Срезающий время
Шрифт:
— Какого рода услугу? — повторил я, повышая голос.
— Мне необходимо составить опись вещей разыскиваемого за мошенничество негодяя, известного как Ричард Макларен.
— Англичанин? — с долей удивления уточнил я.
— Нет, месье. Хотя для меня нет разницы, кем является жулик: бельгийцем, каталонцем, провансальцем или гасконцем. У этой братии один корень. Однако если Вы интересуетесь, то, к сожалению, лежащий на столе — самый настоящий бретонец. Этот гад перебрался в Новый свет, взял новое имя и вернулся обратно.
— Понятно, — кивнул я. — Если это не займёт много времени, я готов.
— Не займет, месье. Просто Макларен нанёс мне укол в ладонь, и я не смогу писать.
— Так Вы ранены? Может, лучше сначала пригласить врача, а потом заниматься остальным? Должно быть больно…
Жан-Люк продемонстрировал мне замотанную чёрным платком ладонь и произнёс:
— Меня болью не испугать, я уже послал за помощью. В арестантском доме есть врач, он и посмотрит. А сейчас, если позволите, Луиза принесёт писчие принадлежности, и мы составим опись. Тут всего пять предметов, но если бы не фальшивые акции… Я бы попросил её, хотя она еле-еле выводит своё имя, однако этому препятствует одно обстоятельство: она несдержанна на язык. И ко всему прочему, мне надо спешить.
— Перо и бумага у меня с собой, — сказал я, показывая на планшет, висящий на узком ремешке через плечо. — Обойдёмся без говорливой Луизы, диктуйте.
Когда мы закончили, в гостиницу зашёл ещё один представитель силовых структур, приведённый хозяйкой гостиницы. Лишённый трёх пальцев на руке, он, тем не менее, ловко связал преступника, выпил мимоходом стаканчик вина, и погрузив Макларена на плечо, как мешок с отрубями, вынес того на улицу.
— Вы мне очень помогли, месье, — сказал Жан-Люк.
— Пустяки, — ответил я. — Там, откуда я родом, это называется гражданский долг.
— Простите, а откуда Вы родом? — поинтересовался Видлэн.
— А я разве не сказал? Из России.
— Из России, — медленно проговорил он, словно что-то пытался вспомнить, — ах, да! Знаете, у нас как раз находится под надзором какой-то русский. Он что-то проектирует в порту, и я думаю, если Вы там окажетесь, даже сможете с ним пообщаться. Осмелюсь предположить, что для него встреча с соотечественником на чужбине станет исключительным событием.
— Интересно, а за что его…
— Предполагаю, что ничего существенного, — флегматично ответил Жан-Люк, — было б что-то серьёзное, его б отправили в Брест. Если хотите, я, конечно, узнаю, но, насколько мне известно, самое злостное преступление здесь совершил некто Груар: украл козу.
— Непременно последую Вашему совету, — сказал я и попрощался с Жан-Люком.
В принципе, потраченные несколько минут на составление каталога акций несуществующего предприятия не просто сэкономили мне уйму времени, а и пролили свет на одну аферу, в которую угодил сын графа со своим дружком. К тому же, теперь я располагал хоть какой-то информацией о Еремееве. Так что всё вышло более-менее удачно, и вместо прогулки я заглянул к Полушкину с братьями. Те приговорили прямо в номере огромную сковороду с омлетом и совершенно бессовестно играли в карты, попивая вино.
— Как устроились? — спросил я.
— Всё лучше, чем в лесу, — ответил Иван Иванович. — А Вы, Алексей Николаевич, узнали что-нибудь по Ефрем Михайловичу?
— Кое-что стало известно. Еремеева подрядили на какие-то работы в порту, и после завтрака желательно его разыскать.
— Тогда ждём команды, — ответил за всех Полушкин.
