Советская поэзия. Том первый

Коллектив авторов

С ВЕРШИН

Вот здесь, друзья мои, есть та арена, Что ищущим судьба дает. Не скрою, Добра и зла кристальности иль пены Мы не искали юною душою. Мы в неприступных Грузии уступах. Как волк, гонясь за словом, звуком, цветом, — Кружилась чаша дней, как ветер скал, не скупо, В пиру гостей, любимейших при этом. Мне среди вас избранный выпал жребий Врываться бодро в сумрак горя даже. Так луч гербом в моих стихах, как в небе, Так черный уголь золотом украшу. Быть может, в том пыл юности глубокий, Что день грозы мне тьмой не опорочен, — Так радует меня, что строят гроб убогий И гробу мастер даст парчи веселой клочья. Часам каким пробить мне срок смертельный, Такая грудь покорству не подвластна, В труде, и в буре, и в бою последнем, Повсюду жизнь заставьте быть прекрасной. Зеленый лист,

крик птицы, всплеск воды, Ресницы женщин, — пустяки, не правда ль? — Когда надежной радостью горды, Дано им стать вратами вечной славы.

ТИЦИАН ТАБИДЗЕ

(1893–1937)

С грузинского

ПЕТЕРБУРГ

Ветер с островов курчавит лужи. Бомбой взорван воровской притон. Женщины бредут, дрожа от стужи. Их шатают ночь и самогон. Жаркий бой. Жестокой схватки звуки. Мокрый пар шинелей потных. Мгла.  Медный Всадник опускает руки. Мойка лижет мертвые тела. Но ответ столетий несомненен, И исход сраженья предрешен. Ночь запомнит только имя «Ленин» И забудет прочее, как сон. Черпая бортами мрак, в века Тонет тень Скитальца-Моряка.

‹Кутаиси, в ночь на 25 октября 1917 г.›

ПАОЛО ЯШВИЛИ

Вот мой сонет, мой свадебный подарок. Мы близнецы во всем, везде, до гроба. Грузинский полдень так же будет ярок, Когда от песен мы погибнем оба. Алмазами друзья нас называют: Нельзя нам гнуться, только в прах разбиться Поэзия и под чадрой бывает Такой, что невозможно не влюбиться. Ты выстоял бы пред быком упорно На горном пастбище, на круче горной, — Голуборожец, полный сил и жара. Когда зальем мы Грузию стихами, Хотим, чтоб был ты только наш и с нами. Будь с нами! Так велит твоя Тамара.

‹1921›

* * *

Высоким будь, как были предки, Как небо и как гор венец, Где из ущелья, как из клетки, Взлетает ястреба птенец. Я тих, застенчив и растерян. Как гость, робею я везде, Но больше всех поэтов верен Земле грузинской и воде. Еще под бархатом кизила Горит в Кахетии закат, Еще вино не забродило И рвут и давят виноград. И если красоте творенья Я не смогу хвалы воздать, Вы можете без сожаленья Меня ногами растоптать. Высоким будь, как были предки, Как небо и как гор венец, Откуда, как из темной клетки, Взлетает ястреба птенец.

‹1926›

НИКО ПИРОСМАНИ

Привыкли мы славить во все времена Нико Пиросмани за дружеским пиром, Искать его сердце в бокале вина, — Затем что одним мы помазаны миром. Он трапезы нашей почтил благодать: Бурдюк и баран не сходили с полотен. А поводов к пиру недолго искать — Любой для приятельской встречи пригоден. Следы нашей жизни, о чем ни пиши, Изгладятся лет через десять, не боле, А там на помин нашей бедной души Придется сходить поклониться Николе. Заплачет в подсвечниках пара свечей, В трактире накроется столик с обедом… Прошел он при жизни сквозь пламя огней, За ним и другие потащатся следом. Жил в Грузии мастер… Он счастья не знал! Таким уж сумел он на свет уродиться. Поднимем же, братья, во здравье бокал, — Да будет прославлена эта десница!

‹1927›

* * *

Если ты — брат мне, то спой мне за чашею, И пред тобой на колени я грянусь. Здравствуй же, здравствуй, о жизнь сладчайшая, Твой я вовек и с тобой не расстанусь. Кто дал окраску мухранскому соку? Кто — зеленям на Арагвинском плесе? Есть ли предел золотому потоку, Где б не ходили на солнце колосья? Если умрет кто нездешний, то что ему Горы иль сон, эта высь голиафья? Мне ж, своему, как ответить по-своему Этим горящим гостям полуяви? Где виноградникам счет, не ответишь ли? Кто насадил столько разом лозины? Лучше безродным родиться, чем детищем Этой вот родины неотразимой. С ней мне и место, рабу, волочащему Цепью на шее ее несказанность. Здравствуй же, здравствуй, о жизнь сладчайшая, Твой я вовек и с тобой не расстанусь.

