Советская поэзия. Том первый

Коллектив авторов

‹1928›

ЗВЕЗДА

Мне звезда отрадна эта Чистотой и блеском света, Тем, что ни одно светило Свет подобный не струило, Тем, что блеск ее ночной В капле заключен одной. Мне звезда отрадна эта Тем, что блещет до рассвета, Тем, что, блеск на воды сея, Не становится тусклее На своем пути большом С звездной выси в водоем. Мне звезда отрадна эта Щедростью безмерной света, Тем, что, свет ее вбирая, Я безмерность постигаю, Тем, что сразу отдана Небу и земле она.

‹1937›

ЕЩЕ ПРИДЕТ ВЕСНА

Все в прежнюю, мой друг, вернется колею: Еще не раз весна согреет кровь твою, Еще

вино и хлеб вернутся на столы, Заблещет в окнах свет, тепло придет в углы, И возвратится вновь семья под кров родной. Дождемся ль только мы такого дня с тобой? Ты знаешь, как одной на свете тяжело! А письма от тебя не часты, как назло, Обрадует письмо от давнего числа, Блеснет, как молния, и вновь — на сердце мгла«. Куда прийти, припасть усталой головой? Скажи: и это мы переживем с тобой? Да, это я! Иль ты не узнаешь, мой друг, Вот этих рук моих, моих усталых рук? Ты прежних синих глаз не сыщешь под платком. Весь мир оледенел под грозным сквозняком. И руки прячу я, коль гость зайдет порой… Ну что ж? И это мы переживем с тобой? Возьми мою ладонь, к губам ее прижми, Узнай меня опять, смятение уйми… Скажи: придет весна, наступит лето в срок, Раздастся стук дверей и топот детских ног, И зашумит весь дом от радости живой. Мой друг, мы доживем до этого с тобой?…

‹1942›

БЕССМЕРТНОМУ ПОЭТУ

Гете

Наставник мой, певец с осанкой полубога! О, если мне твоей и не достичь вершины, Ты с высоты своей подай хоть знак единый, Чтоб легче от тебя мне вниз была дорога. И горести мои и радости — ничтожней, Я малым уголком в твоих садах владею, Но и над ним порой встает звезда, светлея, И ясный мир тогда цветет красой не ложной. Пусть никакого нет в твоем венце изъяна, Одно всегда мой дух и волю укрепляло: Что ты, подобно мне, от самого начала, Предвидя свой конец, страшился непрестанно, Пускай мои мечты вдохновлены твоими, В том сходстве нахожу опору не всегда я; И мне в тревожный час, когда я созидаю, Мысль о твоем конце еще невыносимей.

‹1947›

ПОЭТ

Стихия ночи не страшит меня, Трудней преодолеть смятенье дня: Сердечных слов живое естество Слабеет пред могуществом его. Что мрак?… Привычно прост его закон; Ты в поединок честный вовлечен, — Ты слово сотворишь — и сгинет он. А если слово в строку не пришлось, Иль слишком поздно было рождено, Иль светом не пронизано насквозь — Ну что ж? Ты не в убытке все равно. Ты радость познавания вкусил, Проверил глубину сокрытых сил. А властный день — попробуй одолей, Когда, своим сиянием слепя, Он ввергнет в бездну белую тебя, Тебя закружит в суете своей! Когда ж и здесь ты одолеть сумел, Когда своим смятеньем овладел, Когда с собою выиграл ты бой, — Тогда и впрямь — победа за тобой!

‹1955›

ТИШИНА

Снег примять ногою жалко в этот день, Кажется, не смеет лечь на землю тень. Ты опять о том же? Ты опять про снег — Первый снег, который потревожить грех. До сих пор не мог ты, видно, передать, Как чиста, безгрешна утренняя гладь. Но опять ты счастья попытать готов — Повторить словами чистоту снегов. Для начала только веточку сосны Нарисуй под тонким слоем белизны. На развилках вишни снег лежит гнездом, На дрожащих прутьях держится с трудом. Да на грустных гроздьях, на ветвях рябин Башенки построил кто-то в миг один. Только поселилась в башенках зима, Тишина приходит, радостно нема. Тишину без слова передать умей. Как она нисходит, разглашать не смей. Разве только думай, что тебе опять Тишина дается, словно благодать. Думай: «Слава жизни!» Помни, что дана Нам с тобой недаром эта тишина.

