Сталинка
Шрифт:
– Миша, сынок, вставай, пошли домой.
Мишка плёлся за матерью и думал, что в сушилке даже в самые морозные дни тепло, а запах такой, что дух захватывает, так бы и сидел, не выходя. Не мог он тогда знать, что это тепло и запах сосновой смолы будет помнить всю жизнь, как запах детства.
После больницы Евдокии пришлось долго оформлять деньги, которые муж заработал, а получить не успел. Потом выяснилось, что увеличили пенсию по потере кормильца, и им теперь будут платить на четверых детей пятьдесят семь рублей пятьдесят копеек. Доход на такую семью мизерный. Но ведь она ещё и на двух работах работает: и сторожем, и в сушилке. Зимой кому-то из деревенских мальчишек лыжи купили, кому-то коньки. Ей если покупать, то четыре
К началу лета сушилка остановилась, все заготовленные шишки переработали. М надо было ждать сбора следующего урожая. Но зато подоспели грибы и ягоды. В Журавлёво открыли пункт, в котором принимали таёжный урожай. Работа эта сезонная - идёт сбор ягод и грибов, идёт приём. Окончился - окончилась работа. И пока стоит сушилка, Евдокия перешла работать приёмщицей на этот пункт. Жизнь, очередной раз, испытав Евдокию на прочность, давала передышку, если не телу, то хотя бы душе. Опять солнце пригревало крыльцо, били в дно подойника струи молока, хрюкал поросёнок, сыновья сидели на крыльце, радовались солнечному утру.
– Миш, а что это тут ягодная торба делает? Мы её вроде после переезда вон в ту стайку определили?
– Витя кивнул на деревянную постройку рядом с коровником.
– Вас ждет, - мать подоила Малинку и несла подойник с молоком.
– Чего нас ждать?
– поёжился Миша, чувствуя подвох со стороны этой самой торбы.
– Жимолость поспела. Приёмная цена сорок пять копеек за литр. Я на приёмном пункте вечером, сторожить - ночью, а днём, пока ягода идёт - надо собирать!
Мальчишки неуверенно переминались на крыльце.
– Вам к осени в школу обувь купить надо? Одежду, тетрадки?
– Так может ещё прошлогодние потерпят...
– Не потерпят. Дыры на подошвах. Да и вырастаете быстрее, чем успеваю покупать. А ещё дрова на зиму, сено Малинке. Проще сказать чего нам не надо! Так что собирайтесь. - Посмотрела на младшенького: - Костя остаётся дома - мал ещё, сегодня Саша будет за ним присматривать, а заодно огород польёт. Дома следить за Костей и хозяйством будите по очереди, чтобы никому не обидно было.
После жимолости пошла кислица - тридцать пять копеек за литр, потом чёрная смородина - сорок пять копеек за литр и, наконец, малина - пятьдесят копеек за литр.
На шее литровая банка на бинтике, ка на верёвочке привязанная. Набирается банка ягоды, высыпается матери в торбу. Каждый считает: сколько банок набрал, столько и денег заработал себе на школьную форму и, может быть, ещё на что-нибудь хватит!
Тайга щедра на свои дары, но, сколько километров по таёжному бурелому надо пройти, скольким кустикам поклониться, скольких комаров накормить собственной кровушкой, чтобы набрать одно ведро таёжной ягоды? А ягодкой той и таёжный хозяин любит полакомиться. И рёв медведя слышали, и свежий помёт в малиннике видели. А в тайге от медведя не убежишь. Натерпелись страху. Да ещё надо к поезду успеть. Там ягоду на рубь дороже можно продать, чем сдать на приёмном пункте. И только если на станции никто не покупал, несли на приёмный пункт. И Евдокия принимала и у себя, и у других жителей весь дневной сбор, высыпая в огромные бочки, которые потом увозили в город.
Подошла пора готовиться к школе. В этот вечер возле стола собралась вся семья. Вели подсчёт: кто, сколько ягоды набрал и денег заработал. Подвели итоги и наметили поездку в Артёмовск, за покупками.
– Эх, если бы я после сбора жимолости
– пересчитывал Миша.
