Советская поэзия. Том первый

Коллектив авторов

‹1950›

ЖИГУЛИ

Вниз по Волге плывет И плывет пароход, За кормой только пена густая. Берег виден едва, Я чуть слышно слова На знакомый мотив повторяю: «На востоке, вдали, Где просторы легли Нашей мирной земли, Поднялись Жигули». Пролегла, широка, Светлой лентой река От Москвы до Каспийского моря Древней Волги разлив У желтеющих нив Зашумит урожаями вскоре. Жигули, Жигули Предо мной расцвели, Пышным садом легли Нашей мирной земли. И взорвал аммонал Крепость каменных скал, Разметал вековые породы. Среди этих высот Светлый город растет, Поднимается гордость народа. Жигули, Жигули! Годы счастья пришли, Радость нашей земли Ныне вам принесли. Где когда-то

в бою Стенька Разин свою Проявлял молодецкую удаль, — Колосятся поля, Расцветает земля Для родного рабочего люда. Жигули, Жигули… Вы у Волги легли, Вы как сад расцвели — Гордость русской земли!

‹1951›

НА ДНЕ МОРЯ

Где я стою — назавтра будет море. Здесь повстречаются суда. Быть может, я и сам поверю вскоре, Что было так всегда. Где я стою — промчатся рыбьи стаи, А люди здешних деревень Переселятся выше, и, блистая, Займется новый день. Где я стою — звенеть волне свободной, Тревожа водорослей сон… Здесь будет мощной волей всенародной Весь край преображен. Советским людям — честь, хвала и слава За их великие труды! Повсюду зашумят густые травы И расцветут сады. Где я стою — назавтра будет море. Могуч советский человек. Взрывает горы он, с природой споря, Меняет русла рек.

‹1951›

ААЛЫ ТОКОМБАЕВ

(Род. в 1904 г.)

С киргизского

ПОТОМКАМ

Потомки, я у вас прошу на миг вниманья. Хочу найти в сердцах ответ и пониманье. Когда вы в Ленинград помчитесь на «Стреле» Не забывайте: вы — на раненой земле. Мелькают за окном то вдалеке, то близко — То в поле, то в лесу простые обелиски. Здесь был когда-то бой. Здесь каждый был — солдат И каждый — чей-то сын, и каждый — чей-то брат. Все были — как один. Винтовки и шинели. Все били — как один — по грозной черной цели! Никто не отступил. Все — братья по судьбе. Безмолвная земля их приняла к себе. Тут остановок нет, тут поезд мчит стрелою. Но встаньте хоть на миг: кругом лежат герои. Каленые штыки. Солдатские сердца На этом рубеже стояли до конца. Они тут навсегда, чтоб мы не забывали О том, как в те года победу добывали. Подумайте, друзья, о тяжкой их борьбе. Подумайте потом и о своей судьбе. Мы вечно быть должны солдатам благодарны, За то что наши дни светлы и лучезарны. Потомки, вам дарю я этот скромный стих, Чтоб помнили о нас, чтоб помнили о них.

‹1945›

ПЧЕЛА

Зацвели сады вокруг, Будто иней выпал вдруг. И над яблоней пчела Золотой свершает круг. Утро в каплях серебра, А уж ей лететь пора, — Встрепенулась раньше всех, Солнца младшая сестра. И гудит до темноты. Клонит ласково цветы. И дивишься, сколько в ней Хлопотливой доброты. Рассердить страшись ее! У пчелы свое чутье — Жалит лодырей она, Трутням в улье не житье. А бывает, попадет Тем, кто в улье мед берет. Только это не беда — Поболит, потом пройдет. Золотой гудящий рой Занят делом, не игрой. Пчел веселая семья — Символ жизни трудовой.

‹1955›

БЕЛЫЙ ОЛЕНЬ

Он вышел из кустарника. И шест На голове восстал восьмиветвистый. Дитя и украшенье этих мест, Спокойно озирал он край гористый, При этом чутким ухом шевеля. О чем же говорила с ним земля, — С ним, кареглазым и красивостанным? Он был свободным, я был мальчуганом А детство и свобода — та чета, С которой песня жизни начата, Я не забыл его до старых лет. Решил я, что найду олений след. Все было как когда-то. Нерушимо Стояли горы в одеянье дыма. О чем-то быстро говорил родник, — Как прежде, был младенческим язык. Но что это? У русла речки звонкой, Лишайника одеты грубой пленкой, Валяются могучие рога… Где встретил он жестокого врага? Давно ли сердце перестало биться? Охотник ли с ружьем — его убийца, Или его зарезал серый вор? Кто отнял у него земной простор, И лунный вечер, и зари пыланье, И длинные глаза любимой лани? Чей облик был запечатлен в зрачках Остановившихся? И был ли страх Его предсмертным чувством? Как надгробье Иль дерева ветвистого подобье — Его рога. А мир блестит вокруг. Но где же ты, олень, мой белый друг? Навек твой образ в сердце сберегу. Есть у киргизов древний род бугу. «Праматерь наша — Лань, и мы — оленье, — Бугинцы утверждают, — поколенье». Твои рога висят меж пестрых книг, И часто-часто я смотрю на них. С тобою встречу свой последний день, Ветвисторогий предок мой — олень.