‹Июнь 1928 г.›

КАМНИ ГОВОРЯТ

Будто

ожил древний миф, И циклопы скалы рушат, Разметав их, разгромив, Все ущелье страхом душат. Большевистская кирка Бьется в каменные лавы, Труд, что проклят был века, Превратился в дело славы. Города, что твой Багдад, Не халифам ныне строят, Человек свободный рад Сбросить бремя вековое. Если друг ты — с нами ты, Если враг — уйди с дороги, Для исчадья темноты Суд готов народа строгий. Серп и молот на гербе, — То не зря изображенье, То с природою в борьбе Мира нового рожденье. Точно скалы поднялись, И, как волны, камни встали, Слава тем, кто эту высь И стихию обуздали. Сам с походом этим рос, За него болел я сердцем, И взамен ширазских роз Стал я камня песнопевцем. Я сложил на этих склонах Песнь камней освобожденных!

‹1932›

МАТЕРИ

Я был похож на Антиноя, Но все полнею, как Нерон. Я с детства зрелостью двойною Мук и мечтаний умудрен. Я вскормлен топями Орпири, Как материнским молоком. Будь юношею лучшим в мире — В два дня здесь станешь стариком. В воде ловили цапли рыбу, И волки резали телят. Я людям говорю «спасибо», Которые нас возродят. Я лить не стану слез горючих О рыщущих нетопырях, Я реющих мышей летучих Не вспомню, побери их прах. Ты снова ждешь, наверно, мама, Что я приеду, и не спишь; И замер в стойке той же самой, Как прежде, на реке камыш. Не движется вода Риона И не колышет камыша, И сердце лодкой плоскодонной Плывет по ней, едва дыша. Ты на рассвете месишь тесто — Отцу-покойнику в помин. Оставь насиженное место, Край лихорадок и трясин! Ты тонешь вся в кручине черной. Чем мне тоску твою унять? И рифмы подбирать позорно, Когда в такой печали мать. Как, очевидно, сердце слабо, Когда не в силах нам помочь. А дождь идет, и рады жабы, Что он идет всю ночь, всю ночь. Отцовскою епитрахилью, Родной деревнею клянусь: Что мы напрасно приуныли, Я оживить тебя берусь. Люблю смертельно, без границы Наш край, и лишь об этом речь. И если этих чувств лишиться — Живым в могилу лучше лечь.

‹1937›

ТАГИР ХУРЮГСКИЙ

(1893–1958)

С лезгинского

СЛОВО О МАТЕРИ

На свете нет прекрасней слова «мать». В ее любви, святой и беспредельной, Нам слышен голос песни колыбельной. Мне эта песня вспомнилась опять: «Спят сады и горы, Утро снится им. Скоро, очень скоро Станешь ты большим. Ясный месяц всходит, Баюшки-баю, Славным будь в народе, Смелым будь в бою». Мать первый шаг наш помнит. И живет Всегда за сыновей своих в тревоге. Ее пугают дальние дороги. По нашим жилам кровь ее течет. За матерей мы чарки пьем до дна. Честны и святы матери объятья. Война и мать — враждебные понятья: Мать — символ жизни, смерть несет война И родину мы матерью зовем За то, что нас, как мать, она растила Своим бессмертным стягом осенила, Сердца зажгла немеркнущим огнем.

‹1935›

ИЛЬЯС ДЖАНСУГУРОВ

(1894–1937)

С казахского

ПОМОЩЬ

Ты, Москва, дала нам права. В наши степи пришла Москва И сказала: «Объединись! Пусть раскроется глубь земли — Чтоб руду добыть мы смогли. Новый путь, железный Турксиб, Разрезая степь, протянись!» Солнцем выжженная трава Доставалась бедным в удел, И голодный наш скот хирел, Кочевал в пустыне народ. Ты пришла, сказала, Москва: «Богатеев пускай сметет Справедливый народный гнев. Ты стоишь, народ-голова, У истока великих дел. Ты, народ, свободен и смел. Пусть растет весенний посев! Казахстан, родной, расцветай, К новой жизни смело шагай!» Это все сказала Москва. Друг, добро пожаловать к нам! Говорим от сердца слова Мы приехавшим к нам друзьям: Весь народ встречает тебя, Шлет Москве свой братский салам!