Спецназ
Шрифт:
В то время спорить я не стал, поскольку разведка маршрута не требовала такого же уровня скрытности и маскировки, как разведка объекта, и на самом деле, решил подойти к работе более агрессивно, организовав разведгруппу как боевой патруль. Таким образом, все взяли большое количество боеприпасов, имелось также групповое оружие. Настоящая причина всего этого заключалась в том, что мы, скорее всего, могли оказаться в ситуации ведения боя совместно с подразделениями боевой группы, и мне снились кошмары о том, что у нас заканчиваются боеприпасы и нам приходится выходить из боя прямо на глазах у наших военнослужащих.
И
На третий день операции, вместо того, чтобы закончиться боеприпасам, у нас закончился заряд батареи для радиостанции. На остатках заряда я запросил пополнение запасов, что и было проделано с помощью «Алуэтта», которому не требовалась большая посадочная площадка. Поэтому я оставил четырех парней в укрытии среди деревьев и отправился с одним бушменом на открытый участок в нескольких сотнях метров от нас. Пополнение запасов прошло гладко, и вскоре шум от двух «Алуэттов» утих, когда они исчезли на юге.
Я все еще разговаривал с летчиками по ОВЧ-радиосвязи, когда внезапно на площадку из нашего укрытия с дикими глазами выскочило два бушмена. Большие пальцы их ладоней, сомкнутых в кулак, были направлены вниз в привычном знаке — противник! Ксиватчи и его напарника нигде не было видно.
— SWAPO, baie, baie…!50
— Сколько? — спросил я, и они хором закричали:
— Maar baie, baie, Luitenant. Miskien twintig of veertig!51
Я немедленно отозвал два уходящих вертолета, сумев передать сигнал, держа радиостанцию над головой. Летчики, жаждущие активных действий, медлить не стали.
В тот момент я ожидал худшего, думая, что два других бойца нашей группы перебиты противником. Мы цепью бросились обратно к месту укрытия, пригибаясь по мере приближения, но они все еще были там, Ксиватча и его напарник, охраняя наши рюкзаки и наблюдая, как враг движется мимо них, готовясь к атаке. Вдруг появились вертолеты, нарезая над головами круги.
Выйдя вшестером из укрытия, мы направились к позициям, где в последний раз видели основную массу врага, надевая на ходу свои ярко-оранжевые сигнальные панели, чтобы летчики могли нас распознать — стандартная практика для войск в зоне боевых действий в то время. Затем начался бой, и со всех сторон раздались выстрелы. Завязалась беспорядочная перестрелка, из-за густого кустарника невозможно было определить направление атаки противника, поскольку мы оказались прямо среди бойцов СВАПО. На фоне стрельбы, криков и грохота двух вертолетов,
Летчики, пытаясь в хаосе внизу разобрать, где свои, а где чужие, попросили меня показать люминисцентную сигнальную панель и собрать всю группу вместе. Чем больше я говорил им, что мы уже сделали это и держим строй для прочесывания, тем больше они возражали, что нас больше шести и мы не в линии. Выяснилось, что некоторые СВАПОвцы, зная, что у них нет шансов выжить, когда они будут изолированы и замечены с вертолетов, ловко вклинились в наш строй, перемещаясь от укрытия к укрытию в густом подлеске на флангах нашей цепи зачистки.
Комбинируя огонь и передвиждение в «боевых двойках», мы продвигались через место боестолкновения, выкрикивая команды и ведя постоянный беспокоящий огонь по зарослям, в которых мог укрываться противник. Через несколько сотен метров кустарник расступился, и стало понятно, что противника больше нет. Затем из места боя, откуда мы только что вышли, раздались очереди из АК-47. Летчики вызвали нас обратно в зону поражения и сделали круг над районом, пока мы возвращались к месту стрельбы, где вскоре снова вступили в ближний огневой бой с бойцами СВАПО. Они прятались в буше и, вероятно, находились в таком же замешательстве, как и мы, не зная, с какого направления идет атака. Под прикрытием ведущего ударного вертолета, кружащим над головой, мы в итоге пронеслись через этот участок не менее четырех раз, в то время как другой вертолет прикрывал вероятные пути отхода.
У меня никогда не было привычки считать головы, или «убийства», поскольку подсознательно, а позже и осознанно, я не мог заставить себя поверить, что три или четыре трупа могут повлиять на исход войны. Но в ВВС заявили о шести убитых, и чего бы это ни стоило, они погрузили тела и груды АК-47 на борт вертолетов «Пума», отправленных в район после боя — для изучения офицерами разведки. Группа же, получив дополнительные боеприпасы и воду, продолжила разведку маршрута.
На нашем крайнем привале вечером я подсел к напарнику Ксиватчи и спросил его, почему они остались в укрытии в начале дня перед лицом такой подавляющей силы противника.
— Ксиватча… — ответил он, — это Ксиватча настоял на том, чтобы мы остались. Когда бушмены убежали, мы не знали, известно ли вам о боевиках, и о том, что они готовятся к нападению. Поэтому он хотел, чтобы мы охраняли снаряжение и открыли огонь, когда они появятся — чтобы вовремя вас предупредить.
После разведки мы отошли к границе и встретились с подразделениями 30-й боевой группы для подготовки к операции «Протеа». Разведгруппа села на два головных «Рателя»,52 и на рассвете 23-го августа 1981 года 30-я боевая группа пересекла границу с Анголой. Поскольку внутри БМП не осталось свободного места, нам с Ксиватчей пришлось сидеть на броне, держась за оружие и поручни. Было жутко холодно; несмотря на наличие одеял, холод пробирал до костей. Тем не менее, мы вели боевую группу до асфальтированной дороги, ведущей в Ксангонго, проходя в темноте мимо призраков из туалетной бумаги на своем пути.