Сполох и майдан (Отрывок из романа времени Пугачевщины)
Шрифт:
— Почто не гоже? Поясни! быстро отозвался Чумаковъ.
— Малоль-ль чт`o бывало въ старину… Во вс то вки свои порядки… Мните вы себя равными ддамъ силой и крпостью. Ой, молодцы, истинно сказываю: никакого подобiя нтъ. Нон на прикладъ возьмемъ, чуть малая стужа, морозится казакъ, лупится казачья личина, якобы тыква она; захватитъ кого буранъ въ степи и поминай его въ молитв упокоеньемъ… А моего, вотъ, родителя, царство ему небесное, застигъ пшаго буранъ за полъ-ста верстъ отъ дому. Забился онъ подъ великiй сугробъ, улегся теплехонько и вздремнулъ лихо, отъ сумерекъ и до сумерекъ. Вылзъ и пришелъ домой. А гляньте-ко
— Скажи самъ… Чего опрашивать-то?
— У ддовъ про обычай было сказывать: пошелъ кувшинъ по водичку, тамъ ему и натычка… Почалъ выростокъ въ татарву бгать, тамъ ему ддушкой и остаться. И подлинно помянешь вотъ хоть бы моихъ кумовъ: П'eтра косой — въ Хив загибъ, Наумъ съ Андрюхой на Каспiи остались рыбу кормить, изъ Степана кайсаки несказанное сотворили. Да и многое множество иныхъ ддовъ, кои воинскую смерть получили въ предлахъ далекихъ…
— А ддушка Стратилатъ почто же уберегся? У храма лечь хочетъ! усмхнулся Чумаковъ, а за нимъ фыркнули нсколько ближайшихъ казаковъ.
— А пото, молодецъ — обернулся къ нему Стратилатъ — чтобъ предъ кончиной своей отъ худаго малоумныхъ внучатъ отвести, да чтобъ въ иныя медовыя рчи на сполох дегтя накласть, не во гнвъ будь сказано твоей чести.
И Стратилатъ, усмхаясь, поклонился Чумакову въ поясъ.
Громкiй хохотъ прiободрилъ его и онъ продолжалъ.
— Сказываю я, много перемнчивъ свтъ. Полагаете вы тже ханы нын и тже полки ихнiе. Нтъ, дтушки. Ханы нын тоже дурачество свое бросили, тоже ума набрались и полчища ихнiя и безчисленне и оружены инако. У нихъ, поди, и пушки есть не хуже государственныхъ. Истинно сказывалъ вамъ Чумаковъ и объ дружеств съ царями московскими; подлинно посланцы наши зжали съ подарками и казну возили, да опять, дтушки, перемнилися порядки. У царицы Катерины своей казны много и ей нтъ нужды въ вашихъ алтынахъ яицкихъ, и подобаетъ ей содержать молодцевъ-атамановъ въ смиреньи, потому что состоитъ она, матушка, нын въ уговор съ ханами и хивинскими и иными, и не можно ей попустить васъ разбойничать въ ихъ предлахъ… И времена, дтушки, другiя, и казаки яицкie не т нын! И вотъ сказываю я вамъ: безумiя Богу не давайте и на времена ноншнiя не ропщите.
— Что-жъ хороши новые-то порядки?
— Что отняли у васъ расправу-то круговую? Поводка сiя добрая, да вотъ что, дтушки, кругъ-то вашинской не подобенъ ддову. Мы живали въ несравненномъ съ вами согласiи, судили и рядили безъ ехидства… А нон собери кругъ, онъ тебя почище московской волокиты изволочить!
Ропотъ пошелъ по всей толп.
— Знамо всмъ, что ты радъ бы старшинскую руку тянуть! огрызнулся Чумаковъ.
— Почто пущали стараго народъ блазнить! крикнули изъ толпы. Долой его! Его на кладбищ черви ждутъ не дождутся!
— Смкайте вотъ! усмхнулся Стратилатъ. У ддовъ-то на кругу что хошь молви; коли любо теб, такъ хоть за татарву стой. А вы чт'o? Онъ-де блазнитъ! Долой-де его! Стало однимъ согласникамъ судить. Одни согласники добра не разсудятъ.
— Почто-жъ? Тебя не спросились!
