Советская поэзия. Том первый

Коллектив авторов

Знают нашего соседа Все ребята со двора. Он им даже до обеда Говорит, что спать пора. Он на всех глядит сердито, Все не нравится ему: — Почему окно открыто? Мы в Москве, а не в Крыму! На минуту дверь откроешь — Говорит он, что сквозняк. Наш сосед Иван Петрович Видит все всегда не так. Нынче день такой хороший, Тучки в небе ни одной. Он ворчит: — Надень галоши, Будет дождик проливной! Я поправился за лето, Я прибавил пять кило. Я и сам заметил это — Бегать стало тяжело. — Ах ты, мишка косолапый, — Мне сказали мама с папой, — Ты прибавил целый пуд! — Нет, — сказал Иван Петрович Ваш ребенок слишком худ! Мы давно твердили маме: «Книжный шкап купить пора! На столах и под столами Книжек целая гора». У стены с диваном рядом Новый шкап стоит теперь. Нам его прислали на дом И с трудом втащили в дверь. Так обрадовался папа: — Стенки крепкие у шкапа, Он отделан под орех! Но пришел Иван Петрович — Как всегда, расстроил всех. Он сказал, что все не так: Что со шкапа слезет лак, Что совсем он не хорош, Что

цена такому грош, Что пойдет он на дрова Через месяц или два! Есть щенок у нас в квартире, Спит он возле сундука. Нет, пожалуй, в целом мире Добродушнее щенка. Он не пьет еще из блюдца. В коридоре все смеются: Соску я ему несу. — Нет! — кричит Иван Петрович. — Цепь нужна такому псу! Но однажды все ребята Подошли к нему гурьбой, Подошли к нему ребята И спросили: — Что с тобой? Почему ты видишь тучи Даже в солнечные дни? Ты очки протри получше — Может, грязные они? Может, кто-нибудь назло Дал неверное стекло? — Прочь! — сказал Иван Петрович. Я сейчас вас проучу! Я, — сказал Иван Петрович, — Вижу то, что я хочу. Отошли подальше дети: — Ой, сосед какой чудак! Очень плохо жить на свете, Если видеть все не так.

‹1938›

СНЕГИРЬ

На Арбате, в магазине, За окном устроен сад. Там летает голубь синий, Снегири в саду свистят. Я одну такую птицу За стеклом видал в окне, Я видал такую птицу, Что теперь не спится мне. Ярко-розовая грудка, Два блестящие крыла… Я не мог ни на минутку Оторваться от стекла. Из-за этой самой птицы Я ревел четыре дня. Думал, мама согласится — Будет птица у меня. Но у мамы есть привычка Отвечать всегда не то: Говорю я ей про птичку, А она мне про пальто. Что в карманах по дыре, Что дерусь я во дворе, Что поэтому я должен Позабыть о снегире. Я ходил за мамой следом, Поджидал ее в дверях, Я нарочно за обедом Говорил о снегирях. Было сухо, но галоши Я послушно надевал, До того я был хорошим — Сам себя не узнавал. Я почти не спорил с дедом, Не вертелся за обедом, Я «спасибо» говорил, Всех за все благодарил. Трудно было жить па свете, И, по правде говоря, Я терпел мученья эти Только ради снегиря. До чего же я старался! Я с девчонками не дрался. Как увижу я девчонку, Погрожу ей кулаком И скорей иду в сторонку. Будто я с ней незнаком. Мама очень удивилась: — Что с тобой, скажи на милость? Может, ты у нас больной — Ты не дрался в выходной! И ответил я с тоской: — Я теперь всегда такой. Добивался я упрямо, Повозился я не зря. — Чудеса, — сказала мама И купила снегиря. Я принес его домой. Наконец теперь он мой! Я кричал на всю квартиру: — У меня снегирь живой! Я им буду любоваться, Будет петь он на заре… Может, снова можно драться Завтра утром во дворе?

‹1938›

ЛЕНОЧКА С БУКЕТОМ

Вышла Леночка на сцену, Шум пронесся по рядам. — От детей, — сказала Лена, — Я привет вам передам. Лена в день Восьмого марта Говорила мамам речь. Всех растрогал белый фартук Банты, локоны до плеч. Не нарадуются мамы: — До чего она мила! — Лучшим номером программы Эта девочка была. Как-то в зале райсовета Депутаты собрались. Лена, девочка с букетом, Вышла к ним из-за кулис. Лена держится так смело, Всем привет передает, Ей знакомо это дело: Выступает третий год. Третий год, зимой и летом, Появляется с букетом: То придет на юбилей, То на съезд учителей. Ночью Леночке не спится, Днем она не пьет, не ест: «Ой, другую ученицу Не послали бы на съезд!» Говорит спокойно Лена: — Завтра двойку получу — У меня районный пленум, Я приветствие учу. Лена, девочка с букетом, Отстает по всем предметам: Ну когда учиться ей? Завтра снова юбилей!

