Средневековые легенды и западноевропейские литературы
Шрифт:
В нашу задачу не входит выяснение истоков французского героического эпоса. Видимо, вопрос этот – в самых общих, конечно, чертах – можно считать решенным. Ни теория кантилен Леона Готье, ни «монастырская» теория Жозефа Бедье не могут уже претендовать на достоверность. До известной степени опровергнута и точка зрения «индивидуалистов», полагавших, что каждая из сохранившихся поэм – исключительно плод творческого вдохновения неведомого нам индивидуального творца. Замечательный испанский ученый Рамон Менендес Пидаль, глава «неотрадиционализма», убедительно показал непрерывность эпической традиции, которая, по его образному выражению, «живет в вариантах» [236] . Блестящий анализ эпического формульного стиля, предложенный Жаном Ришнером [237] , красноречиво подтвердил верность позиций неотрадиционализма.
236
См.: Men'endez Pidal R. La Chanson de Roland et la tradition 'epique des Francs. P., 1960. P. 51–82.
237
См.: Rychner J. La chanson de geste: Essai sur l'art 'epique des jongleurs. Gen`eve; Lille, 1955.
Однако
238
См.: Men'endez Pidal R. Op. cit. P. 62.
239
См.: Faral E. Les Jongleurs en France au Moyen Age. P., 1971. P. 177–197; см. также: Siciliano I. Les chansons de geste et l''epop'ee: mythes, histoire, po`emes. Torino, 1968. P. 105–135; M'enard Ph. Les jongleurs et les chansons de geste //La Chanson de geste et le mythe carolingien: M'elanges Ren'e Louis. Saint-P`ere-sous-Vezelay, 1982. T. I. P. 33–47.
240
Men'endez Pidal R.Op. cit. P. 63.
241
Ibid. P. 72.
Однако у бесконечной текучести устного эпического текста, его неуловимости и неопределенности было два препятствия. С одной стороны, это исполнительский канон – жесткий костяк сюжета и «формульный стиль». С другой – сознательная письменная фиксация текста, которая бывала, особенно на первых порах, глубоко творческим актом. Полезно отметить, что фиксировался, как правило, не случайный, а «хороший», обладающий высокими поэтическими достоинствами вариант произведения; его «порча» происходила обычно при дальнейшем механическом переписывании. Впрочем, такая запись нередко бывала весьма несовершенной. Как показал Ж. Ришнер относительно «Песни о Гильоме», подчас нам приходится иметь дело со своеобразной «стенограммой»: в такой записи со слуха неизбежны пропуски, неточно понятые фразы и т. п. Но рядом с ними – образцы большой поэзии [242] .
242
См.: Rychner J. Op. cit. P. 159–164
Существенно, что и до этой письменной фиксации в создании произведения могли принимать участие яркие творческие индивидуальности. Как отмечал Р. Менендес Пидаль, «переделыватель заслуживает названия автора каждый раз, как он вносит в переделываемое произведение какое-либо оригинальное изменение» [243] . Поэтому в споре с теориями «индивидуалистов» испанский ученый говорил о «плюроиндивидуализме», об «ультраиндивидуализме» неотрадиционализма [244] . Однако участие в создании произведения – устного и анонимного – нескольких поэтов всегда и неизбежно должно было вступать в противоречие с установившейся традицией устной передачи поэтического текста, в котором большой поэт не просто заменял стершиеся, шаблонные эпитеты более яркими, не просто сочинял какие-то новые строки, лучше характеризующие персонажей или более подробно и точно описывающие действие, а творил новые законченные эпизоды, вводил новые мотивы (например, создание в ходе формирования «Песни о Роланде» образов Оливье и Альды), подчас существенно менял структуру сюжета, последовательность эпизодов, функции действующих лиц.
243
Men'endez Pidal R.Op. cit. P. 460.
244
Ibid. P. 463.
Поэтому развитие текста поэмы (будем понимать термин «текст» достаточно широко и условно, ведь нам приходится оперировать совершенно гипотетической величиной: на определенных этапах своего развития эпический текст не имеет жесткой фиксации и потому постоянно текуч и изменчив) происходит одновременно двумя как бы противоположными путями: текст плавно перетекает из одного состояния в другое, то сжимаясь, то расширяясь, то становясь грубее и неуклюжей, то изысканнее и тоньше, то есть то «улучшаясь», то «портясь», и в то же время текст этот претерпевает резкие изменения. Они отмечают как вмешательства больших поэтов, так и
Но совершенно очевидно, что на разных этапах развития эпической традиции удельный вес вмешательств извне и личностного начала бывал различен. Современная исследовательница французского героического эпоса, З. Н. Волкова, последовательно разделяющая точку зрения Р. Менендеса Пидаля, так характеризует основные фазы эволюции эпических поэм: «В развитии раннего эпического произведения различаются три основные фазы: 1 – период устного народного творчества, восходящий к эпохе воспеваемых событий. В это время народные эпические песни письменно не фиксируются. Их запись относится ко второму и третьему периодам. Первый период может быть назван латентным. Эпическое авторство коллективное, но не неосознанное. Язык устных эпических произведений этой эпохи – предлитературный; 2 – героический период начинается с момента появления первых письменных эпических памятников (начало XII в.); 3 – циклический период, знаменующийся образованием эпических циклов, активной литературной деятельностью авторов, во многих случаях подписывающих „свои“ произведения (XIII в.)» [245] .
