Сталинка

Буденкова Татьяна Петровна

Ида... её Евдокия так пока ни разу не видела. Когда уезжали от родственников Константина из Красноярска, он не смог узнать: кого нашла тётя Нюра. И только потом в письме выяснилось, что да, нашла девочку, которую родила Катерина после его ареста. Девочка училась в интернате. И тётя Нюра писала, что точная копия Константина. Где её мать и братья - не известно. Судя по тем бумагам, что в интернате в личном деле Иды - Катерина умерла. Так ли это? Поди узнай! И теперь они регулярно посылали тёте Нюре посылки, потому что Ида всё свободное от учёбы время проводила у неё. Нет, Евдокия не была против. Просто память всколыхнула незаживающую рану о

её собственных дочерях. Она вышивала крупную красную розу, яркие китайские мулине ложились плотными стежками и расплывались за пеленой слёз. Константин молчал. Что тут скажешь? Из своего последнего тайного похода в Корсаково он принёс не радостную весть. Детей у бабушки власть отобрала и отправила учиться не оставив никаких сведений - куда? Оставалось надеяться и ждать, что напишут сами.

По оконному стеклу били порывы осеннего ветра, хлестко стучали капли дождя. Осень тысяча девятьсот шестьдесят второго года пришла холодная, дождливая. Для Малинки заготовили на зиму сено. Пока шли тёплые грибные дожди - насолили груздей. А по первым заморозкам Евдокия намариновала одной ей ведомым способом опят. Выкопали, просушили и опустили в погреб картошку. Закончила вышивать ковер. Крупные красные розы как живые горели между яркими зелёными листьями. И вроде всё складывалось хорошо, но непонятная тревога поселилась в её душе, не давая, ни сна, ни отдыха.

Ноябрь в Сибири только числится осеним. И снег в воздухе кружится, и лужи ледком прихватывает. К этому времени дрова на зиму заготовили: нарубили и уложили в поленницы. Чего бояться? Однако сердце терзалось не только тоской по дочерям, но будто ожидало чего-то страшного, неизбежного. Чтобы хоть немного успокоить мятущуюся душу, выходила на крыльцо, и если тучи не застилали небо, смотрела на звезды и разговаривала со своими доченьками, надеясь, хоть так унять материнскую тоску и одолевавшую тревогу.

Во дворе стоял сумрак раннего утра. Евдокия растопила печь, приготовила мужу завтрак. Сыновья ещё спали. Это летом чуть свет на ногах. А сейчас? Что сейчас? Снег ещё не лёг, ни на санках, ни на лыжах не покататься.

– Костя? Не проспи, - потревожила мужа, хотя обычно он вставал раньше и печь успевал затопить до того, как она поднималась.

"М...
– он сел на край кровати.
– Что-то мне не по себе. Будто медведь на плечах сидит". - И против обыкновения, стал неторопливо подниматься.

Муж ушел на работу. Евдокия подоила корову. Завела тесто на пироги. День проходил в обычных заботах, если не считать странного, тревожного чувства, которое и так последний месяц не отпускало её душу, а сегодня особенно сильно щемило сердце. И она то выглядывала на крыльцо, казалось, там бухают чьи-то тяжёлые шаги, то смотрела в окно - вдруг, будто чья-то тень застилала свет. После обеда стало совсем невмоготу. Мальчишки тоже сидели дома, не выходили даже в ограду.

"Погода пасмурная, вот и муторно нам", - и так и сяк старалась успокоить себя. Но ничего не выходило. Вот опять шаги. Нет, хватит! Мерещится всякое! Но шаги бухали уже на крыльце. Открылась дверь и, придерживаясь за косяк, домой вошел Константин. Присел на табуретку и попытался стащить сапоги.

– Погоди, погоди! Я помогу, - кинулась к мужу, присела рядом. А в голове не к месту стучало: "Не мог он так тяжело топать. Кто же это, кто?" Она помогла ему раздеться, уложила на диван.