‹1954›

ОДНАЖДЫ Я РАЗБИЛ СТЕКЛО

Нет, в жизни мне не повезло, Однажды я разбил стекло. Оно под солнечным лучом Сверкало и горело, А я нечаянно — мячом! Уж как мне нагорело! И вот с тех пор, С тех самых пор, Как только выбегу Во двор, Кричит вдогонку кто-то: — Стекло разбить охота? Воды немало утекло С тех пор, как я разбил стекло. Но стоит только мне вздохнуть, Сейчас же спросит кто-нибудь: — Вздыхаешь из-за стекол? Опять стекло раскокал? Нет, в жизни мне не повезло, Однажды я разбил стекло. Идет навстречу мне вчера, Задумавшись о чем-то, Девчонка с нашего двора, Хорошая девчонка. Хочу начать с ней разговор, Но, поправляя локон, Она несет какой-то вздор Насчет разбитых окон. Нет, в жизни мне не повезло, Меня преследует стекло. Когда мне стукнет двести лет, Ко мне пристанут внуки. Они мне скажут: — Правда, дед, Ты брал булыжник в руки, Пулял по каждому окну? — Я не отвечу, я вздохну. Нет, в жизни мне не повезло, Однажды я разбил стекло.

‹1965›

В ПУСТОЙ КВАРТИРЕ

Я дверь открыл своим ключом. Стою в пустой квартире. Нет, я ничуть не огорчен, Что я в пустой квартире. Спасибо этому ключу! Могу я делать, что хочу, — Ведь я один в квартире, Один в пустой квартире. Спасибо этому ключу! Сейчас я радио включу, Я всех певцов перекричу! Могу свистеть, стучать дверьми, Никто не скажет: «Не шуми!» Никто не скажет: «Не свисти!» Все на работе до пяти! Спасибо этому ключу… Но почему-то я молчу, И ничего я не хочу Один в пустой квартире.

‹1968›

ЛЕТО

НА ВЕСАХ

Есть в нашем лагере весы, Не просто так, не для красы, — Мы выясняем по утрам, Кто пополнел, на сколько грамм. Нет, мы не ходим в дальний лес: А вдруг в походе сбавим вес?! Нам не до птичьих голосов. Проводим утро у весов. Нельзя бродить нам по лесам: Все по часам! Да по весам! А в дождь — мы сразу под навес Ребята ценятся на вес! И сколько здесь бывает драм: Сережа сбавил килограмм, И долго ахал и стонал Весь медицинский персонал. Вдруг изменился наш режим: С утра на речку мы бежим, Мы обнимаемся, визжим… Ура! Не вешайте носы — У нас испортились весы!

‹1969›

АНТАНАС ВЕНЦЛОВА

(1906–1971)

С литовского

ПИР В ГОРАХ

Все выше в горы мчались мы, Асфальт дорог синел Между камней, темнее тьмы, Кружася в вышине. Здесь сон коричневой руды, Чьи жилы длинные тверды, И лес, чьи желтые листы Мерцанье меди льют. К чертям слетим мы с высоты, Казалось, в пропасть тут. Нас горный дух хранил в горах, Вино крепчало в погребах. А где кустарник в скалах лег, Висел чабаний крик, Баранов двигался поток По гребню напрямик. Пред нами плыл библейский вид. Раскрылись гор хребты. По разноцветью мшистых плит Баранов шли гурты. Исчезло солнце. Дождь и мгла, Сползавшая в обрыв… Чадра туманная легла, Закрыв черты горы. Но вдруг костер пахнул дымком, Углей алмазный звон, И вот баран уж под ножом, Уже без шкуры он. Вино из бочек, смол густей, С колхозного двора. Так угощай, чабан, гостей — Далеко до утра! Ты угощал героев в час Великих грозных сеч — Как друг встречаешь ныне нас На древнем месте встреч. И шашлыки кипят вокруг, Трещит углей оскал, И губы ветра сдули вдруг Туман с кремнистых скал. И кажется, что с чабаном Любой из нас давно знаком. Ходила чаша вкруг стола, Хоть не было стола, Но в честь товарищей хвала По кругу шла и шла. Вновь солнце нам улыбку шлет, Светя на весь простор, Мы жили, как один народ Кировабадских гор. И нам казалось, что мы все — Чабана сыновья, А день сверкал во всей красе — Тебе, моя земля! Уж звезд сплетались письмена Над темнотой горы. Земля, как друг, вручает нам Осенние дары!