– Тебя и так в тайге не догонишь! Да и по сбору не угонишься, - наперебой заглядывали в листок с подсчётами братья.
– Нет, от сбора жимолости у меня тоже деньги остались, я же потратил только два рубля семьдесят копеек.
– Ну да, канистру купил, - пожал плечами Витя.
– Зачем она тебе?
– Ну как зачем?! Мы же пока отец жив был - мотоцикл покупать собирались. Да вот деньги на дом потратили. Но теперь снова накопим и купим... мотоцикл, а бензин в чём хранить будем?
Братья переглянулись и согласились, что это правильно, нужна канистра, тем более что зелёная жестяная десятилитровая солдатская канистра им всем нравилась.
Артёмовск... это же почти город! Да почему почти? Машины разъезжают, гудя и рыча, и пахнет совсем не так как в Журавлёвке. Немного бензином, и чем-то непонятным - техническим. А в небе, над головой, по натянутой канатке снуют вагонетки с породой. Если смотреть на них - даже голова кружится! По улицам люди ходят, и все куда-то торопятся. На автобусе доехали до главного магазина. А возле магазина синяя будочка и надпись на ней "Мороженое"! Нет, тут жить куда интереснее, чем в Журавлёвке!
И вот уже куплено всё необходимое: обувь, одежда, тетрадки, ручки, для ручек пёрышки со звёздочками и пора бы домой возвращаться. Миша крутил головой, разглядывая всякие интересные штучки на витринах магазина. Но больше всего его поразил фотоаппарат с надписью "Смена". Стоил он дорого - целых одиннадцать рублей! Но деньги ещё оставались и мальчишка решился: "Берём!"
– Мама, а это что такое?
– разглядывал удивительную вещицу Витя.
– Зонтик, чтобы от дождя прятаться.
– Так забежал домой, или под дерево встал - вот и не намокнешь, - пожал плечами Саша.
– Потом всё равно солнце высушит. Зачем прятаться?
– вздохнул Костя, долизывая мороженое.
– А как быть городским жителям? Вот идёт человек на работу, а тут дождь. Ему что, так мокрому и работать?
– объяснила сыновьям Евдокия.
– Мама, давай зонтик купим! Вот переедем жить в город, он же будет очень нужен. Как будем в дождь на работу ходить?
– загорелся Витя.
– Ну... когда мы переедем?
– усомнился Саша.
– А вот подрастёте немного, и переедем, да не в Артёмовск, а Красноярск!
– Точно, переедем, а зонтика нет! - растерялся старший сын.
И уже через пятнадцать минут держал в руках такую необходимую для городской жизни вещь!
Миновало короткое сибирское лето. На том клочке земли, что расположился между крыльцом дома и магазином, выкопали картошку. И черная земля ждала, когда её накроет белый пуховый платок снега. Вот и осень прошла. Всё проходит. И только материнская боль остается неизменной. Над Журавлёвкой затихали вечерние звуки и шорохи. Лёгкий ветерок доносил запах таёжных трав. Сонная тишина заполнила дом. Уснули сыновья. Евдокия вышла на крыльцо. Подняла глаза к небу. Яркая полная луна и множество звезд светили сверху. Она бесшумно опустилась на приступок крыльца. И замерла, закрыв глаза, пыталась представить, какими теперь большими выросли её дочери: "Девочки, милые мои доченьки, простите меня, простите меня..." - который раз беззвучно и беспомощно шептала, сжав коленями руки, покачиваясь от боли, лекарства от которой нет. Сколько так просидела - не знала. Наконец набрала в грудь воздуха, вытерла ладонью мокрые от слёз щёки. Вот, сейчас возьмёт себя в руки, успокоится и пойдёт в дом. Пора укладываться спать. Но, вроде что-то брякнуло? Лунный свет заливал дом, двор и магазин. Послышалось? Затаила дыхание. Никого. Но, что-то не так. Что? Дверь магазина обычно закрывалась железной перекладиной и замыкалась на висячий замок. И от этой перекладины в такие лунные ночи виднелась чёткая полоса тени. А теперь тени не было.