Срезающий время
Шрифт:
— Я не собираюсь трогать Вашего сына, граф. Пусть и дальше продолжает службу у герцога в морском министерстве. Я даже поспособствую его карьере и, более того, выполню нашу договорённость. А Вы, в свою очередь, будете знать, что виконт под присмотром. Под очень пристальным присмотром.
— Дьявол! Хитрый дьявол! — прорычал граф.
— А что ж Вы хотели? Христианского к себе отношения? Дудки! Для этого надо следовать заповедям: не обмани, не убей, не возжелай. Так что берите перо в лапы и не пытайтесь хитрить, старый мудак. Я в отличие от Вас слово держу.
— К чёрту! Я поверю Вам.
Когда все процедуры были выполнены, и месье Арман, городской нотариус, вцепившись двумя руками в свой гонорар, убыл, я вновь навестил графа. Достав из бюро несколько чистых листов, я спросил:
— Вы понимаете, что, подписывая эту бумагу, совершаете поступок, на ликвидацию последствий которого уйдёт вся оставшаяся жизнь, а может, и жизнь ваших детей? Я обязан у Вас об этом спросить и знать, что сделали это добровольно.
— Я спасаю
Что можно сказать о старенькой, но хорошо отремонтированной карете с кучером бельгийцем и четвёркой полных сил лошадей с его родины, которые бегут резво и деловито по солнечной зимней дороге? В общем, ничего. Но как сразу меняется мнение зевак, когда впереди и за экипажем следует эскорт из четырёх всадников. Пассажиры в карете сразу прибавляют в весе, не в физическом смысле, конечно, а в глазах и мыслях обывателей. "Важный господин" — говорят одни, "Не стоит ему создавать неприятностей, себе дороже" — вторят другие, "Не иначе начальство, а у нас полный бардак" — думают третьи. Поэтому и ценилось наличие свиты во все времена у разных чиновников и власть предержащих. В моём же случае, это временная необходимость, хотя и против бонусов я ничего не имею.
Ветер между тем усиливался, и запахи из глубины дубрав и сосновых массивов становились всё эфемернее и прохладнее, как это всегда бывает, когда ты всё ближе и ближе к большому городу. Запахло дымом и одновременно с этим пропало усыпляющее действие однообразия скорости. Бельгиец поторопил лошадок, и те прибавили хода, разбивая копытами утреннюю изморозь на дороге. Мы въезжали в Сен-Бриё, в город с кафедральным собором, посвящённым святому Этьену; в город-порт, где нас дожидались бочки с кальвадосом и шикарным вином; в город, где расположилось пенитенциарное учреждение, именуемое "арестантский дом" с десятком заключённых, одним из которых был Ефрем Михайлович Еремеев.
— Месье, — вежливо обратился ко мне управляющий графа, когда мы подъезжали к зданию с вывеской по улице Святого Гуена, — если позволите, я прибуду в гостиницу к полудню, когда улажу все вопросы с каботажниками.
— Не забудьте, — строго произнёс я, — судно с хорошей каютой для виконтессы.
— Непременно, месье.
Комнаты в гостинице были маленькими и плохо освещёнными, как кладовки в коридоре, хотя моя, расположенная на втором этаже, судя по стоимости, наверно, была самой большой и светлой из всех. Горчично-жёлтые стены, разрисованные мазками красной краски, напоминавшими кровавые подтёки, видимо, были призваны создавать атмосферу уюта для уставшего от сражений ландскнехта, но никак не мирного путника. Однако совсем не это взволновало меня. В гостевой комнате было чуть теплее, чем на улице, но на этом и заканчивались её преимущества перед пребыванием под открытым небом. Комната не имела никакого отопления, и даже несмотря на мягкий климат побережья, было зябко. Путешествие по холодному и ветреному из-за сквозняков пространству от кровати к окошку с устроенным там умывальником могло бы устрашить и Беллинсгаузена с Лазаревым, которым только предстояло открыть Антарктиду, и будь они сейчас здесь, ещё неизвестно как бы оно вышло. Впрочем, эту причину, почему я пропустил этап умывания, мне пришлось осмысливать позже, так как, забравшись сразу в кровать с пологом на четырёх столбиках и завернувшись в шерстяное одеяло, я тут же предался сну. Вздремнуть хотя бы часок, и пусть икнёт каретный мастер, создавший чудо на четырёх колёсах, от путешествия в котором болит не только поясница, но и, пардон, кое-что пониже. Так как всю дорогу мне пришлось ехать с ровной спиной, словно проглотил железный лом, без возможности облокотиться или как-нибудь удобно устроиться. А всё оттого, что на мягких подушках восседали Полина со своей служанкой и кошкой в корзине, и мне оставалось, скрипя зубами, следовать этикету.