– Что-то неважно мне. Придётся врача вызывать.

В Одиночке только фельдшерский пункт. Проще сказать - вызвать

врача, чем это сделать. Оставлять мужа в таком состоянии нельзя. Телефон на фельдшерском пункте. Ни в одном доме по соседству нет.

– Не суетись. Мальчишек испугаешь. Отправь Витюшку с Мишей за фельдшером. И пусть он сразу оттуда в больницу позвонит. Скажет...
– он посмотрел на жену, чуть покачал головой: - Спокойно, не волнуйся, спокойно. Скажет: сердечный приступ.

Фельдшер прибежал наравне с мальчишками. В доме запахло лекарствами и стало так тихо, что было слышно, как в печке потрескивают полешки дров.

Время шло, врача не было. Фельдшер вышел на крыльцо, закурил.

– Ну, что?

– Скорая помощь - только одна машина! И если она на вызове, пока освободиться, пока...
– он поискал, куда бросить окурок, - пока по нашей дороге доедет. В больницу надо срочно. У меня всех лекарств валерьянка, да корвалол... - и пошёл назад в дом. Она тоже вернулась, присела рядом с диваном.

– Дуся, выйди на минутку...
– его губы посинели, под глазами легли тёмные круги. Кивнула и, молча, спряталась за косяк, будто вышла на кухню.

– Врач может не успеть. Нам облегчить надо работу сердца. Может тромб оторвался... - он закрыл глаза, набираясь сил: - Режь вены. Пустим кровь, продавит.

– Нет, Константин Александрович! Нет, вы что? Врач теперь уже сейчас, теперь уже скоро!

– Дуся! Принеси тазик, прокали мою опасную бритву. И тише, тише, детей не пугай!

Она сама не могла объяснить: откуда взяла в себе силы. Поставила у дивана тазик. Достала бритву...

– Евдокия... зови сыновей...
– голос фельдшера звучал глухо.

Губы мужа, казалось, силились улыбнуться. Мальчишки замерев, стояли у дивана.

– Идите,- отправила детей на кухню. У калитки пискнули тормоза.

– Скорая приехала. Иди, встречай, - кивнул фельдшер.

Фельдшер с врачом о чём-то негромко поговорили и оба вышли на кухню. Скорая приехала поздно.

Пятнадцатого ноября тысяча девятьсот шестьдесят второго года на оконное стекло падали и не таяли снежинки. Печь в доме не топили. Гроб установили в зале так, чтобы вокруг него можно было обойти. Евдокия смотрела на сыновей, на лицо мужа, который до последней минуты думал о них. И не могла себе позволить горько рыдать, теперь кроме неё о сыновьях заботиться некому. Собрала свою боль в тугой комок и спрятала глубоко в сердце.

– Ну, ты посмотри, кремень баба! Хоть бы слезинку уронила! - шептались за её спиной.

– Ты поплачь, поплачь, легче будет, - убеждала соседка.

– Легче мне теперь будет только когда сыновья на ноги встанут.
– Нет, она уже потеряла дочерей и не могла себе позволить быть слабой. А боль придётся терпеть. Выбор не велик.

Похоронили Константина Александровича Буденкова на окраине городка Артёмовск. Там, рядом с его могилкой лежат в земле его друзья. "Всё не один... тут", - осмотрелась по сторонам Евдокия. Сердце захлебнулось болью так, что подкосились ноги. Она присела на корточки: "Костя, как же так Костя?" - шептала беззвучно. Когда комья земли застучали по крышке гроба, поняла - она его больше не увидит, не услышит ни-ко-гда... И время замерло, остановилось для неё. Кто-то поднял её с земли, могилу закопали, положили венки и люди стали расходиться, а она всё стояла не в силах двинуться с места. Казалось, вот только сделает шаг в сторону и... расстанется с ним, а пока они ещё вместе.