Степь и Империя. Книга I. СТЕПЬ
Шрифт:
Так вот, «актриса» была поразительно похожа на упомянутый парадный портрет, вплоть до прически, макияжа, драгоценностей и платья. От платья, правда, остались лишь рукава, высокий ворот и верхняя часть лифа, не прикрывающая сосков. Зрителям ничто не мешало любоваться белокурой имперской девкой, готовой взять у пса и способной дать коню.
— Посол, рассказывая об этом, был в растерянности. Его прямая обязанность — довести эту оскорбительную историю до сведения монарха. Но этот мужественный человек, а работа дипломата во враждебных Халифатах требует большого мужества, пришел к Верховному советоваться, как ему поступить. А что Вы думаете об этой истории,
— Это война! — выдохнул Сотник. — Это прямое оскорбление Империи, как минимум. А если речь действительно идет о любовнице Императора, — и на здоровье, дай Единый ему здоровья, — то впервые за многие столетия южанам удалось оскорбить и задеть Императора лично.
— Ну, это если он об этом узнает, — возразил инквизитор.
— Вы дразните меня, мастер Питер? — фыркнул Сотник. — Султан сделает все, чтоб история о представлении, которое имперский посол досмотрел до конца, стала известной всему Югу и всему Миру. Это война!
— Скажем так, это явный повод для войны. Но как вести войну, если до врага не менее 4 месяцев плавания во враждебных водах, кишащих боевыми кораблями? А больше ничего Вас в это истории не смущает?
— Животных играли переодетые актеры?
— Нет, нормальные звери. — саркастически дернул уголком рта инквизитор. — Дресированные, наверное, но вполне природные звери…
— Женщина не может принять коня! Да и осла, впрочем, тоже…
— И, тем не менее, нет никаких оснований сомневаться в словах посла. Это человек, для которого умение наблюдать и идеальная память необходимые признаки профессии, — настаивал на своем инквизитор. — Мне вновь не приходит в голову ничего, кроме богопротивной магии, способной настолько изменить душу и тело женщины всего за несколько месяцев.
— Или это действительно просто похожая женщина, а над сходством враги сознательно работали заранее, чтобы мы уверились, что они владеют подобной магией? Ввести противника в заблуждение относительно своих возможностей — чуть ли не аксиома воинских трактатов.
— Гм, а ведь может быть. Мне нравится, как Вы размышляете, мастер Абелард…
Глава 9. Господин и рабыня
Глава 9. Господин и рабыня
… ее ожидал Волк. Опустив взгляд на брошенную к его ногам рабыню, он сказал: «Время пришло. До Великого Брака светил осталось три дня…»
* * *
4 день 1 месяца лета (9 месяца года) 2009 г. Я.
Степь, Озерная Ярмарка
Волк был один в клановом шатре, если не считать приведшего Ирму надсмотрщика. Расслабленный, как кот, он развалился в деревянном кресле, густо покрытом тонкой резьбой. Одежда была под стать — халат из алой струящейся ткани, мягкие вышитые чувяки. В руке он держал тонкий кубок южной работы. Запах пряного вина витал в шатре. В этот момент Волк не был похож на сурового воина. Хотя, наверное, все-таки похож — на воина, который сибаритствует перед трудным походом. Так в расслабленности дремлющего кота кроется способность моментально броситься на добычу.
Но не всем дано видеть эту способность.
— До Великого Брака светил осталось три дня, — сказал Волк. — И все рабыни, нашедшие себе новых хозяев, уже покинули ярмарку.
На лице Ирмы сначала не отразилось ничего.
Серую плотную пелену отупляющей усталости, в равной степени истощившей ее телесные и душевные силы, поставившей тело и разум на самый край, за которым — небытие. Постоянное недосыпание, тяжкий физический труд днем и еженощный Танец Узлов, сильно упростили ее «духовный ландшафт», оставив место лишь самым простым мыслям и примитивным чувствам. Особенно постарался здесь Танец Узлов, безжалостно бросающий ее в крайности на эмоциональных качелях, от боли к экстазу, от растворения в телесном к собачьей преданности, от бездумной и бессмысленной покорности к нетерпеливому предвкушению. После него, как после степного пожара, оставалась лишь выжженная, дымящаяся эмоциональная пустыня.
Но плотнее серой держала алая пелена преданной щенячьей радости прирученной рабыни — господин заговорил с ней! ГОСПОДИН ЗАГОВОРИЛ С НЕЙ!!! Впервые с момента наказания, после несчитанных ночей мучительного экстаза, прошедших без единого слова, господин заговорил с ней! И только потом смысл слов проник в сознание рабыни…
— Господин решил оставить рабыню у себя? — и Ирму не волновало, сколько звонкой радости прозвучало в ее вопросе.
Она уже давно не оценивала себя со стороны, в реалиях прошлой жизни, в правилах и приличиях. Гордость, достоинство, честь, стыд, осознание себя и своего места в мире давно покинули ее. Им не осталось места в простом и насыщенном существовании. Невероятно давно все стало намного проще, остались только простые желания тела, самые простые мысли.
Все однообразное содержание текущих дней — монотонный тяжкий бессмысленный труд, еда — каждый раз все та же серая рабская каша без всякого вкуса, снова труд, мимолетная нега в теплом источнике, а потом — боль и экстаз в руках господина, которые длятся миг и эон, находясь вне времени. Потом краткий сон без сновидений и все сначала.
День за днем, счет которым давно потерян.
День за днем, каждый из которых отличается от других лишь тем, что будут творить в сей день руки ее господина.
Дни, похожие один на другой. Жизнь без смысла и впечатлений. Еда без вкуса. Сон без сновидений.
В этой неизменной череде лишь тесно сплетенные боль и экстаз пробуждали если не разум, то хотя бы чувства. Боль и экстаз составляли ее жизнь, боль и экстаз сосредотачивались в руках господина, в нем самом — сосредотачивалась вся Вселенная рабыни.
И разве может рабыня не радоваться, что господин обратился к ней?!
— Разве я разрешил тебе говорить, рабыня?
— Прости рабыню, господин! — и Ирма моментально распростерлась в позе «обращение». Ей совершенно не хотелось «освежить знакомство» с жалом, которое, казалось, никогда не покидало рук господина.
* * *
Волк с удовлетворением посмотрел на распростёршуюся ничком рабыню.
Ничего в ней не напоминало ту гордую девочку, которая собиралась преодолевать тяготы плена с гордой поднятой головой и патриотическим долгом перед Империей в душе.
Нет, нынче у его ног валялась подлинная рабыня, трепещущая от радости, что господин обратил на нее внимание, и вибрирующая от надежды, что господин призвал ее для службы, в которой она удовлетворит свою расцветшую и осознанную рабскую потребность. Потребность неотступную и ненасытную, как тяга, заставляющая наркомана постоянно желать объекта своей привязанности и никогда не насыщаться им до конца.