Спасти СССР. Манифестация
Шрифт:
– Что-то случилось?
– голос мой невольно дрогнул.
– Садись, - махнула она рукой в сторону стула.
Я сел и настороженно выпрямился. На миг установилась хрупкая тишина, потом директриса разомкнула уста:
– Мама твоя звонила. Отца повезли на операцию, подозрение на аппендицит.
В груди у меня замолотило.
– Куда повезли?
– я сместился на краешек стула.
Тыблоко опустила взгляд на какой-то листочек:
– Факультетская хирургия.
– Ага, - я прищурился на портрет Ленина за ее спиной,
– Андрюша, - произнесла Тыблоко доверительным тоном, а потом даже вышла из-за стола, подошла вразвалочку ко мне и взгромоздилась на соседний стул, - все будет хорошо, не волнуйся. У него ж с утра ничего не болело? Значит - неосложненный. Он мужчина у вас крепкий, здоровый...
Я с удивлением воззрился на нее и, не найдясь с ответом, промычал что-то невнятное.
– Ну, вот и хорошо, - директриса потрепала меня по плечу, - мама сказала, что поехала на кафедру, и тебе сегодня туда не надо. Пока прооперируют, пока от наркоза отойдет... Как только что-то будет ясно, она позвонит домой, жди.
– Ясно, - кивнул я, - спасибо, Татьяна Анатольевна.
Тыблоко наклонилась, внимательно выглядывая что-то в моих глазах. Не выглядела и одобрительно кивнула:
– Хорошо, Андрей. Тогда сейчас иди домой. Завтра...
– она чуть заметно заколебалась, - завтра сам смотри. Можешь на уроки не приходить.
Я задумчиво почесал затылок.
– Да нет, придется прийти. У нас же завтра город, ребят настроить надо.
– Молодец, - она вернулся за свой стол и взмахнула, отпуская, рукой, - тогда беги, успокаивай своих девчонок.
Я так и вывалился в коридор с гримасой изумления на лице.
Две Томки ждали меня, порознь застыв у окон напротив.
– Дым в трубу, пельмени разлепить, - буркнул я в простенок между ними и направился в сторону гардероба.
За моей спиной послышались торопливые шаги. Догнав, каблучки молча пристроились у левого плеча, сандалии - у правого.
"Ладно", - подумал я, принимая неизбежное, - "пора разрубать, потом только хуже будет".
Я остановился. На меня тут же уставились две пары встревоженных глаз.
– Ничего страшного, - я старательно излучал уверенность, - у папы аппендицит, но все будет хорошо. Уже оперируют.
"В конце концов", - попытался успокоить я сам себя, - "в прошлый раз это случилось в предстоящем июле... Сняли с поезда в Джанкое и, в итоге, все закончилось вполне благополучно. С чего бы сейчас пошло иначе?"
Нутро мое, противореча разуму, тревожно сжималось: оно знало, что будущее зыбко и ненадежно, а человеки отвратительно хрупки.
– Так...
– на миг я ощутил себя на краю десятиметровой вышки, потом решился, - знакомьтесь, девушки. Малыш - это Тома, моя девушка. Ну, ты знаешь... Тома, эта мелочь - моя сестра.
Мелкая посмотрела на меня с признательностью, а затем застенчиво улыбнулась Томе. Та же, поняв меня буквально, была потрясена. Не усомнившись
– Двоюродная?
– поинтересовалась, наконец, слабым неуверенным голосом.
Улыбка, что гуляла по лицу Мелкой, приобрела шкодливый оттенок.
– Названная, - пояснил я Томе и повернулся к Мелкой, - шуруй домой, мама скоро из клиники будет звонить, запоминай, что скажет. Обедай без меня. И ужинайте тоже... Планы поменялись, я только часам к восьми буду, - и, вздохнув, ответил на немой вопрос: - Магазины переносятся на завтра.
Мелкая кивнула Томе на прощанье и удалилась с гордо задранной головой.
Я повернулся к своей девушке. Вид у нее был все такой же обалделый, но в зелени глаз уже начали роиться пункты из допросного списка.
– Физикой, по такому случаю, мы торжественно манкируем, - объявил я, перехватывая ее портфель, - пошли, погуляем, поговорим. У меня где-то часа полтора есть, а потом в логово Чернобурки ехать.
– Ох, - выдохнула Тома, - нехорошо так с девушками поступать... Я ж теперь не знаю, с какого вопроса начинать!
– А ты и не начинай, - посоветовал я, - давай, лучше, я расскажу тебе для начала одну историю...
Следующий час был похож на исповедь, но только похож: я не врал впрямую, но совершенно беззастенчиво играл словами. Стыдно мне уже не было - ради того, чтобы сохранить их обеих я был готов и на большее, намного большее.
Я рассказывал про отчима Мелкой и мой шантаж, про усестрение и свой заработок, и впервые видел Тому сначала пунцовой от гнева, потом всерьез испуганной, и, следом, пришиблено-молчаливой. Но удивила она меня не этим.
– Зачем?
– мы стояли на тихой лестнице у нашего излюбленного окна. Я держал Томку за талию, она же, чуть отстранившись, неотрывно смотрела мне в глаза, - зачем тебе столько денег? И, вообще, зачем тебе это все?
– Зачем?
– задумался я.
– Ну, с деньгами все понятно: это инструмент для добывания свободы. Ты же любишь Ремарка? А он считал, что свобода выкована из золота.
– Ты же вот тут, - она наставительно постучала согнутым пальчиком мне по груди, - и так свободен. Свобода живет внутри человека. Разве нет?
– Я чувствую сейчас себя немного странно, - признался я, - ты права, а я выступаю адвокатом дьявола. Но... Нет, пока у меня есть близкие мне люди, я обязан им помогать. А чем может помочь человек другим, если он не способен обеспечить даже самого себя?
Томка досадливо прикусила губу:
– Но как же остальные? Зачем тебе так сильно отличаться от них? Нет, - прервала она мою попытку заговорить, - пойми, мне очень приятно получать от тебя и духи и все прочее... Но ведь ты же рискуешь! Ты сам признался, что что-то там нарушаешь. Зачем?! Обойдусь я и без этих духов! Я люблю тебя не за них! Ты ведь можешь так сломать себе - и нам - жизнь!