Ставрос. Падение Константинополя
Шрифт:
Феодора ощутила, как нога подруги толкнула ее в ступню; Феофано, улыбаясь, кивнула на Магдалину с Александром. Нянька дремала, уткнувшись носом в теплое плечико младенца: она была самой безмятежной из всех. Феодора вспомнила, что Магдалина и тогда, когда они бежали с гор Каппадокии, назад к взявшему итальянку в услужение Фоме-римлянину, была такой же спокойной. И тогда, когда Магдалина узнала о любви Леонарда…
– Вот сила веры! – сказала царица.
– Она едет домой, - тихо ответила Феодора. – Она - одна из всех нас! Каждый
И вдруг обе помрачнели. Феофано кивнула, угадав мысли своей филэ: она думала то же самое.
– Ничего, - сказала лакедемонянка. – Я и в Риме буду с тобой, а ты со мной!
Только они смолкли, как проснулся сначала младенец, а потом кормилица. Феодора немного устыдилась своих мыслей; но не слишком. Не зря и на Руси говаривали, что простота хуже воровства…
Магдалина поднесла ей Александра – покормить; Феодора покормила сынишку и вернула итальянке. Она сейчас не могла ни разговаривать с ней, ни забавлять ребенка.
Казалось, что Магдалина понимает состояние хозяйки; не поняла бы взаправду!
Потом Феодора оттянула воротник рубашки и сказала:
– Я выйду… должна проехаться верхом, я здесь больше не могу!
Феодора ожидала, что Феофано немедленно разгневается; но гречанка вдруг посмотрела на нее каким-то странным взглядом и сказала:
– Изволь.
А потом царица неожиданно соскользнула со своего широкого сиденья, которое ночью служило настоящей удобной лежанкой, и, балансируя при тряске, нырнула под сиденье и вытащила лук Феодоры.
– Если ты решила вылезти, вооружись.
Феодора взглянула ей в глаза – и покорно кивнула.
– Помоги мне, госпожа.
Феофано, уперевшись коленом в сиденье, привязала тяжелый длинный лук подруге за спину; той пришлось согнуться, чтобы никого и ничего не задеть. Потом гречанка оглядела ее и произнесла:
– Хорошо… Лицо сейчас закрывать не нужно, иначе будет слишком бросаться в глаза. Просто надень головную повязку.
Она помогла Феодоре убрать волосы. А потом громко крикнула в окно всем остановиться.
И так велика в отряде – и во всем их братстве - была власть этой женщины, что мужчины немедленно послушались.
Феодора спрыгнула с подножки в пыль и, подбоченясь, посмотрела на верхового мужа.
– Фома, я хочу немного проехаться верхом! – сказала она. – Дай мне мою лошадь!
Конечно, Тессу вели в поводу.
Феодора ожидала, что ей придется преодолевать сильное сопротивление Фомы, - но он тоже посмотрел на московитку-амазонку с каким-то суеверным чувством, будто увидел знамение; патрикий молча махнул рукой, чтобы жене подвели ее гнедую кобылу.
Феодора вскочила на нее без чьей-либо помощи. Патрикий приказал трогать; он покосился на жену и тут же отвернулся.
Феодора оглядела пустые поля по сторонам, заприметила овражек справа, потом ивовую рощу впереди… и незаметно для себя отъехала в сторону, к Леониду. Не обменявшись со своим
В имении она научилась стрелять с седла, как стреляла с земли, – не так, конечно, как в бою; но неплохо. Леонид взглянул, как хозяйка на скаку примеривает руку к своему луку, и Феодора ощутила его молчаливое одобрение.
Некоторое время все скакали молча; Феодора почти блаженствовала под теплым солнцем, тело загорелось и мышцы заиграли после тесноты экипажа. Она повернула голову, чтобы насладиться лаской ветра… и вдруг увидела впереди, у рощи, одинокую человеческую фигуру: мужчину в бедной некрашеной одежде, которая лучше всего сливается с землей и травой…
– Кто ты? Стой! – громко крикнула московитка по-гречески, раньше всех своих спутников; и действовала она быстрее всех. Она сама не понимала, что с ней сделалось: ей хватило нескольких мгновений, чтобы, стиснув ногами бока коня, сорвать со спины лук, выхватить стрелу и наложить ее.
Незнакомец кинулся через прогалину под раскидистые ивы; Феодора успела услышать крики и ругательства своих спутников, которые тоже повыхватывали луки. Но неизвестный бросился в чащу и скрылся бы, если бы Феодора не выстрелила.
Она было подумала, что промахнулась; и несколько мгновений даже надеялась на это… а потом, подлетая к роще вместе с другими всадниками, услышала между деревьев стон.
– Вот он! – крикнул Марк, опережая ее на своем богатырском рыцарском коне. – Попался!..
Лаконец спрыгнул с лошади и, выдернув из ножен меч, бросился вперед, раздвигая висячие серебристые ветви.
Леонид и Теокл ринулись следом; а за воинами, невольно отставая, ошеломленная и потерявшая боевой пыл, поплелась русская амазонка.
Торжествующий вопль Марка показал ей, что она и в самом деле подранила человека… а может, тот уже мертв?
– Боже мой, не надо, - прошептала Феодора. Она представила себе, что только что ошибкой убила невинного; и ей стало дурно. Московитка опустилась на колени в стылую траву.
Ее поднял на ноги подоспевший спереди Теокл.
– Госпожа, идем с нами!
Белокурый фессалиец улыбался – улыбкой охотника, поразившего дичь; подхватив хозяйку под руку, он вывел ее на открытое место, где деревья расступались. Там-то и лежал незнакомец, раненный в бок, как когда-то сам Теокл: только на этом человеке не было никакого доспеха, и стрела прошила его насквозь, наконечник торчал из бедра. От крови потемнела и одежда, и трава под раненым; а когда Теокл склонился над мнимым соглядатаем, тот вдруг вскинулся и выбросил вверх скрюченные руки, будто хотел схватить врага за горло. От этого движения кровь брызнула из обеих его ран. Полные ненависти черные глаза остановились на московитке, побледневшие губы шевельнулись; а потом глаза остановились навсегда.