Вернувшись в номер, я попытался представить, каким образом Макларен сумел убедить такую кучу совсем не глупых людей вложиться в призрачные тюки с кружевом, приготовленные для отправки в Америку. И получалось, что чем больше процентов прибыли он обещал, тем более охотно шла публика. Второй вопрос, который не давал мне покоя, касался детальной описи вещей преступника, и в первую очередь не номеров акций, а шести имён и вписанных напротив них цифр. По-моему, Жан-Люк был далёк от откровенности, но она мне особо и не требовалась. Макрон был одним из той шестёрки, и теперь повод для разговора с ним появился. Вскоре в дверь моей комнаты постучались, приглашая спуститься в столовую. За столом восседала умиротворённая (очевидно, короткое путешествие не вызвало неприятия) Полина в ярком зелёном одеянии и необычном головном уборе: из тюрбана на её голове торчали какие-то подозрительные засохшие листья и неестественно ярко-красные круглые ягоды, скорее всего, деревянные. Виконтесса благостно и вполне откровенно мне улыбалась, нетерпеливо поглядывая на стол, — проголодалась, наверное. Вскоре с кухни появилась Луиза, поторапливавшая мальчика-поварёнка с огромным подносом, а за ним — служанка с какой-то тележкой. Полина развернула салфетку и красноречиво глянула на прислугу. Та начала расставлять блюда. Я внутренне напрягся, ожидая лицезреть отварные куски говядины, копчёную свиную ножку или нежно прожаренную баранину в тёмно-коричневом соусе, но центральное место на столе заняло овальное блюдо с веером разложенной отварной морковкой. Остальное меню так же могло обрадовать разве что мою пару кролей, оставленную в Борисовке. Пышущие паром брокколи, месиво похожее на тёртую тыкву, тушёная капуста, яблоки с сельдереем и маленькая солонка. Отчего-то отсутствовал картофель, и не было ни кусочка хлеба. Ситуация сложилась крайне неловкая — весь стол был заставлен едой, а есть нечего. Я растерянно указал на капусту, и когда она оказалась у меня в тарелке, нерешительно покосился на Полину. Она с видимым наслаждением на лице вкушала морковь и тихо смаковала брокколи. Судя по всему, она была вполне довольна завтраком.
— Нельзя ли принести хлеба или хотя бы ваших знаменитых блинов? — осведомился я у расставившей кулинарные изыски служанки.
Та несколько недоумённо глянула на меня, как будто я попросил отбивную из крокодила, затем перевела взгляд на Луизу и опустила глазки.
— Хлеб на завтрак, — вдруг сказала Полина, — слишком тяжёл для желудка.
Я окинул придирчивым взором довольно пышные формы служанки и сразу смекнул, что от морковно-броккольной диеты таких не наживёшь. Да и лежавшая на пуфике Мурлыка радовала глаз блестящей шерстью и сыто округлившимися боками. Кто хоть немного понимает в котах и их несносном характере, знает, что такое довольство жизнью у них можно наблюдать только после близкого знакомства с плошкой сметаны или добрым окунем, а лучше и тем и другим.
— Морковь не лучший друг мужчины, — твёрдо заметил я, — даже отварная.
И обращаясь к Луизе, приказал:
— Подайте два яйца всмятку, копчёную грудинку и гречишных блинов с утиной вырезкой и мёдом. Я не собираюсь портить себе завтрак.
— Как прикажете, монсеньор, — проворковала Луиза.
Когда требуемое оказалось на столе и завтрак превратился из бутафорского в вполне осязаемый, я поинтересовался у Луизы, кто такой Жан-Люк.
— Месье Видлэн уже второй раз приезжает в наш город в этом году, — сообщила Луиза. — И всегда его сопровождают какие-нибудь неприятности. Я уже сожалею, что он выбрал мою гостиницу.
— Отчего так?
— Вы разве не знаете? Он же говорит, что служит в Парижской полицейской префектуре, а я слышала, что он с самим Видоком не разлей вода, и ещё не понятно, кто из них больший жулик. Люди врать не будут, говоря, что при встрече с ним стоит держаться за кошелёк двумя руками.
— Насколько я знаю, — произнёс я, расправляясь с блином-галетой, — Эжен-Франсуа Видок больше не является преступником и предложил свои услуги полиции.
— Ах, монсеньор! Разве волк перестанет быть волком, если нацепит баранью шкуру?
— А что это за история с разорвавшейся пушкой?
— Ха, скажете тоже, монсеньор. Мой покойный муж служил в мушкетёрах и в оружии научил разбираться. Если старый мушкет обозвать пушкой, то да. А на самом деле, месье Видлэн пересыпал пороху, так как был в стельку пьян. Он сам мне об этом рассказал.
В это время Полина поманила служанку и та, нагнувшись к её уху, что-то стала рассказывать, не иначе как последние события.
— Sainte Marie, M`ere de Dieu, priez pour nous pauvres p'echeurs, — скороговоркой тихо произнесла Полина и отчётливо приказала: