Спокойной ночи, Братислава
Шрифт:
– Что?
– Отменяется моя мечта. Вот что.
Рома со стыдом почувствовал, как в самой глубине сердца кольнула радостная надежда: не уезжает! Останется!
– Я все расскажу, ты… Сейчас, я на минуту отойду, – она быстро встала и исчезла в другом конце кофейни. Рома не успел задуматься, как телефон начал отчаянно вибрировать в заднем кармане.
– Оскар, ты не совсем вовремя… – он опустил голову и провел ладонью по глазам.
– Ой,
– Ничего не понимаю. Они не женятся?
– Да они даже не общаются! Глупые сплетни «Наблюдателя». А я вот… – Оскар сделал паузу, а потом добавил тише. – А я вот, кажется, женюсь!
– Чего? – Рома поднял голову и попытался сосредоточиться. Слова Оскара перебил пронзительный лай.
– О, кто пришел! – голос Оскара запыхтел, как будто он наклонился. – Извини, это Риткина собака поговорить спокойно не дает. Ну, я подумал, раз уж такое дело… И сделал предложение. Вот. Класс?
– Дружище, ты большой молодец, я тебя от всей души… Но у меня тут разговор важный. Я перезвоню, ладно?
Рома спрятал телефон, придвинулся поближе к Еве и осторожно положил руку ей на плечо.
– Папа вчера звонил, – она сглотнула и выдохнула. – Я толком не поняла, знаешь… Но он все объяснял, почему с Парижем ничего не выйдет. По крайней мере, в этом году – ничего. Может, с ним теперь кто-нибудь живет? Не знаю. Просто… Сказал, что мне стоит доучиться здесь хотя бы этот год. Вот.
– Ева, я… Мне жаль. Правда.
– Да уж… Не судьба нам с мечтой. А вот с чашечкой какао, за которой я тебя сейчас отправлю, очень даже судьба! – она тихо, почти беззвучно засмеялась.
Комната быстро проглотила этот грустный смех.
4
Рома вернулся домой около восьми. Кухня терпеливо прислушивалась к его шагам.
Рома думал. Во–первых, про Париж. Точнее, о том, что никакого Парижа, стало быть, не предвидится, а Рома–то и рад, бессовестный такой. А во–вторых… Что–то его беспокоило. Как будто он что–то упустил, чего–то не заметил. Он уселся на низкий диван напротив стены, снизу доверху обклеенной рисунками.
Стена эта стала похожа на огромный коллаж, потому что была единственной в квартире, на которую обоев почему–то не хватило – загадка природы или бывших хозяев. Сначала на стене появился один комикс, за ним – целая серия. Так и получилось. Рома привык к ним – своим историям, своему утешению. Прекрасная стенка.
Вот этот комикс он нарисовал, когда прошло полтора года после смерти Анны; тогда боль можно было уже пережить, чтобы вспомнить, почему они так друг друга любили: удивительная учительница-мама и рыжий мальчик с комиксами. А вот этот – недавно, когда они с Евой провели особенно хороший вечер: он нарисовал, как они гуляют в парке, и за ними гонятся утки, для которых они совершенно зря раскрошили крендель с голубикой. А вот один сегодняшний, после быстрого визита Оскара…
Рома вздрогнул. Отвернулся, а потом снова посмотрел на стену. Надо же, какое совпадение. Стоило ему нарисовать Оскара с этой визгливой собакой рядом с Ритой, как у ребят все сложилось замечательно.
Рома улыбнулся, как будто почувствовал себя капельку причастным к их будущему «долго и счастливо» и улегся спать.
Четверг оказался днем бесконечных лекций, а в пятницу выдалось свободное утро. Рома проспал до победного, а потом решил, что физкультура все равно никогда не была его коньком, так что едва ли стоит портить такой прекрасный день на «еще пять, сынок, тут нет мамочки».
Рома поставил чайник. Уперся лбом в холодное стекло, вытащил мобильник и бегло просмотрел уведомления: пара сообщений банка, фотографии от тети Яны, напоминание о… «Точно! День рождения Марты. Заодно узнаю, как прошел второй день в новом офисе, а то вчера вконец забегался».
Марту было ужасно плохо слышно, но Роме все–таки удалось пожелать ей всякой банальной ерунды.
– А что у тебя так шумно? Рабочий день же.
– А, это! Ты был так прав, Ромка! Все гораздо лучше, чем я думала! Меня тут как раз поздравляют, ты представляешь, не забыли, даже шаров накупили. И откуда они знают, что я сумасшедшая фанатка фиолетового? Тут, наверное, целая палитра оттенков!
Она засмеялась.
– Короче, все путем, Роман! Не переживайте за меня, я готова лопаться от радости. Спасибо, что позвонил, скоро увидимся!
Рома закинул телефон в рюкзак и, представляя в голове все знакомые ему названия оттенков фиолетового, поехал завтракать к Мареку.
Автобус с невеселым номером 13 должен был прийти только через пятнадцать минут, и Рома отправился длинным маршрутом через Нижний Рынок к западу от набережной. От тепла нагревалась макушка, и от нее солнце разливалось струйками по всему телу.
На рынке воздух стал плотнее и насыщеннее от непрестанного, почти оркестрового гула выкриков и шуршания. Рома остановился у длинной лавки с клубникой, когда почувствовал, что кто–то тянет его за штанину.
– Дядя! А у меня котята.
Над огромным деревянным ящиком сидел толстощекий мальчишка. Прищурившись, он наклонил голову и прибавил:
– По двадцать евро.
Рома посмотрел на забившийся в угол комочек нагретой весной шерсти.