Срезающий время
Шрифт:
— Tu es mo…
Гийом так и не успел довершить фразу. Его рука судорожно метнулась к горлу, но все попытки зажать рану были обречены. Из рассечённой артерии кровь била фонтаном, стекая по пальцем, как прорвавшийся сквозь твердь родник.
Иван Иванович тем временем ловко вскочил и отойдя от поверженного противника, скорая смерть которого уже не вызывала у него сомнения, напряжённо наблюдал. Даже с такой страшной раной, ведомый яростью человек может отыскать в себе силы и вложиться в последний бросок. Полушкин ощущал в себе такие силы, а нынешний противник был явно на голову выше в мастерстве, и в желании победить уж точно не уступал. Однако француз
— Иван Иванович! Не подходи! — крикнул Василь Фомич. — У него кинжал за голенищем.
Гийом сумел лишь выдавить из себя улыбку, понимая, что хитрость не удалась, и испустил дух.
— Дьявол, а не человек, — произнёс Полушкин, предвещая мой вопрос, отчего не воспользовались огнестрельным оружием. — Если б он не знал, что у нас бранды разряжены, мы бы и минуты не продержались. Тут и Генрих Вальдемарович сплоховал бы. Впервые такое уменье вижу. Ни мгновенья не стоял на одном месте, как маятник: туда-сюда. Всё время мной или деревьями прикрывался, да к шпаге подельника своего лез.
— А где граф? — спросил я.
— Старик? Не жилец, — сказал Иван Иванович, мотнув головой из стороны в сторону. — Две пули в него всадил.
— Отходит уже, — уточнил Тимофей, переворачивая графа на спину. — Ан, нет. Смотрите, панцирь на нём. Живёхонек. Делать то что?
— Что с татями делают, — зло ответил я, — на сук.
В этот момент, словно понял приговор, граф застонал.
— А ты, Василь Фомич, — обращаясь к унтеру, спросил я, — чего там возле дерева, как привязанный стоишь? Али запамятовал, что после боя сделать надо? Проверить всех, собирать трофеи и ходу.
— Невмочь, Алексей Николаевич, меня шпагой к дереву прикололи.
На мгновенье мы позабыли обо всём, столпившись у дерева, к которому был прибит как гвоздём Василий Фомич. Шпага вошла ему в бок, где печень и вышла со спины, пробив буковый ствол так, что с обратной стороны торчал кончик клинка сантиметров пять длиной.
— Василь Фомич! Ты там это, не смей умирать! — крикнул я, бросаясь к карете, где лежала аптечка. — У меня такие лекарства, такие лекарства… с того света вытянут.
Не вытянули. Василий Фомич продержался ещё пару минут, несколько раз проговорил про грехи, про внучку, попросил присмотреть за приёмными детками, что остались дома, испросил прощения и умер.
— Страшно грешен был Василь Фомич, но смерть в бою все грехи списала, — сказал я, закрывая глаза усопшему.
— Внучка и две дочки приёмные сиротками остались, — тихо произнёс Полушкин, — к себе заберу.
— Иван Иванович, на сегодня хватит смертей. Тело Василия Фомича в карету, графа туда же. Следите за кучером, чтоб не сбежал, а то он и так весь трясётся. Мы возвращаемся.
В замок мы буквально влетели, и как только раненого графа уложили в постель, мажордома и всю когорту слуг тут же заперли под замок. Полушкин с товарищами отправился спешно приводить себя в порядок после бдения в лесу, а я к виновнику недавних событий.
— Что же Вы, граф натворили? Решили раз и навсегда избавиться от долгов старым проверенным способом? А знаете, что говорит по этому поводу мой друг: не бери чужого, а если намереваешься взять, то будь готов расстаться со своим, — проговорил я, смотря на лежащего в кровати хозяина замка, — так где же золото?
— У меня ничего нет, — едва выдавил слова граф. — Ради всего святого, грудь огнём горит, дайте попить.
Я с любопытством разглядывал глубокие морщины под бегающими глазами,
— Это сладкий чай, — сказал я, поднося к губам графа чашку, — Больше пейте. От пули пластина бриганты распорола кожу и впилась в ребро, Вы потеряли много крови, и если бы не Полина, я бы пальцем не пошевелил для спасения такой шкуры как Ваша. Так что произносите её имя в молитвах каждый день. Где золото?
— Сказал же я Вам, ничего нет! Этот чёртов корсиканец со своими войнами… да одноногий канатоходец имеет в своей мошне за выступление в рыбацкой деревушке больше, чем я за последний год.
— Забавно, но так говорит каждый, кто не хочет платить по долгам. Правда, граф? — усмехнулся я.
Граф подавился чаем и закашлялся.
— Просто диву даёшься, — продолжал я, — как много людей, обладая такой шикарной недвижимостью, винокурнями, плодородными землями, садами, не имеют за душой даже ломаного гроша. Держу пари, если Вас раздеть догола, я найду кошелёк, о котором Вы позабыли, упрятав его в укромном местечке, просто так, для безопасности. Я понимаю Вас, надо быть осторожным в наши дни, когда вокруг замка бродят столько злых разбойников, которые и сюда словно домой заходят и едят за одним столом. Это же вынужденная мера? Я не виню Вас за то, что припрятали от меня свои богатства. Только дело в том, что обысками у нас тут занимается один мой хороший друг, а он очень терпеливый в своём деле. Наверно, это из-за того, что он не приемлет несправедливость. Вот только методы у него несколько особенные. Может, из-за того, что вчера твой Гийом убил его старого товарища, он всё сделает быстро. А может, и нет. Он считает, что в аду есть отдельная сковорода для поджаривания лжецов и если обнаружит, что ему солгали, считает себя вправе отправить грешника прямиком по указанному адресу. Я ему как-то предлагал подумать об утюге на пузо и он нашёл это занятным.
— Проклятье! — выругался граф. — Ты напоминаешь меня в молодости. Чтоб я сдох! Всё повторяется, всё. — Граф сделал ещё один глоток, приподнялся над подушкой и поставил чашку на столик. — Насколько я понял, будет лучше, если я всё расскажу, прежде чем появится этот Ваш друг. Не будем отвлекать его по пустякам, правда? Это не улучшит ни моего, ни его настроения. Слушайте. Уже два года подряд я не получаю ни единого су со своих винокурен, а четыре замка из пяти уже не принадлежат мне. Это расплата за полвека безделья. Старое, хоть ещё и скрипит, но уже не может служить, а новое слишком дорогое. Из года в год я ждал, когда у нас всё успокоится, но с каждым сезоном становилось всё хуже и хуже. Оттуда и эти векселя. Можете перерыть весь замок и распять меня на его воротах. Золота нет.
— В таком случае, — равнодушно сказал я, — нам не удалось достигнуть компромисса.
— Погодите! — со стоном крикнул граф. — Наверняка найдётся другой выход.
— Если только Вы отпишите свой последний замок Полине, — и слегка задумавшись, произнёс: — в приданое, например.
— Я согласен, — скрипя зубами, проговорил граф. — Зовите нотариуса. Жаль, что этот крючкотвор не уехал поутру в Сен-Бриё.
— Это не всё. Вы напишите несколько писем и подпишите несколько листов.
— Куда ж я денусь. Только любой префект поймёт, что я не мог отписать родовой замок дочери при живом сыне. А Александр сейчас далеко, и Вам его не достать.