Срезающий время
Шрифт:
— Ваше Сиятельство, он с вооружённой охраной и наделён полномочиями. Он проводит обыск, и у него есть разрешение капитана порта. Месье Видлэн уверен, что на "Альбатросе" скрывается беглый преступник, и Ваша каюта единственное место, в котором не искали.
— Надеюсь, — Полина обратилась ко мне, дуя на кубики, — это не Ваши проделки?
— Пусть ищет, — равнодушно ответил я. — Хотя я бы на месте беглеца спрятался на мачте, а не в каюте.
— Почему там? — удивлённо спросила Полина.
— Никто не будет искать там, где вроде бы некуда спрятаться.
— А давайте проверим Вашу версию, — поднимаясь из-за стола, произнесла виконтесса. — Идёмте скорее на палубу.
Жан-Жак промокнул лицо широким рукавом рубахи, поскрёб ногтями облепленный волосами загривок и поправил красную левантийскую шапочку, пустым кошельком свисавшую на одно ухо. Колпак помнил пекло Каира и стужу Гётеборга и являлся тем предметом, с которым капитан никогда не расставался.
— Смотрите, Ваше Сиятельство, — произнёс он, смешно шевеля бородой. — Наш старый билландер имеет две мачты. С какой начнём?
— С этой! — сказал внезапно появившийся из люка месье Видлэн. — Эй, ты! — обращаясь к солдату — Живо лезь наверх и разнюхай там всё.
— Месье Видлэн, — строго произнёс я. — Выбирайте выражения и отойдите от виконтессы на два шага. И не смейте приближаться к ней.
— Я уверен, что Вы помогли Еремееву сбежать, и клянусь, я разыщу его, — шипя как змея, сказал мне Видлэн, делая пару шагов назад.
— Вы, как официальное лицо, готовы предоставить доказательства? Если нет — я буду склонен считать, что Вы препятствуете нашему отплытию в личных интересах, прикрываясь распоряжением Савари. Не думаю, что министр обрадуется, узнав о Ваших коррупционных делишках.
— Никого нет, — раздался сверху голос солдата.
— Что и требовалось доказать, — продолжил я. — А теперь, месье Видлэн…
А месье не был создан для скорби, неудача шла ему так же плохо, как костюм, пошитый не по размеру. Не смирившись с поражением, он решил оставить последнее слово за собой.
— Как сети святого Клода прочёсывают Сену, так и я прочешу всё побережье. Мы ещё встретимся, — произнёс Жан-Люк и направился к трапу.
Как только посторонние покинули "Альбатрос", я подошёл к капитану и спросил:
— Жан-Жак, Вы хотите заработать?
— Монсеньор, это моё призвание, — с поклоном, ответил капитан. — Я весь внимания.
— Я хотел, чтобы из Кале бочки были доставлены в Ригу.
— Это более пятисот лье, — резко умерив пыл, проговорил Жан-Жак. — Монсеньор, Вы должны понимать: для "Альбатроса" это рейс в один конец. Опять же, я не смогу оставить в порту команду, мы пятнадцать лет…
— Наверно, я ошибся, — констатировал я, — подойдя к Вам с этим предложением.
Эта реплика усилила повисшее в воздухе напряжение и Жан-Жак почувствовав себя неуютно, собрался было привести ещё какой-нибудь аргумент, однако предпочёл не продолжать торг.
— О, монсеньор, как Вы ошибаетесь! — тут же возразил капитан громким грудным голосом, вырвавшимся, как звериный рёв из леса чёрной спутанной бороды. Два глаза над этим кустистым лесом, подсвеченные огнём наживы, яростно сверкнули, а кончик красного колпака вздрогнул.
Я посмотрел на Жан-Жака с толикой удивления, вроде как, не понимая столь резкой смены его тона.
— Если монсеньора устроит стоимость фрахта, — продолжал говорить капитан, — я готов отправиться хоть на другой конец света.
— Назовите реальную сумму, и мы договоримся.
— Ваше Сиятельство, после заправки водой и закупки провизии я назову точную сумму вплоть до денье.
В порту Сен-Бриё светило клонилось к закату, и тихий шелест набирающего силу ветра уже начинал показывать зубки, готовясь вцепиться в натянутый такелаж. Щурясь от солнца, я взглянул на серые стены портовых пакгаузов, на далёкие верхушки собора Сен-Этьен и на сосновую рощу, растущую у башни на холме Сессон. Высокие сосны покачивали ветвями на верхушках тонких стволов, словно жаловались, что приходиться тратить своё время на прощание с моряками.
Как ни мрачен повод, но помянуть Василия Фомича было необходимо. Вдали от родины традиции предков важны как никогда: они скрепы того самого духа, который и даёт нам право называться русскими. Мы оказались единственными посетителями славящегося своей кухней ресторана гостиницы. Внутри заведения стоял лютый холод. В широком камине тлело несколько давно прогоревших поленьев, с потолка свисали грубые люстры в форме коромысел с десятком зажжённых свечей, и были заметны все признаки запустения, которые я безжалостно отмечал, смотря на поддавшиеся плесени стены.
— Что изволит монсеньор? — обратился ко мне с поклоном служащий заведения в чистом переднике.
— Я и мои друзья желаем утолить голод и погасить жажду, — ответил я.
— Уже поздно, но кое-чем я смогу Вас удивить, а пока гарсон принесёт вина, — произнёс служащий и удалился.
Карта вин свидетельствовала о блистательном прошлом заведения, но из-за сырости в погребе надписи на бутылочных этикетках совсем расплылись, так что пришлось поверить хозяину на слово.
— В этой дегустации вслепую есть что-то захватывающее, — заметил я. — Но, как бы то ни было, это бургундское — вино королей.
— Превосходное вино, — отметил Полушкин. — Как бы нам взять с собой пару-тройку ящичков на корабль.
— Проще простого, Иван Иванович, — произнёс я. — Как только разберёмся с Макроном, скупим всё бургундское из этого города. Бедняга Жан-Жак, он ещё не знает, куда мы поплывём.
Мы ели знаменитые эскалопы в сливочном соусе, попросив полить их зажжённым кальвадосом в расчёте на то, что это поможет немного согреться. Тарелки практически опустели за считанные минуты, сливочный соус с шампиньонами, смешанный с кальвадосом пошёл на ура, как вдруг Полушкин спросил: