Стезя

Денисов Николай Васильевич

Каюта

Была лишь призраком уюта, Всего углом очередным – Два на три зыбкая каюта С иллюминатором двойным. Но, драя палубы «корвета», О трап сбивая каблуки, Я, как Господь, в каюте этой Прожил не худшие деньки. Там пахло русскою махоркой И табачком далеких стран, Там грохотал за переборкой Сам Ледовитый океан. Но было празднично, однако, Открыть полмира за бортом. Да и тепла хватало с гаком, Еще осталось на потом, Когда уже от вьюжных кружев Последний индевел причал И экспортировали стужу Ветра Аляски по ночам, Когда душой на берег рвался, И знал, назад не поверну, Как с отчим домом, с ней прощался. Доныне чувствую вину. 1980

Возвращение

Еще держалось лето, Но с моря гнало лед. Я думал не об этом, Ныряя в самолет. Отпрянули олени, И дрогнуло шасси. Я в мыслях был в Тюмени, – И мчался на такси. И ощущал всей кожей: Вот выбежит родня! Слегка кивал прохожим, Кто узнавал меня. В богатой шубе жаркой Я мчал, как бы сквозь сон, Выдерживая марку, Арктический фасон. 1976

* * *

Среди льдов в разводьях узких, Вдалеке от мест жилых, Сколько я душою русской Пережил картин былых: И в каюте одиночной, И на баке хлопоча, На корме – в работе срочной, Душу Арктикой леча. Пусть встречала, привечала Не теплом родной избы – Хрусталем сосульки малой Возле камбузной трубы. Да матросскою столовой, Да ожогами в мороз, Где мираж в дали бедовой: Поле с рощицей берез! До сих пор в причудах света Так и вижу наяву: Кто-то в белом поле этом Косит белую траву... 1978

Воспоминание о стеклянных банках

Участникам перегона плавучей электростанции «Северное сияние – 04»

Не вышло иначе. Над бездной, Где бы о мужестве писать, Я выполнял приказ железный: «Посуду за борт не бросать!» Был тот приказ смешон и жуток, Его б забыть, и все дела! Но на пустой и злой желудок Меня братва б не поняла. И потому хватило нервов (Жаль, что вдали от наших жен!) Над стеклобанками консервов Нежней орудовать ножом. Так набралось порожних банок, – По мне бы в море их не жаль, – Из-под «борщей», из-под «солянок», Из-под капусты «провансаль». И вот в Певеке, на стоянке, Куда геройски мы дошли, Сгрузили оптом эти склянки, В ларек посудный унесли. И взяли выручку! О боже, Куда потратить этот клад? На пиво? Выделили тоже, Но главный козырь – лимонад! Его уж попили от пуза, Считай, на десять лет вперед: Всего днем раньше с этим грузом Пробился с юга пароход. Усталый, сумрачный, облезлый, Да это помнят моряки, Как тот приказ, приказ железный, Вначале встреченный в штыки. 1979

В конце рейса

Вот и льды позади, И шторма далеко, И тяжелые выдохи Трюмного груза. Осторожно, Как будто в иголки ушко, Продвигается танкер В пролив Лаперуза. Я об этом рассказывать Буду не так Где-нибудь возле речки, В тени краснотала, – Будто море ярилось, Бросая на бак Изумрудную шкуру Девятого вала. Как я ждал эти воды, Ждал ночи и дни, Где рыбацкие шхуны, Что тракторы пашут! По крестьянской привычке Смотрю на огни: Вот японские... Там уж, наверно, И – наши! 1978

* * *

Снова кончены сборы, Вот и ветер в лицо. Пароходной конторы Опустело крыльцо. Беспечально и кротко – Я ж к разлукам привык Покидаю Находку, А точней – материк. Стекленеющей рябью Холодок на душе. Между сушей и хлябью Выбор сделан уже. И в каюте походной Я, как в доброй избе. Вот и мыс Поворотный Может статься, в судьбе 1978

Аляска

Только прозелень вод – как болотная ряска, Да старпом замечает – не в меру курю. В семикратном бинокле – как призрак – Аляска. Вот и я с Джеком Лондоном поговорю! Только я застегну поплотнее фуфайку – И на мостик, на ветер, – оттуда видней Времена золотой лихорадки Клондайка, Что не только наживой манила парней. Поценней самородка понятия чести, И прекраснее женщин отвага бойца: Подхватить на лету вороненый винчестер – И в седло! И галопом догнать подлеца! Обанкротясь, на шхуну наняться матросом, Неразмененный доллар храпя в рундуке. Иль на верткой долбленке вдвоем с эскимосом За любимой лететь по Юкону-реке. Иль за друга подняв сан-францисское виски (Этот друг для тебя снять рубашку готов!) А потом... Но над мачтой пронесся со свистом Самолет, что с юконских взлетел берегов. Просвистел, окропив керосиновой сажей, Погрозил бомболюком и ревом турбин. С серебристо-округлых боков фюзеляжа Вдруг повеяло зябкой тоскою глубин. И за борт я как будто бы выронил сказку, И старпом не сдержался: «И я – закурю!» В черных водах все дыбила скалы Аляска. Все равно! С Джеком Лондоном я говорю! 1978

НА ПРАЗДНИКЕ НЕПТУНА

Морякам танкера «Самотлор»

Нептуном был назначен я – И возгордился малость: Мне в этой должности, друзья, Работать не случалось. Но я управился, как мог, Без суеты и крика, Как молодой, но твердый бог. Всея морей владыка. Вот я, владыка из владык, Иду. За мною свита. Нервозно мечется кадык На горле помполита. А капитан равняет строй. Трепещет? Ну и ладно! – Куда путь держите, герой? – Допрашиваю складно. Толкует что-то про моря, Про коллектив прекрасный, Конечно, хочет, чтобы я Не гневался напрасно. Подносит чарочку – в зачет! Киваю благосклонно. А грим за шиворот течет, На уши жмет корона. И чтоб себя не уронить, – Достоинством рискую, - Велю команде воду пить Соленую, морскую. Трезубцем грозно грохочу, Велю поторопиться: Удостовериться хочу, На что народ годится? Никто не лезет на скандал, Покорно сносят муки. А свита – только волю дал – Похлеще ладит штуки. Стою в наряде золотом. За вздор считая жалость... Да! Сладость власти и потом Во мне, как яд, держалась. 1978

* * *

Изумрудно мерцает планктон. Хороша за бортом заваруха! Все же это не чаячий стон, Он лишил бы присутствия духа. Поднялись в фосфорической мгле Водяные нестойкие горы. Экземпляр «Огонька» на столе Потерял уже точку опоры. Где-то мирно поют провода. Делать нечего – лает собака. А со мною лишь в небе звезда, Называется – знак Зодиака. Потому и на грубой волне По земной размышляю привычке: Окажись в эту пору на дне. Ни согреться, ни выпить водички 1978

Я верил

Спасительная бухта – Земля со всех сторон! И не трепал нас будто Лишь час назад циклон. И не врезал по скулам У бездны на краю, Прожорливой акулой Не скалил пасть свою. Конечно, в океане – У крепкого руля – Я знал, что не обманет Земля. Моя земля! Я верил окрыленно Домам ее, дворцам, Траве ее зеленой И стойким деревцам. Они меня взрастили, Они меня простят, Они и на могиле Моей прошелестят... 1984