‹1947›

НА БЕРЕГУ ДУНАЯ

Расцветают фиалки на синем Дунае в апреле, Пахнет ивовой зеленью, глиной весенних дорог. Где-то песня звучит, и высоко взлетают качели, На головке у девушки венской цветущий венок. А сквозь дымку синеют зазубрины леса, и Вена, В иглах стрельчатых башен, намечена тушью слегка. Шпиль святого Стефана вдали проступает мгновенно, И плывут, розовеют, клубятся над ним облака. Я бродил по холмам и, в глуши пробираясь древесной, На простом постаменте солдатское имя прочел: «Петрас Дауба». Кто он? Литовский ли пахарь безвестный, Со свободой и правдой в австрийскую землю пришел? Или жил в Шауляе, служил подмастерьем-рабочим? Иль на озере вырос парнишка в рыбацкой семье, Коренаст, как зеленый дубок, и смекалист, и прочен?… Ранним утром он пал или под вечер, в сумрачной тьме? В бликах пламени пенились синие волны Дуная. А за Пратером плавилась вражеских танков броня. Умирал пехотинец, родные края вспоминая, Погибал, как корабль, в урагане сплошного огня. Вот подходит работница и на могилу чужую Молча сыплет фиалки и молча поникла в тоске. И на грустную женщину с грустным участьем гляжу я Что напомнит ей имя на этой могильной доске? Долго, долго стоит и молчит эта женщина, сгорбясь. Все в морщинах лицо под косынкою бедной цветной. Неизвестная, скромная мать — изваяние скорби — Над солдатской могилой, над нежной дунайской весной. «Я не знаю, кем был он. Но здесь, у родного Дуная, В тихом венском лесу, в аромате зеленых ветвей, На могиле его я своих сыновей вспоминаю, Двух погибших в концлагере милых моих сыновей. Он пришел из далекой страны, где рождаются зори, Был отважен, и весел, и юн, как мои сыновья. И когда я к нему приношу материнское горе, — Я уже не одна, и кручина светлеет моя». «Не одна, слышишь, мать, не бедна одинокая старость, Нет забвения павшим за правду в великой борьбе. Видишь, мать, как весна на Дунае твоем разблисталась Это родина наша привет посылает тебе».

‹1948›

СЕЛО МИХАЙЛОВСКОЕ

Весь этот край я вижу, как во сне. Здесь Пушкин жил, изгнанник и отшельник. Играет луч на бронзовой сосне, Качается под ветром старый ельник. Как будто с той поры и сивый мох И папоротник сохраниться мог. Ветвистых лип аллея протянулась: Здесь проходил изгнанник столько раз, Здесь Анна Керн впервые улыбнулась, Заметив блеск его влюбленных глаз, — Недолго длилось чудное мгновенье, Но вечным остается вдохновенье. Вот бедный дом, где знал он строгий труд, Где столько дней, нерадостных и мглистых, Ждал, что его темницу отопрут, И тосковал о братьях-декабристах; Где сказка няни старенькой была Полна таким значеньем, так светла. Вот пробегает ветерок по ржи. Струится Сороть. Озеро синеет. Колхозный край, не знающий межи, Богатым урожаем зеленеет. Все дышит светом, юностью, весной Там, где страдал невольник крепостной. Ты говорил когда-то: «Здравствуй, племя Младое, незнакомое…» И вот Пришло тобой предсказанное время. Твой вещий голос правнуков зовет, — И с каждым днем вольней и полновесней Душа народа отвечает песней.

‹1949›

ГОЛОС ГРУЗИИ

В теснине, — может быть, Дарьяла, В Пасанаури, где простор, В игре волны светлей кристалла — А может, в старой песне гор — Слыхал я голос, что порою Звучал волшебным звоном льда, Его, как нечто дорогое, Вложил я в сердце навсегда. Гудели в нем бойцов удары Далекой, сказочной поры, Гудели стены храмов старых, Водоворот шумел Куры. Чонгури звон, и арфы пенье, И смех грузинок молодых, И виноград, и нив цветенье В долинах я нашел твоих. И этот голос сердцем правит, И манит вдаль волны звончей: Как великан, гудит Рустави Огнем мартеновских печей. Здесь люди, скалы, сталь — как песня Все счастье жизни ей дано. Размах мечты еще чудесней, Грузина сердце им полно.