Советская поэзия. Том первый

Коллектив авторов

‹1924›

СЕМЬ ЛЕТ

…приятнее и полезнее «опыт революции» проделывать, чем о нем писать.

В. И. Ленин Дело — вот что на первом месте, только в деле глубокий смысл. В каждом слове, в самой беглой пометке неразрывны — дело и мысль. Беднякам, что от голода гнутся, бунтарям, опаленным борьбой, Ты дал смысл, Ты дал цель: творить Революцию — высочайшую мысль в наиславнейшей из войн. Ты дал крылья, направил в полет великанов, бывших рабами, Ты из мертвых пустынь и болот вызвал пламя вулканной лавы, Ты, сумевший бурю взнести за безмерные дальние дали, Ты веленьем ума гениального начертал ей пути. Всюду Ты: на фронтах с партизанами, с теми, кто с незакрытыми ранами, с фосфорическим блеском в глазах банды белых рассеивал в прах. Всюду Ты: с теми, впрямь беззаветными, что кротами борьбы неприметными в центры гнета, в толщу, за

фронт проносили восстания взлет. Всюду Ты: в Баварии, Пруссии, Венгрии, там, где руки, трудом непосильным изъедены, пулеметную сталь обнимая, за Советскую власть умирали. Всюду Ты: в Вашингтоне, в Чикаго, в Кантоне и в кровавых застенках заморских колоний, там, где гнутся хребты, своей кровью окрасив грунт, Ты выращивал бунт. Ты дал крылья, направил в полет великанов, бывших рабами, Ты из мертвых пустынь и болот вызвал пламя вулканной лавы, Ты, сумевший бурю взнести за безмерные дальние дали, Ты веленьем ума гениального начертал ей пути. Мы семь лет без Тебя растем, растет революция с нами. И там, где железным плечом поддержали красное знамя, и там, где огнистым мечом люди бой ведут с палачами. Нам семь лет пытались вредить заправилы Рубля мирового, мы ж семь лет не устанем твердить Твое мудрое, ясное слово: Революцию приятней творить, чем писать о ней снова!.. Да, семь лет без Тебя… Но скорбь по Тебе переплавлена в огненном тигле. В повседневной, упорной, как сталь, борьбе мы закон движенья постигли: Революции светлая хартия — генеральная линия партии! Нам пытаются вновь вредить заправилы Рубля мирового, мы ж стремимся в дела воплотить Твое мудрое, ясное слово: Революцию полезней творить, чем писать о ней снова!.. Дело — вот что на первом месте, только в деле глубокий смысл, в каждом слове, в мельчайшей беглой пометке неразрывны — дело и мысль. Беднякам, что от голода гнутся, бунтарям, опаленным борьбой, Ты дал смысл, Ты дал цель: творить Революцию — высочайшую мысль в наиславнейшей из войн!

Январь 1931 г.

ВАСИЛИЙ КАЗИН

(Род. в 1898 г.)

КАМЕНЩИК

В. Александровскому

Бреду я домой на Пресню, Сочится усталость в плечах, А фартук красную песню Потемкам поет о кирпичах. Поет он, как выше, выше Я с ношей красной лез, Казалось — до самой крыши, До синей крыши небес. Глаза каруселью кружило, Туманился ветра клич. Утро тоже взносило, Взносило красный кирпич. Бреду я домой на Пресню, Сочится усталость в плечах, А фартук красную песню Потемкам поет о кирпичах.

‹1919›

РАБОЧИЙ МАЙ

Стучу, стучу я молотком, Верчу, верчу трубу на ломе, — И отговаривается гром И в воздухе, и в каждом доме. Кусаю ножницами я Железа жесткую краюшку, И ловит подо мной струя За стружкою другую стружку. А на дворе-то после стуж Такая же кипит починка. Ой, сколько, сколько майских луж Обрезков голубого цинка! Как громко по трубе капель Постукивает молоточком, Какая звончатая трель Гремит по ведрам и по бочкам!

‹1919›

РУБАНОК

Живей, рубанок, шибче шаркай, Шушукай, пой за верстаком, Чеши тесину сталью жаркой, Стальным и жарким гребешком. Ой, вейтесь, осыпайтесь на пол Вы, кудри русые, с доски! Ах, вас не мед ли где закапал: Как вы душисты, как сладки! О, помнишь ли, рубанок, с нами Она прощалася, спеша, Потряхивая кудрями И пышно стружками шурша? Я в то мгновенье острой мукой Глубоко сердце занозил И после тихою разлукой Тебя глубоко запылил. И вот сегодня шум свиданья — И ты, кудрявясь второпях, Взвиваешь теплые воспоминанья О тех возлюбленных кудрях. Живей, рубанок, шибче шаркай, Шушукай, пой за верстаком, Чеши тесину сталью жаркой, Стальным и жарким гребешком.

‹1920›

* * *

Привычка к спичке — искорка привычки К светилам истинным. Но спичка мне люба Не менее — и потому люба, Что чую я обличий переклички, Что чую: в маленьком обличье спички Таится мира пестрая судьба. Чирк! — и зарумянится Скрытница огня, Солнышка племянница, Солнышка родня. Деревянным запахом Полыхнет лесам, Улыбнется фабрикам, Дальним корпусам. Случается: бреду в ночном тумане, Бреду в тумане, грустно одинок, И, как ребенок, вспомнивший о маме, Я просияю и взлучусь лесами, Лесами, корпусами, небесами, А небеса и сами Взлучатся дальними мирами, — Когда нечаянно в кармане Чуть громыхнет неполный коробок.