‹1967›

МУМИЁ

Это

сок самой солнечной горной травы — мумиё. Драгоценные капли стекают с камней, говорят. Мумиё обновляет, второе дыханье дает, Нет на свете лекарства ценней и верней, говорят. Та трава под луною сияет; кто выпьет ее, Девять раз по двенадцати лет проживет, говорят. Кайберен, если ранен — спешит отыскать мумиё, Выше, в скалы инстинкт его мудрый зовет, говорят Зелье пил Улукман-врачеватель, и старость ему Не встречалась на тысячелетнем пути, говорят. Сотни лет черепаха на свете живет потому, Что траву золотую способна найти, говорят. Мне порою приходит на ум, что поэзия — как мумиё В чем секреты? Что слову и запах и цвет придает? Сокровенное слово, где только тебя не искал!.. Мумиё над обрывом сочится из тяжести скал.

‹1969›

УБЕГАЮЩЕЙ ЮНОСТИ

Юность, не беги, постой на месте Иль замедли быстрые шаги. Те цветы, что мы растили вместе, Людям раздарить мне помоги. Слишком кратким было их цветенье, Слишком мало я раздал цветов… Не беги в строптивом нетерпенье, Погоди хоть несколько годов. У меня семян в запасе много, Мы еще взрастим с тобой вдвоем Нежный сад у горного отрога, Чтобы люди радовались в нем. А когда того дождусь я срока, Чтоб уйти навеки в тишину, Улыбнется мать мне издалека, Улыбнувшись ей, и я засну. Но земля пребудет дорога мне, Навсегда останется со мной: Имя высекут мое на камне В теплую ладонь величиной. Если же средь полдня золотого, Так случится, превращусь в гранит, Снова посмотрю на Ала-Тоо, Снова песня в сердце зазвенит.

‹1969›

НА ЗЕМЛЕ ОТЕЧЕСКОЙ

Уже туманы утра стали зыбкими, И солнце на долину ляжет скоро, Уже пришли кузнечики со скрипками, И птичий хор поет без дирижера. Уже созрела влажная смородина, А ягоды ее — глаза любимой. Ты — не вовне, ты в нашем сердце, Родина, Сияешь красотой неизъяснимой. О, сколько в скалах неги и суровости, Как прошлое вступает в день грядущий, Какие мне рассказывает повести Родник, из-под горы ко мне бегущий! Ужель мечту тревожную исполню я И где-то с горной высью по соседству Мгновенно оседлаю время-молнию И к босоногому вернусь я детству? Вот по камням бегу я, с гор низвергнутым, Мне кустик желтый кажется лисицей, И я — не мальчик, я — охотник с беркутом, И бабочка мне служит ловчей птицей. Земля моя, любовь моя весенняя, О, эти две долины, два Кемипа, Два близнеца в пахучий день цветения, За ними — думал я тогда — чужбина. Я думал, что земля моя бесценная — Лишь эти две долины меж горами, Но как раздвинулась теперь вселенная С ее неоценимыми дарами! Раздвинулась в пространстве и во времени Судьба моя, земля моя родная, Теперь я сын народа, а не племени, И мысль моя, и даль моя — иная. Но сочетались в думе человеческой И то, что прожито, и то, что ново… Как бьется сердце на земле отеческой, А сердце — это Родины основа.

‹1970›

СЕРАФИМ ЭЛЛЯЙ

(1904–1977)

С якутского

БУДЬ СЧАСТЛИВ!

В тайгу выходит молодость, И говорит тайга ей: — Бери у меня золото, Я щедрая такая! Сияет солнцеликое Безоблачное небо — Твои дела великие, Бездельничать нелепо!.. — Гора большую голову Вздымает над пространством И говорит геологу: — Ищи мое богатство! В тайге сверкнуло озеро Серебряною брошкой, Благое слово бросило: — Лови мою рыбешку! — Лежат поля обширные, Взывая на рассвете: — Просторы наши мирные Вспашите и засейте! Трава зеленокрылая Звенит в долине Лены: — Меня вы, люди милые, Скосите непременно! Просторы необъятные, Луга, озера, чащи И лето благодатное Мне говорят: — Будь счастлив!

‹1930›

АЙБЕК

(1905–1968)

С узбекского

ПЕРВЫЙ СНЕГ

На мой термометр вдруг дохнул ты с высоты, и ртуть склонила стан, свой синий стан и нежный. Повсюду твой привет подброшен в письмах снежных, как падающий лист, так пляшешь, легкий, ты. Гость мрачный птичьих гнезд, к тревогам птичьим глух, любую ямку, щель ты счел своей находкой, ты с улицы прогнал сапожника с колодкой, цветочницу, а сам повис, как белый пух. И громкое «апчхи» уж с улицей дружит, из листьев парковых — шуршанья золотого, о лете память всю ты изгоняешь снова,  впервые с неба путь так гордо проложив. «А вот и снег!» — кричит у школы детвора, сражается в снежки, летая по газонам, и пешеход иной, в своем демисезонном, горюет, что ушел не в теплом со двора. О лете лучшее храня воспоминанье, дрова и уголь я запас исподтишка, со стен снимает мать лепешки кизяка — жизнь все же вздрогнула от снежного дыханья!