‹1956›

ПАВЕЛ КУЧИЯК

(1897–1943)

С алтайского

ЧЕМАЛ

Строителям Чемалъской гидростанции, первой на Алтае

Оттуда, где льдами сверкают За тучами головы скал, Ревя и ворочая камни, Летит белопенный Чемал. Людская нога не ступала По скалам во веки веков, И даже следов марала Не сыщешь у синих снегов. От этих снегов синелицых По черным расселинам скал Быстрее и ветра и птицы К Катуни летит Чемал… В дни ярких строительных буден На берег суровой реки Пришли наши новые люди — Строители-большевики. Рукой большевистской могучей Тебя укротили, Чемал! Ты нашим работником лучшим, Ты нашим помощником стал. И новая громкая песня Гремит по Алтаю сейчас О наших победах чудесных, О лампочках Ильича!

ГЕОРГИЙ ЛЕОНИДЗЕ

(1897–1966)

С грузинского

В СТРАНУ ХАЗАР ПЛЫВЕТ ЖУРАВЛЬ

Мрака шаль на поля упала, Вышли из лесу тени марева. Вырывающийся из Дарьяла, Уплывает журавль в Хазарию. Вот — Иверия! Пепел пожарищ, Пенье сплавщиков, да над Курою Ивняки играют на тари, В селах лужи с увязшей луною. Освещая потемки туманные, Груды зерен блестят, как лампады. Полегли века с Чингисханами. Сказкой, мельник, меня порадуй! Спой о Картли с грустью бывалой Иль о милой, о силе чар ее… Вырывающийся из Дарьяла, Уплывает журавль в Хазарию.

‹1925›

ЖУРАВЛИНЫЙ СНЕГ

Солнце топит снег последний, розовый, Снег тот журавлиный, Звон фиалковых колоколов мороза Трепет крайний кинул. До последнего дыханья, До последнего души движенья, Кораблем скользить ты будешь, юность, Рук моих оставив окруженье. Дай стакан, провозглашаем тост мы, Сердце дай, Потом окаменей. Треск костей услышишь в снеге позднем, В снеге журавлином. Журавли, поплачьте обо мне! С этим снегом молодости таять, Не цвести ей заново кругом, Я зову стихов и женщин стаи — Им не жаль, проклятым, никого.

‹1926›

ПУТЕШЕСТВИЕ

(Из записной книжки)

1. АНАНУР Как из засады, вдруг пред нами Возникла крепость Ананур И преградила путь зубцами Обрушившихся амбразур. Молчала мрачная твердыня, Ущелья древний аванпост, И плеск Арагви темно-синей, И ночь в подковах крупных звезд. 2. КАХЕТИЯ Я смотрел в долину на рассвете. Вдруг я понял, заглянув за склон: Эта куча домиков — Ахмети, А над ними — замок Бахтрион. Как к невесте шафера и дружки С песнями съезжаются во двор, Выстроились на лесной опушке Пред Кахетиею цепи гор. Над лесами облака нависли, Только солнце брызнуло сквозь них, Как к возлюбленной, рванулись мысли, И с нежданной силой хлынул стих. На раздолье пастбищ необъятных Пала тень летящего орла; Как на пире скатерть в винных пятнах, Алазани даль под ним цвела. На сады тбилисские, где живы Сказки, на тбилисские сады, На сады Тбилиси и обрывы Налетели черные дрозды. Вечерело. Небо было чисто. Город замер, засмотревшись ввысь, И потоки щелканья и свиста Вдоль его заборов полились. 4. КАРТАЛИНСКАЯ НОЧЬ Позже я скажу, на что похожи Ночь, Кура и ветлы в серебре, Черный буйвол с обгоревшей кожей, Тихий шелест розы во дворе. Здесь боев промчались ураганы, И земля, под мерный ропот вод, На себе осматривает раны И следит, как сверху плот плывет. 5. ГАРЬ ПОЖАРИЩ ТИМУРА Тишина и сумрак голубиный На вершинах снежного хребта, А в долине, как на дне кувшина, Жаркая, сырая духота. Город, улицы, огни, фигуры, Зарево, и вдруг — пожара гарь. И опять мне снится век Тимура, И на помощь я лечу, как встарь.

‹1928–1929›

ПОЭТУ

Лишь тебе это скажет страна твоя: Ты пустой мечтой дни растягивал. Звал ли пляски рог — ты плясать не мог Шел ли песни вал — не подтягивал. Твое время есть повесть юности, Что ж твой стих умолк, словно раненый? Стих и юность — их разделить нельзя, Их одним чеканом чеканили. Если ж сердце в песке схоронил сполна, Вся трава стиха в нем задохнется. Есть примета одна: это юность — она, Как надетый шлем, не шелохнется. Мы прекраснейшим только то зовем, Что созревшей силой отмечено: Виноград стеной, иль река весной, Или нив налив, или женщина. Все, что дышит сейчас на путях земли, Все, что жизни живой присуще: Облаков ли мыс, человек и лист — Ждут улыбки стихов цветущей. И в стихи твои просится рев, грозя, — Десять тысяч рек в ожидании. Стих и юность — их разделить нельзя, Их одним чеканом чеканили.