Спящие боги
Шрифт:
Глава 9
"Начало Новой Жизни"
Теплом, ароматом нагретой земли, трав, цветов, листьев дыхнула навстречу просторная, летняя долина. Неподалеку, пробиваясь сквозь каменные толщи, озорно звенел прыгучий, чистейший ручеек, а ниже, сливаясь с горной пенной рекой, стремился в долину.
На долину любо-дорого было глядеть: живые ковры полян с цветами, солнцем полные, высокие рощи. Мирная гладь озер; а в потоках небесной лазури — юркие птицы, и их милое пение. Мостом перекинулась через долину радуга — так близка была, что, казалось, можно руки вытянуть и дотронуться; так ярки ее краски, словно рукодельный Богов Мост — можно взбежать на нее и взглянуть на землю из самой высочины.
И долго любовался этой красою Творимир, долго и полной грудью вдыхал воздух — после ледяных склонов, после кровавых городов, воздух этот был воистину целителен. Он все не мог налюбоваться на гармонию природы, хотел, чтобы прежнее, безумное полностью смылось. Склонился над ручьем, умылся и испил его студеной водицы.
Обернулся — там чернела пещера, вниз уходила обвитая мхом лестница. Он уже знал, что обратно пути нет — путь к источнику знания перегорожен…
Тогда повернулся к долине. Только теперь заметил, что со всех сторон окружали ее высочайшие горы — ни единого ущелья; но неприступные, почти отвесные стены. И белели на их вершинах вечные снега. А потом увидел город: несмотря на удаленность, в два, а то и в три десятка верст, можно было разглядеть отдельные дома, и особенно центральный, высящийся на холме дворец. Город резко контрастировал с цветущий долиной, и темно-оскаленными очертаньями напоминал израненного и озлобленного хищника.
И Творимир сказал:
— Из этой долины мне не уйти. Стало быть, придется иметь дело и с этим городом…
И по маленькой, приваленной каменным крошевом тропке, он пошел вниз.
Спуск был долгим, но из-за чистого воздуха и веселой звонкой песни горной реки — вовсе не утомительным.
Вот и затеплилась под ногами земля. Творимир даже снял обувку — шел, и наслаждался ее приветливой мягкостью. Руками вел по цветам и травам — они благодатно шелестели — приглашали полежать.
Творимир воспользовался этим приглашением, улегся и, глядя в лазурную высь, прошептал:
— Неужели и здесь есть какая-то боль? Судя по этому настороженному городу — да… Но, господи, зачем устраивать какую-то боль, когда кругом такая красота! Благодать какая… И ничего-ничего мне больше не надо. Нет — не пойду я в этот город… Здесь останусь…
Так он лежал на земле, кругом шелестели травы, а в бездонных тайниках неба пели птицы… В безмятежности пролетели часы, и вот уже темнеет небо. Неописуемыми оттенками старого золота перекинулся закат, а у грани одинокого, задумчивого облачка покоем дыхнула первая звезда.
И усмирились дневные ветры. Пришла та дивная, живая тишина, которую не хочется нарушать ни словом, ни громким дыханьем. Творимир лежал и слушал тишину.
И вот в этой тишине лениво, медленно забухали конские копыта, и жалобно заскрипело несмазанное колесо. В унисон зазвучали два сонных голоса:
— …и теперь старый Лорен не отвертится…
— Лорен всегда отвертится. У него же, знаешь — мозгов палата.
— Его мозги — его проклятье. А было бы мозгов поменьше — не изобретал бы свои дьявольские штучки… Ты, вот, говоришь — вывернется, а как же он вывернется, ежели схвачен с поличным; и есть высочайшая бумага об его аресте.
— Высочайшая?.. Что — от самого…
— Ага — от самого Бригена Марка.
Творимир насторожился. Он беззвучно перевернулся на живот, приподнялся, осторожно раздвинул травы.
Оказывается, поблизости проходила разлитая недавними дождями проселочная дорога, по дороге этой тащилась дряблая, облезлая лошаденка. Воз, в которой она была впряжена, явно был лошадке не по силам: она совсем истомилась, и понурила голову. На возу сидели бородатые крестьяне, в ветхой, бедной одежде, но с оттопыренными, пивными животами. На телеге высились бочки.
Несмотря на то, что Творимир довольно высоко высунулся — крестьяне не заметили его — они были едва не ли не более сонными, чем лошадка, и клевали носами.
— Да-да… — зевал один. — От самого Бригена Марка. С ним, знаешь — лучше шуток не шутить. Говори о ним только почтительно, и все такое…
— Бедный, бедный Лорен, что с ним будет! А-ах… — зевок.
— Будто не знаешь, что будет. Закуют его в цепи, да в подземелье. Там всю душу вытянут.
— А, если на кого-нибудь из наших под пытками наговорит?
— Лорен не наговорит — он, хоть и старик, а духом крепок.
— А потом его сожгут?
— Да, конечно.
— Надо будет выбраться в Бригеград, поглядеть на него в последний раз…
Воз уже довольно далеко отъехал, и Творимир едва различал слова. Тогда он, пригибаясь, устремился следом. Он выбежал на дорогу, и, ухватившись за торчавшую сзади деревянную скобу, подтянулся, запрыгнул, укрылся в каемке за бочками. Пока он хотел оставить свое присутствие в тайне — узнать, как можно больше, и уж тогда решать, как действовать дальше.
С запозданием в полминуты один крестьянин заявил:
— А мне показалось — кто-то на телегу запрыгнул.
— А-ах… — зевнул второй, — вот именно, что показалось.
— Сейчас я погляжу…
Творимир согнулся в три погибели, и вжался в бочку — почувствовал, что от нее идет винные дух. Крестьянин, кряхтя, и бормоча проклятья, поднялся, и ухватившись рукой за край бочки глянул назад, на дорогу. Край его волосатой руки навис над Творимиром.
— Не-а, никого нет… — облегченно вздохнул он и, кряхтя, уселся на прежнее место.
— Ну, а я тебе о чем говорю, а ты: «погляжу», "погляжу".
— А ты вспомни, историю и Михелем-пустозвоном. Он тоже вез вино в бочках. Помнишь, куда вез то?
— Ко двору Великого Судилища!
— Ага. И доверили ему дорогущее столетней выдержки вино. И что же: как ехал лесом запрыгнул к нему на воз ученый волк. А Михель и не заметил — ветки на деревьях считал. Волк на то и звался ученым — почуял, какой запах от бочек шел, клыками затычку у одной из них ухватил, да и выдернул. Вино ему в пасть и хлестнуло. Он пьет-пьет и никак напиться не может. Приехал Михель, к нему Судьи выходят. Он, говорит — так, мол и так — вот привез, как и уславливались, а теперь, извольте, денежку. И тут все слышат — громкий-прегромкий храп. Глянули, а в телеге — волк ученый спит, пузо у него от вина раздулось. Ну, конечно Михель, побледнел, затрясся, на колени пал, молит, чтобы его помиловали. Ну, в других бочках вина еще достаточно было, потому Судей это только насмешило. Велели они Михелю всыпать сто плетей, да гнать пинками. Легко отделался!