Средневековые легенды и западноевропейские литературы
Шрифт:
Читателей не могло не задевать, скажем, изображение Берулем реакции простого народа, явно симпатизирующего любовникам, тогда как цвет рыцарства – бароны – оказывались главными врагами наших героев. И позиции автора (Беруля) здесь однозначны: окружающие Тристана и Изольду оцениваются с точки зрения их отношения к протагонистам: народ изображен явно сочувственно, бароны же – как предатели и трусы. Тома своим романом создал такой апофеоз любви, не считающейся с человеческими и божественными установлениями, бесконечно далекой от куртуазных теорий и языческой в своей основе, что это не могло не вызвать отпора со стороны пропагандистов утонченных любовных отношений. Легенда оказалась в центре скрытой, но от этого не менее острой литературной полемики своего времени. Имена Тристана и Изольды постоянно мелькают в романах эпохи. Нет, наши герои не служат образцом для подражания. Но они как бы являются неким эталоном, эталоном всепоглощающей любви, не боящейся всеобщего осуждения и преодолевающей всяческие преграды. Такой любви можно удивляться, но вряд ли можно следовать. И вот с острой полемикой с подобной концепцией человеческих взаимоотношений выступил крупнейший романист второй половины XII в., современник Беруля и Тома, Кретьен де Труа. Мы не знаем, каков был его роман о «короле Марке и Изольде Белокурой» (характерно, что здесь Тристан не назван), но подлинной реакцией на стихотворные романы о нашем герое стал кретьеновский «Клижес».
На полемический характер книги Кретьена обращали внимание уже давно [213] . Действительно, история Клижеса и Фенисы во многом напоминает
213
См.: Van HamelA. G. Clig`es et Tristan // Romania. XXXIII. 1904. № 4. P. 465–489; Hoepffner E. Chr'etien de Troyes et Thomas dAngleterre // Romania. LV. 1929. № 1. P. 1—16; Cohen G. Chretien de Troyes et son oeuvre. Paris. 1931. P. 169–222; Micha A. Tristan et Clig`es // Neophilologus. XXXVI. 1952. № 1. P. 1—10; Frappier J. Chretien de Troyes, l'homme et l'oeuvre. Paris, 1957. P. 106–123; Lonigan P. R. The «Clig`es» and Tristan Legend // Studi francesi. № 53. Maggio-agosto 1974. P. 201–212; см. также: Михайлов А. Д. Французский рыцарский роман и вопросы типологии жанра в средневековой литературе. М., 1976. С. 124–126.
Однако эта добропорядочность героини, опаивающей мужа волшебным напитком, чтобы не разделять его ложа, а затем разыгрывающей свою мнимую смерть, дабы уединиться с любовником в заброшенной башне и окружающем ее саду, не делает из «Клижеса» «анти-Тристана». Не делает, прежде всего, потому, что в романе Кретьена герой не находится с мужем возлюбленной в столь сложных отношениях, как в нашей легенде. Клижес тоже любит жену дяди, но у него с императором Алисом, вероломно захватившим трон брата, могут быть только враждебные отношения. Это снимает остроту конфликта, выключает его из психологического плана. Здесь нет нарушения вассального или родственного долга (если так трактовать нашу легенду, забывая о глубокой личной привязанности Тристана к Марку). Поэтому вопроса о справедливости и законности любовного чувства героев здесь не встает. И Фениса, не желающая принадлежать не просто нелюбимому, но отвратительному узурпатору Алису, не испытывает душевных мук; положение ее лишено трагичности. Плутуя и прибегая к помощи волшебных напитков, она не теряет головы, она полна самообладания и рассудительности. Кретьен всегда считал, что счастье не просто возможно в браке. Он полагал, что в браке оно необходимо и возможно как раз в нем. В противовес легенде о Тристане и Изольде, он считал, что «историю» может иметь и счастливая любовь. И характерно, что подлинное счастье любовники испытывают лишь тогда, когда соединяются в законном браке.
214
«Я предпочитала бы быть четвертованной, чем слышать, как по нашему поводу вспоминают о любви Изольды и Тристана, о которых рассказывают такие ужасные вещи, что я даже стыжусь их повторить. Я не могу согласиться на ту жизнь, которую вела Изольда. Любовь слишком властвовала над ней, ибо телом ее владели двое, тогда как ее сердце принадлежало одному» (ст. 3105–3114). Цит. по: Les romans de Chr'etien de Troyes. II. Clig`es. Paris, 1970. P. 95.
Это была полемика внешняя. Отзвуки ее можно проследить, как, например, полагает Ж. Ш. Пайен [215] , и в других произведениях Кретьена де Труа, в частности в его романе о Ланселоте. Но концепция несчастливой любви, столь ярко воплощенная в стихотворных романах о Тристане, начала опровергаться и непосредственно на «территории» нашей легенды – в прозаическом французском «Романе о Тристане» [216] .
