Спокойной ночи, Братислава
Шрифт:
На один из папиных документов опустилась капля белого соуса.
– А что это?
Папа вздохнул и развернул бумаги.
–Геморрой на мою душу. Твой дядя попросил помочь провести им аудит компании.
– Это когда проверяют, как дела с финансами? – Само неуверенно рассматривал черно-белые значки документов и тихо жалел, что спросил.
–Вроде того. И я обнаружил что-то очень интересное. Смотри, – папа вытащил один лист и провел
Само усмехнулся.
– Название – это не самое дурацкое, поверь. Эти самые «гуру» включали в ведомости сотрудников, которых уже сто лет как уволили. А иногда тех, кого и в помине не было. То есть, грубо говоря, получали за них зарплату, которая им не принадлежит. Обычно в крупных компаниях можно провернуть такую дурацкую аферу, но им не повезло столкнуться с твоим папой, – Карл улыбнулся и подмигнул сыну. – Так что больше никакие мошенники не получат чужие деньги.
– Их посадят? – Само задумчиво рассматривал логотип безответственных «ФондГуру» – собранный из шести сине-красных частей квадратный пазл.
– Не знаю, может, оштрафуют. Довольно иронично: юридической компании придется самой судиться из-за нарушений. Думаю, после этой истории все у них рухнет. Странная и непонятная мне людская жадность. Вот так, – папа сложил бумаги в стопку, стукнул ей о стол, чтобы сравнять уголки и убрал в ящик. – Как кесадилья?
Вечером смотрели «Супермена». Папа уснул, смешно упершись подбородком о подушку. Само накрыл его пледом и улегся в другом конце дивана.
Когда он был маленьким, папа рассказывал сказки. И дома, и после развода с мамой. Сначала читал из книжки «Избранные сказки для детей», а потом стал придумывать свои. О замках, которые меняли цвет. О девочке, которая каталась на месяце, как на лодке. О бессмертном еноте, ледяных деревьях, принце-осьминоге. О медузах, в которые превращались души умерших, о парне, который проскакал тысячи городов, чтобы повидаться со своим другом-драконом.
Заснуть без этих сказок было невозможно, и Само всегда умудрялся дремать к самому их финалу, чтобы заснуть уже тогда, когда папа щелкнет кнопкой лампочки, а Само сможет продолжить все истории во сне.
Уложить его в Братиславе после папиного переезда было невозможно: Само ревел, выпрашивал у мамы телефон и под ритм собственных всхлипов набирал Вену. Мама пыталась ворчать, что он только бесконечно тратит деньги,но сердиться почему-то не получалось. Само засыпал с телефоном под щекой.
Через пару месяцев всеобщего страдания на день рождения сына Карл подарил ему диск с синей подписью маркером: «Секретные сказки Самуэля Немца». И все наладилось.
Это было почти пятнадцать лет назад – Само тогда исполнялось пять.
Через месяц и неделю ему будет двадцать. Само смотрел, как папа тихо похрапывает и хмурится во сне. На стене напротив дивана у телевизора стояла фотография Само и сестер в строгой рамке – мама сфотографировала за полгода до развода: дети – почти по плечи в высокой траве. Само держит младшую двухлетнюю Егине за руку, она морщится, ей на глаза спадает мамин венок из мелких белых цветов. А крошечная Аревик сидит на земле, примяв под собой траву, и вытягивает голову вверх. У нее на футболке нарисован желтый лев. Само почему-то этого льва помнит.
Он не мог не думать обо всех невозможных «а если бы…» – такова невеселая и обязательная участь любого ребенка из распавшейся на неравные части семьи: Армине с детьми в Братиславе, Карл в другой стране.
Сестры не хотели проводить выходные у папы: почти не помнили его и поэтому побаивались. Он приезжал на их дни рождения, каждый год провожал в школу, но они держались с ним, словно он был маминым знакомым, с которым нужно обязательно здороваться. Папа каждый раз становился таким грустным, что у Само не хватало дыхания и хотелось накричать на сестер, хотя и понимал, что, наверное, и не за что. Он молчал и только подходил чуть ближе к папе. Всю свою безответную любовь к дочерям папа изо всех сил направил на старшего сына – его внешнюю копию, точный юношеский портрет. Только характер Само принял отчего-то у мягкой и спокойной Армине. И обожающий сына Карл так и не заметит никогда, что его характер нашел такое идеальное и очаровательно-женское отражение у Егине.
Все непонятное в детстве становилось еще более запутанным в юности: Само до конца так и не узнал, почему прервалась история его родителей и кто был во всем виноват. Ему очень хотелось думать, что не он. Не сестры. Не дети – разве они не должны были все спасти, всех уберечь? Таким непонятным, таким мягким был развод родителей – без скандалов, без переживаний, словно так и было всегда: Братислава, Вена. Но все равно Само казалось, что всего в мире стало как будто меньше. И между своими потрясающе идеальными родителями не мог найти жертву для детского обвинения. Поэтому он мудро и честно одинаково их обожал.
И сейчас в автобусе домой Само написал первые страницы нового рассказа: о медузах и австрийском волшебнике.
5
– Как насчет космической тематики?
Егине задумчиво разложила перед собой цветные коллажи – три крупных листа картона с наклеенными распечатками. На первом были вырезаны фигурки кактусов, жирафов, фрагменты леопардовой шкуры. Справа в углу был аккуратно изложен список идей для стола: виноград, бананы, капкейки с зеленым кремом. Второй коллаж Егине посвятила супергероям: изображения молочных коктейлей с крупной буквой S на желтом фоне, синие и красные шары, маски Халка и Железного человека. На третьем листе чередовались планеты, надписи «Как сделать, чтобы звезды светились?», «А планеты поместятся на торт?», пакеты с фотографией Млечного пути и серебряные фигуры.
– Ты в курсе, что мне двадцать, а не тринадцать? – Само посмотрел на творения сестры через ее плечо. Та обернулась и бросила на него взгляд такой суровый, что Само быстро ретировался на кухню.
– Нужно выбрать что-то одно, – Егине расстроенно перекладывала картонки. – У меня всего неделя!
– У тебя целая неделя! – Само грохнул чем-то и ойкнул. – Зачем мне вообще этот праздник? Нормальные люди просто заказывают пиццу на семью и шутят про четверть жизни. Можно мне тоже так?