Усмхнулся Стратилатъ, покачалъ головой и вымолвилъ:
— Скажу я притчей: была у Софрошки телка. Утащили волки телку и сожрали. Пошелъ Софрошка въ степь, и кличетъ: Собирайтесь, атаманы-волки, въ кругъ.
Громкiй хохотъ опять пошелъ по толп.
Чумаковъ заговорилъ что-то, въ отвтъ старику, но гульливый, раскатистый хохотъ заглушилъ eго слова.
Чика влзъ на бочку и обратился къ Стратилату:
— Ддушка! Ты гораздъ смшить майданъ, а ты лучше молви, чт'o ршить казачеству? Чт'o длать? Кашу заварили, а расхлебать не въ моготу.
— Сиди смирно, не сожалючи времена прошлыя… Вотъ что старшина! А за грхъ, что натворили, виновные отвтъ и дадутъ.
— Такъ что-ль разсудите, атаманы-молодцы? обратился Чика къ толп. Ждать розыску и виновныхъ выдавать въ Яицкъ, на расправу?
Толпа безмолвствовала.
— Ну, добро! Погоди, атаманы! Коль поясницу отлежали, двки бородатыя, я вамъ заднiя ноги подшибу!..
— Слухай повщенье!.. крикнулъ Чумаковъ.
— Как'o повщенье?
— Смирно!! гаркнулъ Чика. Иная рчь теперь. Старшинская! Слухай!.. Чика откашлянулся и грознымъ голосомъ заговорилъ протяжно: По указу императорскаго величества повщаю всему казачеству станичному вдомость, пущенную изъ Яицкаго города. Поелику россiйскiй государь Екатерина Алексевна въ войн великой съ царьградской туркой и съ ляхами польскими, то многiе свои полки уложила на сраженiяхъ лютыхъ… Пo сему повелно выставить къ Рождеству въ Москву пять тысячъ казакъ съ Яика.
Гулъ пошелъ повсюду.
— Укусило! Двки бородатыя! злобно шепнулъ Чика… Смирно! Слухай до конца… Выставить пять тысячъ казакъ конныхъ, но не оружныхъ, потому не оружныхъ, что завербуютъ ихъ въ московскiй легiонъ на 25 лтъ, на подобiе некрутъ, и будутъ они сражаться не по казацкому, а обучать ихъ воинскому подвигу пo гусарски! Слыхали?! Надутъ дьяки да писаря, такъ приводи кого сдавать въ легiонъ. Вотъ вамъ указъ!!. Нашли его молодцы въ хат старшины покойнаго Матвя… И Чика протянулъ ближайшимъ гербовую бумагу съ восковыми печатями на снуркахъ и оглядывалъ всю толпу повелительно и злобно.
Словно море подъ вихремъ, заволновался весь майданъ, словно зыбь морская покачиваются головы казачьи. И какъ волны морскiя бгутъ, ростутъ и сыплются съ гуломъ на берегъ, — такъ рчи дикiя, безсвязныя и безразборныя росли въ толп, бжали, гудли и сыпались на старшину…
— Морочишь! Небывалое брешешь! Неслыханное слушать велишь!
— Не къ лицу казаку гусарская повадка и гусарскiе подвиги воинскiе.
— Почто не къ лицу? засмялся сердито Чика. Не съ бородой казакъ будетъ гусаромъ. Бороды повелно брить!.. Давно находили грозныя тучи на волнующееся море казацкое, давно глухо гудли они… и вотъ, за словами Чики, грянулъ ударъ оглушительный. Даже самъ Чика опшилъ.
— Чего брешешь, собака! Дави его! Бей! Чего морочишь майданъ, свиное твое рыло!..
— Не гнвись на меня, честное казачество. Не моя вина! Я указъ читалъ выисканный у Матвя и повщаю кругу. Чт`o поршите — тому и быть!..
— Ну, молодцы яксайцы! вылзъ Чумаковъ. Что-жъ разсудите?!..
Реветъ стоустый зврь, словно въ больное мсто пырнули его шашкой.
— Бжать! Бжать, атаманы! Въ золотую мечеть!
— Вали всей станицей за Кубань!
— Нтъ! За Каспiй плыть. Зa Каспiемъ раздолье!