Средневековые легенды и западноевропейские литературы

Михайлов Андрей Дмитриевич

Тем не менее эта сторона прозаического романа (быть может, одна из самых привлекательных) не была замечена и развита. Несколько столетий печальная история юного Тристана, то целиком поглощенного своей любовью, то забывающего о ней в веренице рыцарских приключений, перечитывалась и переписывалась лишь в трактовке прозаической версии. Именно эта версия легла в основу иноязычных переработок, прежде всего итальянской, созданной в конце XIII в. и сохранившейся в нескольких рукописях.

На итальянской почве легенда о Тристане и Изольде пользовалась огромной популярностью [223] . Сохранились две ее обширные редакции – собственно «Тристан» и более поздний рыцарский роман, называемый обычно «Круглый Стол». Оба они, по-видимому, восходят к французскому прозаическому «Роману о Тристане», но вобрали в себя мотивы и ряда других произведений; в частности в «Круглом Столе» видят некоторое воздействие версии Тома; кроме того, на эти итальянские переработки оказали влияние и другие французские рыцарские романы в прозе, возникшие в XIII в. Но знакомство с нашей легендой в Италии XIII и XIV вв. не ограничивается этой прозаической обработкой. Здесь нет необходимости подробно говорить о почти несохранившейся латинской поэме падуанца Ловато де Ловати, о компиляции (на французском языке) пизанца Рустикелло, об одном

из рассказов «Новеллино» (XV), об упоминании легенды у Данте («Ад» V, 67) или Боккаччо («Любовное видение» XI, 38–51). Важнее отметить появление большого числа анонимных песен, имевших широкое хождение на протяжении нескольких веков. Они не только явились свидетельством глубокого интереса к нашей легенде, причем, по-видимому, в демократической народной среде, но и сохранили некоторые мотивы, отсутствующие в итальянском прозаическом «Тристане».

223

См.: Malavasi С. La materia poetica del ciclo brettone in Italia. Bologna, 1902. P. 51—138; Sommer E. La leggenda di Tristano in Italia // Rivista d'ltalia. XIII. 1910. № 2. P. 73—127; Branca D. I romanzi italiani di Tristano e la Tavola Ritonda. Firenze, 1968.

Итальянская версия важна еще и потому, что она оказала прямое воздействие на ряд других иноязычных обработок легенды о Тристане и Изольде. Так, если чешская стихотворная обработка является контаминацией переводов из Эйльхарта фон Оберга, Готфрида Страсбургского и Генриха Фрейбергского [224] , то испанская редакция имеет два варианта. Один из них восходит, по-видимому, к французскому прозаическому роману, другой же основывается на итальянской версии [225] . Итальянский прозаический роман был известен в Далмации, вызвав несохранившуюся сербскую реплику, которая в свою очередь была переработана в восточно-польских землях на белорусском языке и сохранилась в составе так называемого Познаньского сборника [226] .

224

См.: Bamborschke U. Das altcechische Tristan-Epos. В. I–II. Wiesbaden, 1968–1969. Ср.: Slavia. 1972. № 2. P. 228–229.

225

См.: Northup G. T. The Italian origin of the Spanish Prose Tristram Version // Romanic review. III. 1908. P. 194–222.

226

Текст «Повести о Трыщане» см.: Легенда о Тристане и Изольде. М., 1976. С. 384–474.

Изучивший это произведение и верно установивший его генетические связи А. Н. Веселовский был, как нам представляется, недостаточно историчен в оценке художественных достоинств «Повести». «Поэзия любви и красоты, – писал русский ученый, – отразилась в славяно-романской повести бледными силуэтами; в длинной веренице приключений и турниров, храбрых рыцарей и влюбленных царевен, напоминающей свиту Изотты, мы без помощи западных оригиналов не нашли бы, на ком остановить глаза и не сказали бы: „вот она!“ Такова судьба всех первых откровений: их заслуга в почине, не в завершении» [227] . Последнее замечание исключительно верно. Белорусская «Повесть» конечно уступает в поэтичности и лирической просветленности произведениям Беруля, Тома или Готфрида Страсбургского, но она вполне сопоставима с родственными ей прозаическими обработками – и французской, и итальянской, и, по-видимому, сербской. Во всех них запечатлелся процесс разительной трансформации легенды, утраты ее первоначальной трагической напряженности и лиризма.

227

Веселовский А. Н. Из истории романа и повести. Вып. 2. Славяно-романский отдел. СПб., 1888. С. 22–23.

Роль белорусской «Повести» в литературе своей эпохи и своего региона уже выяснялась – и А. Н. Веселовским, и другими исследователями [228] . Роль эта была не очень значительна: отразившийся в «Повести» куртуазный взгляд на любовь, на женщину, на задачи рыцарства был весьма далек от этических критериев, связанных с православием. «Школой жизни», моральным примером, на что всегда претендовал куртуазный роман на Западе, эта книга не стала. Но она была вне всяких сомнений занимательным чтением, и это ее воздействие еще предстоит выяснить.

228

См., например: Кузьмина В. Д. Рыцарский роман на Руси. М., 1964.

Рукописная традиция во Франции не прерывалась на протяжении всего Средневековья. На его исходе мы находим наиболее четко выраженными две тенденции. С одной стороны, это создание обширнейшего повествования, излагающего сюжет легенды от ее отдаленных предпосылок, т. е. от предков Тристана (такова, например, объемистая рукопись XV в. Парижской национальной библиотеки № 103, к которой не раз обращались исследователи) и до печальной кончины любовников. С другой стороны, это появление небольших романов, разрабатывающих какой-либо автономный эпизод легенды.

К последним относится роман Пьера Сала «Тристан» [229] , созданный в начале XVI в. Действительно, книга Сала как бы вырвана из цикла, в ней нет рассказа о детстве героя, она вообще начинается как бы с «середины». Это стало возможным, ибо принцип «житийности», столь характерный для циклизирующих тенденций в эволюции жанра, уходил в прошлое и появлялись новые, менее прямолинейные композиционные приемы. Уже не было нужды рассказывать о зарождении любви Тристана и Изольды, о трагическом финале их отношений. Не было нужды, т. к. во времена Пьера Сала, то есть в первые десятилетия XVI в., все это было широко известно по многочисленным рукописным обработкам и по первым печатным изданиям. Но не только поэтому. Любовь героев нашей легенды изображается в книге Сала как любовь счастливая, разделенная, почти не знающая ни внешних препятствий, ни сомнений и душевных метаний. Именно поэтому Сала и уделил этой любви поразительно мало места. Тем самым основной конфликт легенды в этом романе отсутствовал. Центр тяжести сюжета

был перемещен с изображения превратностей любви на описание похождений рыцаря. На всем протяжении книги Сала любовники видятся лишь трижды, да и то ненадолго. Поэтому взаимоотношения с возлюбленной не являются стержнем сюжета. Однако роман Сала – это не набор авантюрных эпизодов, в нем присутствует известная завершенность, и было бы ошибкой считать книгу лишь фрагментом большого прозаического повествования. Что же придает произведению Сала эту композиционную законченность и стройность? Лейтмотивом сюжета оказываются отношения Тристана с королем Марком, уже не добродушным слабым королем ранних версий и не подлым предателем прозаической редакции, а сметливым расчетливым мужем (похожим на героев фаблио и ранней городской новеллы). Начинается книга с подозрений Марка и бегства героя из Тинтажеля, заканчивается же она возвращением Тристана и его примирением с дядей. Таким образом, две сюжетные линии романа – взаимоотношения Тристана и Марка и цепь приключений героя, – казалось бы, сосуществуют. Мастерство Пьера Сала состоит в том, что ему удалось связать эти сюжетные линии функционально: подвиги Тристана подготавливают его примирение с Марком, так как слава о смелом рыцаре становится столь велика, что дядя почитает за лучшее примириться с вызывающим всеобщее восхищение племянником.

229

О Пьере Сала (ок. 1457–1529), авторе довольно большого числа произведений, как правило, оставшихся в рукописном виде, см.: Fabia P. Pierre Sala, sa vie et son oeuvre. Lyon, 1934. Перевод «Тристана» Сала см.: Легенда о Тристане и Изольде. М., 1976. С. 475–603.