Эта книга возникла, по-видимому, около 1230 г. (или не ранее 1215 и не позже 1235 гг.). Она была чрезвычайно популярна на протяжении всего Средневековья и довольно рано попала на печатный станок. Вызывавшая живой интерес еще в XVI в., она затем была прочно забыта и до сих пор полностью не издана научно, тогда как восходящие к ней иноязычные версии (и в том числе большой раздел книги сэра Томаса Мэлори [217] ) уже не раз становилась предметом критического издания. Поэтому о полном содержании французского прозаического «Романа о Тристане» мы можем судить лишь по частичным публикациям [218] и по подробному изложению сюжета книги, сделанному Эйлертом Лёзетом [219] на основании изучения рукописей Парижской национальной библиотеки.
215
См.: Payen J. Ch. Lancelot contre Tristan: la conjuration d'un mythe subversif (r'eflexions sur l'id'eologie romanesque au Moyen Age) // M'elanges offerts `a P. Le Gentil. Paris, 1973. P. 617–632.
216
См.: Vinaver E. Etudes sur le Tristan en prose. Les sources, les manuscrits, bibliographie critique. Paris, 1925; Idem. The Prose Tristan // Arthurian Literature in the Middle Ages / A collaborative History edited by R. S. Loomis. Oxford, 1959. P. 339–347.
217
См.: Vinaver E. Le Roman de Tristan et d'Iseut dans l'oeuvre de Thomas Malory. Paris, 1925; Rumble Th. C. The «Taie of Tristram»: Developement by Analogy // Malory's originality / A Critical Study of Le Morte Darthur, ed. by R. M. Lumiansky. Baltimore, 1969. P. 118–183.
218
См.: Le Roman de Tristan en prose. T. I. Edit'e par R. L. Curtis. Miinchen, 1963. В 1987 г. под редакцией Ф. Менара начало наконец выходить полное и строго научное издание «Тристан в прозе» (Lib. Droz. Gen`eve), но через десять лет, в 1997 г. издание остановилось на IX томе.
219
Loseth E. Le roman en prose de Tristan, le roman de Palam`ede et la compilation de Rusticien de Pise, analyse critique d'apr`es les manuscrits de Paris. Paris, 1890.
Автором книги в прологе назван некий Люс дель Гат. Мы ничего не знаем о нем, и с его именем не связан ни один средневековый литературный памятник. Уместно предположить, что это псевдоним, по каким-то причинам потребовавшийся автору романа [220] . Закончил книгу другой писатель – некий Эли де Борон, потративший, по его словам, пять лет на окончание истории Тристана. Оба писателя настаивают на том, что они перевели книгу с латыни. Такое указание также может быть уловкой. По крайней мере, такого обширного латинского сочинения, подробно излагающего историю двух любовников, по-видимому, не существовало.
220
См.: Curtis R. L. The Problems of the Authorship of the Prose Tristan // Romania. LXXIX. 1958. № 3. P. 314–338.
То, что эти Люс дель Гат и Эли де Борон, претенденты на авторство прозаической версии, помимо этих претензий, не оставили никаких следов в литературе, – весьма характерно: прозаический куртуазный роман развивается в иной обстановке, чем его стихотворный предшественник, и являет собой уже совсем иной литературный жанр, с иным читателем, иными художественными задачами, иной идеологической установкой. Понятие авторства, укоренившееся было в сознании творцов куртуазных романов XII в., теперь признавалось только в области лирики и аллегорической поэмы. Прозаический роман становился массовым чтением и оттеснялся на периферию большой литературы. Этой внешней мастеровитости, но и художественной обедненности, не избежала и прозаическая версия легенды о Тристане и Изольде.
