и Косырев чуть было не решил, что все это ему привиделось. Он вгляделся: куст можжевельника сейчас был нем и неподвижен. Но ведь он отчетливо помнил, что мгновением раньше ветки с ближней стороны куста слегка покачнулись. Может быть, куст задал какой-то зверь или села птица? Косырев взял бинокль: вроде бы прячется кто-то, одетый в ватник. Он похвалил себя за то, что хоть и вышел в засаду налегке, но все-таки прихватил бинокль. Плечо ватника сдвинулось вперед, остановилось у следующего дерева. Косырев отчетливо разглядел в бинокль лицо и понял, что это Колупан. Сразу отойдя от окна, чтобы его нельзя было заметить снаружи, некоторое время он изучал лицо Сгибнева. Хоть и скрытое тенью, оно сейчас хорошо просматривалось в бинокль и было застывшим и напряженным. Колупан стоял за елью боком к Косыреву и пытался что-то увидеть впереди, на пригорке. В сторону Косырева он ни разу не поглядел, будто срубы его вообще не интересовали. Судя по тому, как он всматривается, его волновало только что-то связанное с пригорком. Может быть, с домом или участком Улановых. Колупан сделал еще несколько осторожных шагов вперед. Нет, из тени леса он пока выходить не хочет. Если его и интересует что-то там, на пригорке, то очень серьезное, иначе он не стоял бы так долго. По-прежнему укрываясь за кустами, Колупан несколько минут все еще вглядывался вверх и вперед и наконец, бесшумно повернувшись, исчез в тайге.
Косырев сделал несколько шагов к двери. Пройдя прихожую, у самого выхода из сруба он остановился. Конечно, он сейчас может выйти, может даже попытаться пройти незамеченным отделяющие его от тайги двадцать метров и остаться незамеченным там, в зарослях. Но вряд ли, при всем своем старании он может рассчитывать напасть в тайге на след Колупана, тот наверняка ходил уже сюда не раз и знает эту часть тайги. Если же Косырев не выйдет из сруба, у него будет преимущество перед Колупаном, не заметившим засады. Так как теперь он знает, что у Сгибнева здесь какие-то тайные интересы.
.. Выждав для верности около получаса, Косырев покинул сруб и поднялся на пригорок. На участке Улановых было тихо. Он подошел к двери, постучал; услышал шаги, понял, что идет Наташа. Сказал громче, чем нужно:
— Наташа, это я, Косырев. Вы дома?
Дверь, открылась. Наташа смотрела на него с удивлением. Она была в платье и шлепанцах — ему показалось, она сейчас плакала. Удивилась Наташа, вероятно, потому, что не слышала шума его мотора. Ей ведь не известно, что он просидел всю ночь в срубе. Постояв несколько секунд, посмотрела на него, пытаясь улыбнуться, но улыбки не получилось.
— Простите меня. Варяг заболел.
— Что с Варягом?
— Наверное, на участке съел какую-то гадость. Просто не пойму, он у нас приучен, никогда ничего чужого не берет, кормится дома. Совсем ему плохо. Лежит, не ест. Как больной ребенок.
Он подумал: может быть, собаку отравили? Вспомнил неподвижно стоящего у сосны Колупана.
— Наташа, у вас здесь много соседей?
— У нас их почти нет. Петр Лаврентьевич, бакенщик, вы его знаете. Ну, и Витя еще.
— Витя — это кто?