‹1923›

БАЙДАРСКИЕ

ВОРОТА

Автомобиль рванул, — и за спиной, С полу-семейной флотской стариной, Отбитый пылью, скрылся Севастополь… И взор — нетерпеливою струной: Скорей бы море вскинуло волной, Чтоб осрамить пред пышною страной Всей оглушительною вышиной И кипарис и тополь! Летим — и словно Крым зачах, Летим — и, словно в обручах, Мы в кряжах кружим ожиданье: Да скоро ль прянет волн качанье? Летим — и прямо на плечах Громады скал… Коснись — и трах! Летим, поддразнивая страх, — То под горами то на горах, — И хоть бы моря дальнее мерцанье! Уже готово Крыму порицанье… Летим, летим… Резвится пыльный прах Летим, летим — и впопыхах В пролет ворот и — ой! И — ах! Ах! — И в распахнутых глазах Пространств блистательный размах, Пространств морское восклицанье!

‹1926›

СНИМОК

На нем — ни одной из любимых. Не встретишь ни мать, ни родню. Но есть он, чуть выцветший снимок, Который я свято храню. Взгляну ль на него ненароком Иль брошу сознательно взгляд, Вскипая в волненье глубоком, По-детски и горд я и рад. Взволнуюсь я чуда явленьем — И взгляд мой затеплит слеза: Мелькнет и засветится Ленин, Как счастье ворвавшись в глаза. Он вспыхнет, подпертый толпою, Такой весь до кепки родной, С такою фигурой простою Под древней Кремлевской стеной. Стоит он, мудрец — покоритель Врага, закрывавшего свет, Великий наш первоучитель, Провидец всех наших побед. И, глаз проницательный Щуря, Следит он, как в зорях знамен Шагает Октябрьская буря, Шумит непреклонность колонн. И вздрогну я с чувством священным, Как гляну в удачу свою, Что с ним, с дорогим, с незабвенным, Я рядом, мальчишка, стою.

‹1938›

ПРОВОДЫ

Казалось, «Радищева» странно встречали: На волны, игравшие с гордой кормой, Все громче катился обвалом печали, С народом, с повозками, берег крутой. Но даже слепая, глухая могла бы Душа заприметить, поймать наугад: Толпясь с сарафанами, камские бабы Тут правили проводов тяжкий обряд. То плакали, сбросив объятий нескладность, То плакали в мокрых объятьях опять, Что скорбной войны беспощадная жадность Мужей их навеки собралась отнять. Как будто палимы желаньем горячим, Чтоб им посочувствовал к пристани путь, Протяжным, прощальным, рыдающим плачем Старались и берег в их горе втянуть. И берег — высокий, красный, в суглинке — Взирал, как толпа сарафанная вся Бросалась к мужьям и назад, по старинке Рвала себе волосы, в даль голося. Все ширился пропастью ров расставанья, И, пролитых слез не стирая с лица, На палубу острое буйство страданья Врывалось, стучась пассажирам в сердца. И в каждом взрывалась страшная жалость, Но как ее ни были взрывы страшны, Она виновато, беспомощно жалась К сознанию твердого долга страны. Хоть каждая к сердцу была ей кровинка, Страна приказала: — Все муки узнай, Жизни лишись, Но нет, и суглинка, Вот эту немудр ость, Врагу не отдай!

‹1941›

НЕ ТОТ ЛИ СВЕТ?

Ну не полвека ли с тех пор? А. времени наперекор, Сквозь вихри дней кипящих, Я вижу: он вошел во двор, Стекольщик, несший ящик. И ящик стекол, стар и хром, Нес на плече он так двором, Как будто утру мая Жар-птицы искристым крылом Помахивал, шагая. И не узнал я сам себя: Мальчишка с видом воробья, Вдруг от сверканья стекол Из серости житья-бытья Я глянул в мир, как сокол. Со стеклами светлей светил Явившись, хоть и хром и хил, Волшебником бесспорным, Старик весь дух мой захватил Сверканьем чудотворным. Во всем, чем жив я как поэт, Чем смолоду мой стих согрет, И в этом чувстве стольких лет К тебе, моя родная, — Не тот ли чудотворный свет Горит, не угасая?

‹1957›

КИРИЛЛ И МЕФОДИЙ

Забыть ли ту давность, как двое, Как двое, и даже зимой Палимые мыслью одной, Вы двинулись на боевое Служительство церкви родной. Как, пылко печась о народе, С латинянами в бою И в азбуку-то свою Так сбили вы буквы — ну вроде Как кинутых сирот в семью. Влекла не корысть вас, не гривна. И, рыцарствуя вдали, Подвижники милой земли, Ах, как вы поистине дивно И нашей Руси помогли! Как, влив их и в пушкинский гений, Подвигли вы ваши азы Пробиться сквозь тьмы поколений Тем кличем, каким и низы Повел ввысь владыками Ленин, Великий и без молений Подвижник Октябрьской грозы.