Прозаический роман о Тристане сохраняет основные мотивы романов стихотворных, такие, как печальная история родителей героя, битва юноши с ирландцем Морхольтом, узнавание юного рыцаря по осколку меча, любовный напиток и мн. др. Но появляется огромное число новых эпизодов и новых персонажей, разрушающих лаконичную экспрессию первоначального сюжета. Быть может, это почувствовал Мэлори и отказался от пересказа сюжета прозаической версии, резко оборвав повествование. Циклизирующие тенденции, столь типичные для позднего Средневековья [221] , захватили в свою орбиту и нашу легенду. Отныне она прочно связывается с артуровским циклом, протагонисты последнего – Ланселот, Говен, Персеваль – становятся ведущими персонажами прозаического «Романа о Тристане». Об их авантюрах рассказывается подробно и заинтересованно. Приключения же нашего героя получают теперь иную мотивировку. Из любовника, всецело поглощенного своим чувством, Тристан превращается в обыкновенного странствующего рыцаря, бездумного искателя приключений. Циклизирующие тенденции сказались и в появлении подробной генеалогии героя, предки которого, якобы, восходят к самому Иосифу Аримафейскому. Изменился и мотив трагического рождения Тристана. Отец его Мелиадук (а не Ривален) теперь не погибает, он просто исчезает на некоторое время. Потом же он снова женится, и это дает возможность автору рассказать о преступном коварстве мачехи, задумавшей извести ненавистного пасынка. Герой наш в прозаическом романе не оказывается таким убежденным однолюбцем, каким он был в стихотворных версиях. Уже в одиннадцать лет ему случилось иметь любовную интрижку с одной молодой принцессой. Да и позже Тристан оказывается втянутым в разные любовные авантюры. Интересно отметить, что в прозаическом романе появляется новое объяснение увлечению героя ирландской принцессой. Тристан здесь проникается к Изольде глубокой любовью лишь после того, как замечает, что ею увлечен сарацинский рыцарь Паламед. Этот персонаж, вечный неудачливый соперник героя, занимает в прозаическом романе значительное место, причем обрисован он с нескрываемой симпатией. Он исключительно благороден и учтив, великодушен и справедлив, в чем он намного превосходит своего более счастливого соперника.
221
Vinaver E. A la recherche d’une po'etique m'edi'evale. Paris, 1970. P. 38–40; Zumthor P. Essai de po'etique m'edi'evale. Paris, 1972. P. 367.
Наиболее существенные трансформации претерпел в прозаическом романе характер короля Марка. Из доброго и благородного он сделался мелочным и злым. Этот несчастный рогоносец наделяется теперь вероломством, злонамеренностью, подлостью – и тем самым оправдываются Тристан и Изольда. Просто они воюют с Марком его же оружием, а молодая женщина, что так естественно, выбирает бесспорно самого достойного. При такой интерпретации сюжета неизбежно исчезала сцена с «мечом целомудрия», разделявшим невинно спавших любовников. Новый Марк, застань он их в лесу, наверняка бы их убил или на худой конец бросил бы в темницу. Характерно, что возвращение Изольды к мужу после жизни в лесу Моруа продиктовано в прозаическом романе не раскаянием, не увещеваниями отшельника Огрина, не чувством усталости. Совсем нет. Просто Марк силой уводит молодую женщину, в то время как ее возлюбленный охотился в отдаленном уголке леса. В финале прозаического романа (в ряде его рукописных вариантов) подлый король убивал Тристана отравленным копьем предательским ударом в спину, в тот момент, как юноша играл в покоях королевы на арфе и пел. Подобная трактовка легенды снижала трагическое напряжение этой печальной повести, но диктовалась здравым смыслом: когда уже мало верили в роковую силу волшебного питья, неодолимости страсти героев требовалось какое-то иное, прежде всего рационалистическое объяснение. Тем самым, и здесь мы находим полемику с концепцией любви, воплощенной в романе Тома и других стихотворных романах. Отрицательные душевные качества Марка освобождали героя от каких-либо обязательств по отношению к нему. Но тем самым и снижался трагизм положения юноши: в его душе уже не было столкновения двух побуждений – привязанности к королю Марку и любви к Изольде.
Прозаический «Роман о Тристане» не был, конечно, совершенно лишен поэтичности. В нем можно найти лирические или остро драматические пассажи. Более того – и это отличает нашу книгу от многих куртуазных повествований в прозе – прозаический текст довольно часто прерывался стихотворными вставками, как будто автор стремился таким наивным способом сделать книгу более интимной и непосредственной. Удачный в отдельных деталях, прозаический «Роман о Тристане» разваливается как единая постройка. Поэтому в нем интересны тенденции, заявки, а не их реализация. А мимо этих «заявок» нельзя пройти, не обратив внимания на некоторые из них.
Нельзя, например, не сказать о появлении в прозаическом романе нового персонажа, который своим скепсисом и иронией демифологизировал куртуазные идеалы. Это – рыцарь Динадан. Как писал Ж. Ш. Пайен, «сведя фатальную любовь к более скромным размерам любви рыцарской, „Тристан в прозе“ одновременно принялся критиковать эту унаследованную у Кретьена де Труа любовную идеологию, отведя столь значительное место насмешкам Динадана над глупостью рыцарей, навлекающих на себя всяческие несчастья тем, что ввязываются во всевозможные авантюры, желая прославиться во имя своей прекрасной возлюбленной» [222] . То есть, перед нами не только разрушение и демифологизация основных мотивов нашей легенды и замена их новыми мифологемами (на этот раз связанными с идеалами странствующего рыцарства), но и развенчание последних.
222
Payen J. Ch. Lancelot contre Tristan. P. 630. Ср.: Vinaver E. Un chevalier errant `a la recherche du sens du monde // M'elanges offerts `a Maurice Delbouille. Gembloux, 1964. Vol. 2. p. 677–686.