Спустя час меня разбудили, и это было не приглашение к завтраку, — заказанные виконтессой блюда ещё томились — а возникший скандал под окнами гостинцы. Там и так было шумно, а собравшиеся вокруг зеваки ещё больше распалили спорщиков, предвкушая переход от слов к делу. Казалось бы, самой судьбой или проведением это место предназначалось для многочисленных дорожно-транспортных происшествий, заторов
Прибытие экипажа новых постояльцев совпало с отбытием из города какого-то месье с замашками аристократа: судя по костюму и двухколёсной коляске им же управляемой, не особо богатого, но чересчур гордого и с непомерными амбициями. Последнее качество, видимо, и сыграло первую скрипку в начинающемся споре, кто кому должен уступать дорогу. И дело-то вроде совсем пустяшное, но отступать на несколько метров никто из спорщиков не собирался. Оппонент месье тоже был не лыком шит и через слово хватался за тяжёлую трость, запретив кучеру "кукушки" идти на поводу у здравого смысла. Можно было смело утверждать, что оба они были выделанные по одному и тому же образцу. Каждый из них наследовал от отца те же добродетели и те же пороки, которые точно так же, передались их родителям от дедов и прадедов. И если ассоциировать их с двумя обладателями рунного шерстяного покрова из известной басни, повстречавшимися на узкой тропинке, то любой француз пояснит, что это весьма характерно для бретонцев. Это были люди упрямые, слишком независимые и слишком много уверовавшие в самих себя, надеявшиеся исключительно на себя и не считавшиеся ни с кем кроме себя. Таковы были спорщики, встречающиеся здесь повсеместно со времён незапамятных и до нашего времени. Наконец, нервы будущего постояльца не выдержали, и его противник опал на мостовую как озимые, получив набалдашником трости промеж глаз. И едва стоило этому свершиться, как на улице установилась тишина, а люди стали расходиться. В целом и общем, дуэлянты во Франции измельчали. Ещё полвека назад шпаги были остры, а несчастные случаи часты, теперь же спор решился чуть ли не дракой на дубинках. Проигравшего бедолагу тут же занесли обратно в гостиницу, а победитель, скорее всего, преспокойно туда же заселился, как только экипажи были разведены. Однако это было только началом истории. Посматривая по сторонам, я пытался понять, куда же мы заселились.
В действительности гостиница на улице Гюгена была не очень велика, вокруг неё не было парка, который придаёт особенную грандиозность обиталищам, как и не было широкого подъезда, столь необходимого для удобства постояльцев. Впрочем, надо сказать, что дом сам по себе имел некую прелесть. Он был построен в дни Генриха III, в том архитектурном стиле, которому мы даём название фахверковый. Парадный вход с выдающимся вперёд подъездом, само собой разумеется, ни под каким видом не мог находиться посередине фасада из-за уклона улицы. Именно поэтому при входе в главную дверь справа красовалось одно окно, а слева — три. Из всех окон, придуманных архитектурой этого стиля, едва ли найдётся другое, более приятное на вид, чем то, украшенное цветами, что выходило на улицу из моего номера. Здесь, в Сен-Бриё, мне кажется, красота окон множилась ещё тем, что они не имели однообразной формы и не отличались особой правильностью. Некоторые были сравнительно более широки, другие, наоборот, узки. Но общий вид от этого ничего не терял, напротив, едва ли можно было придумать что-нибудь лучше, особенно когда из окошка дома напротив высовывается мало одетая молодая дама, торопливо заправляющая выбившую прядь из шикарной причёски, и улыбающаяся тебе. Тут и артиллерийского призматического бинокля не нужно, здесь как в первом ряду. "Так и манит, чертовка, — сказал я про себя, подмигнув даме. — И про холод забывается и на подвиги тянет".
До завтрака время ещё оставалось, и я решил быстрым шагом пройтись до местной тюрьмы, дабы осмотреть и, если потребуется, зарисовать маршрут от казённого дома к порту. В том, что потребуется, я не сомневался. Витало что-то тревожное в воздухе, да и готовиться лучше всего сразу к худшему сценарию, а он подразумевал и силовой вариант, и подкуп, и шантаж. Спускаясь по лестнице, я обратил внимание на какое-то движение в вестибюле, где были размещены два плетёных стула и старый обшарпанный стол напротив зеркала. По обычаю гостиниц направо от небольшого вестибюля при входе располагалась кофейная комната, налево — столовая, и с лестницы был самый лучший обзор. Остановившись, я стал присматриваться и чуть не присвистнул от удивления. Передо мной развернулась интересная картина, являющаяся как бы продолжением сегодняшних уличных событий, а именно, как мужчина с тростью ловко обшарил лежащего без чувств недавнего соперника одной левой рукой, избавив его от нескольких монет и вытащив у него из дорожной сумки какие-то предметы. Он сложил их горкой на стол и полез ощупывать сапоги.
Остановившись за его спиной, я кашлянул.
— Месье, прошу прощения, — громко сказал мужчина с тростью, оборачиваясь ко мне. — Я заметил в отражении зеркала, как Вы подошли, позвольте представиться, помощник префекта Жан-Люк Видлэн. Не соизволили бы Вы оказать мне небольшую услугу?
— Какого рода? — спросил я.
— Извините, Вы не могли бы говорить чуть громче? После того, как возле меня разорвало пушку, я плохо слышу. Обычно я понимаю сказанное по губам, но с Вами это не получается, другая артикуляция. Вы, видимо, иностранец.