Отметим разительные перемены, которые произошли в романе Сала в трактовке основных персонажей. О трансформации образа Марка мы уже говорили. Тристан предстает здесь перед нами как увлеченный своими воинскими авантюрами рыцарь, а не как ушедший в свои острые переживания любовник. Изменилась и Изольда. В ней нет былого яростного погружения в свою необузданную страсть; она тоже близка к персонажам фаблио и новеллы – ловкая жена, обманывающая незадачливого ревнивца-мужа. Изменилась и концепция любви. Вместо восприятия любовной страсти как роковой, трагической неизбежности, в романе присутствует по существу оптимистическая трактовка любви. Герои не считают свое чувство греховным, необоримым; в их отношениях доминирует атмосфера радостной умиротворенности. Изольда для Тристана – не предмет роковой любви, влекущей его к смерти, а прекрасная дама, во имя которой совершаются подвиги и которая награждает заслуженной лаской своего рыцаря. Тем самым книга Пьера Сала, сохраняя многие черты предшествующих прозаических обработок (вытеснение основного конфликта рыцарскими приключениями), стоит на пороге новой литературной эпохи, представляя собой один из первых образцов авантюрного рыцарского романа, столь типичного для многих европейских ренессансных литератур.

5. Судьба

В 1484 г. в Германии была напечатана «народная книга» о «господине Тристане и прекрасной Изольде» (причем, ее неизвестный автор основывался не на версии Готфрида Страсбургского, что было бы естественно и как иногда полагают, а на редакции французского прозаического романа и книге Эйльхарта). Через год известнейший английский печатник Вильям Кэкстон издал «Смерть Артура» Мэлори, где пять книг (из 21) были посвящены истории Тристана. Еще через четыре года пришла очередь французского прозаического романа – его несколько сокращенную версию (базирующуюся на уже упоминавшейся рукописи № 103) напечатал некий Ле Буржуа для известного парижского издателя Антуана Верара. В 1501 г. появился испанский «Дон Тристан из Леониса». Все эти книги, по-видимому, столь часто переиздавались на протяжении эпохи Возрождения [230] , что возникла потребность как-то подновить, пересказать по-новому привычный и всем хорошо знакомый сюжет. Так появились трагедия Ганса Сакса «Тристан» (1553) и роман Жана Можена «Новый Тристан» (1554).

230

Укажем лишь даты переизданий французского романа: ок. 1494, ок. 1499, ок. 1506, 1514, 1520, 1533, 1586 и др.

Совершенно несомненно, что легенда о Тристане и Изольде имела достаточно широкое хождение – в виде «народных книг» и прочих лубочных изданий – ив следующие столетия. Однако вопрос этот еще плохо изучен, а книги эти – не собраны. Из большой же литературы сюжет нашей легенды уходит, и надолго. Он появляется в ней лишь спустя более чем два столетия: в 1776 г. предприимчивый граф де Трессан начинает публиковать свои довольно плоские переработки старинных рыцарских сюжетов; в 1789 г. наступает очередь и «Тристана».

Вообще, обострения интереса к нашей легенде связаны с двумя значительнейшими направлениями и эпохами в истории западноевропейской литературы – романтизмом и символизмом.

Действительно, в первой трети XIX столетия появляется целая череда новых обработок легенды – от незавершенного опыта Августа Шлегеля (1800) до книг Ф. Рюккерта (1839) и К. Иммермана (1840). Все эти произведения появляются на фоне все растущего интереса к Средневековью, его решительной переоценки и углубленного изучения. Рассматриваемое еще совсем недавно – в эпоху Просвещения, – как варварское и грубое, Средневековье в трактовке романтиков обнаруживает совершенно иные черты: оно становится средоточием глубокой поэтичности и одухотворенности. Среди прочих персонажей средневековой литературы, рожденных к новой жизни после веков забвения, почетное место занимает и Тристан из Леонуа. Нельзя не заметить, что как раз в это время происходят глубокие сдвиги в истолковании легенды. Именно теперь Изольда занимает то полноправное место рядом со своим возлюбленным, какое отведено ей, скажем, в замечательной музыкальной драме Р. Вагнера, созданной в 1857–1859 гг. Отметим также, что в первой трети XIX столетия начинается действительно научное изучение нашей легенды. У его начала стоит молодой Вальтер Скотт, издавший в 1804 г. с обширным критическим аппаратом и интересной статьей английскую поэму «Сэр Тристрем» [231] . В 30-е годы к легенде обращается французский литератор, друг Проспера Мериме, Франсиск Мишель (1809–1887) [232] . В эти же годы появляются многие научные издания отдельных средневековых памятников, связанных с легендой, и их переводы на новые языки.

231

См.: Реизов Б. Г. Творчество Вальтера Скотта. М.; А., 1965. С. 61–62.

232

Michel F. Tristan. Recueil de ce qui reste des po`emes relatifs `a ces aventures. Londres; Paris, 1835–1838. 3 vols.