245
Волкова З. Н. Истоки французского литературного языка. М., 1983. С. 79.
Первую фазу, первый этап Р. Менендес Пидаль назвал «героическим веком» [246] . Для него характерно параллельное существование письменной историографической традиции, носителями которой были ученые латинисты-клирики, и устной – жонглерской. Обмен между ними был, но однонаправленный: клирики могли вносить в свои анналы ходившие в народе легенды, выдавая нередко их за подлинные исторические факты, но и указывая, что речь идет именно о легендах; что касается жонглеров, то латинская хронография была им почти совсем неведома.
246
См.: Men'endez Pidal R. Op. cit. P. 485–491.
Но и позже, в пору расцвета жест уже как письменных памятников, изначальный информативный, историографический характер эпоса не утрачивался, не уступал место развлекательным функциям. В одном латинском трактате XIII столетия по поводу певцов-жонглеров говорилось, что они «cantant de gestis ad recreationem et forte ad informationem» [247] . Как видим, информативные задачи здесь особо подчеркнуты, хотя развлекательные и выдвинуты на первое место.
Вполне очевидно, что данные о разных этапах эволюции эпоса различны. Но это не значит, что о первом этапе, этапе устного сложения и бытования, мы не имеем никаких сведений. Они, правда, косвенные. Это, во-первых, сведения, содержащиеся в иных памятниках, относящихся к «героическому веку» (всевозможные памятники латинской словесности), во-вторых, те данные, которые можно извлечь из сопоставления всего круга письменно зафиксированных эпических поэм данного цикла, да и не только его. Судьба легенд о Гильоме Оранжском, постепенно сложившихся в массивный и разветвленный эпический цикл, иллюстрирует это в достаточной мере убедительно и наглядно.
247
Цит. по кн.: Men'endez Pidal R. Op. cit. P. 496 («поют о подвигах ради развлечения, а еще более – ради разъяснения»).
Когда северофранцузский трувер из Шампани Бертран де Бар-сюр-Об предложил в первой половине XIII столетия тройственное членение тематики французского героического эпоса, это было принято безоговорочно. Место это из пролога написанной Бертраном поэмы о Жираре Вьеннском часто цитируют; вот оно с некоторыми сокращениями:
N'ot ke. III. gestes en France la garnie:Dou roi de France est la plus seignorieEt de richesce et de chevallerie.Et l'autre apr`es (bien est drois que je die),Est de Doon `a la barbe florie,Cel de Maiance qui tant ot baronie <…>.La tierce geste, ke moult fist `a proisier,Fu de Garin de Montglaine le fier.De son lignaige puis-je bien tesmoignier… [248]248
Цит. по кн.: Gautier L. Les 'epop'ees francaises. P., 1878. T. 1. P. 124 («Лишь три жесты украшают Францию: о короле Франции – самая главная, самая богатая и рыцарственная. Вторая затем (я говорю истинную правду) – о Дооне седобородом из Майянса, который был столь отважен <…>. Третья жеста, что была столь ценима, – о гордом Гарене Монгланском. О его роде могу сообщить…»).
Эта точка зрения стойко держалась. Так, в очень поздней рифмованной версии поэмы «Эрнальт Боландский» (ее рукопись датируется второй половиной XV в.) также говорится о трех «жестах» – «королевской», Доона де Майянс и Гарена де Монглан:
Que trois gestes furent ou royaume puissant:De l'angle et de P'epin le noble combatant,De D"oon le vassal de Maience tenant,La tierce de Garin et de son descendant;Comme ses quatre filz s'alerent gouvernantTellement que no loy en est venue avant [249] .249
La Geste de Monglane / Ed. from the Cheltenham Manuscript by D. M. Dougherty, E. B. Barnes. Eugene, 1966. P. 31 («Три жесты были в могущественном королевстве: об ангеле и о благородном воителе Пипине, о вассале Дооне, что Майянс держал, третья – о Гарене и о его потомстве – как четыре его сына стали править согласно закону, как никогда не бывало до того»).