Стезя

Денисов Николай Васильевич

Попугай

Что за тварь, Оборвал бы язык! По-английски кричит И по-русски. Попугайничать – грех не велик, Но зачем же мешать При погрузке? Моряков отрывает от дел, До команд капитанских Добрался. Лучше б век в своих джунглях Сидел, Воспитаньем птенцов занимался! Вира! Майна! – В бомбейском порту. «Вирра! Вирра!» – Он вторит, как эхо, Как горошек катая во рту, На борту толчея и потеха. Ночью грянуло: «Срочно! На бак!» Встрепенулись, Не чуя обмана, Прибежали – там попка-дурак: «Как спалось, – говорит, – Мореманы?!» 1984

О

священной корове

Наполненный гневом здоровым, Ругай меня, критик, брани! Пивком согрешил... О корове Писать и не думал – ни-ни. Я сам к ней бочком и сторонкой, И дело мое сторона: Будь Зорькой она иль Буренкой, Неприкосновенна она! Но вот же, напротив церквушки, Годков по двенадцать мальцы Сидят под коровою с кружкой И тянут святые сосцы. Видать, притомились от зноя, А жажда в жару горяча. И брызжет родное, парное, О донышко кружки стуча. Стоит коровенка чужая, Мальчишек задаром поит. Машины ее объезжают, Повозки обходят. Стоит! Одна посреди перекрестка, Худая, как баба яга. Наряжены в чудные блестки Ее костяные рога. В таком экзотическом виде Торжественно бродит потом. И словом никто не обидит, Не то что пастушьим кнутом. Весь город ей – выпас, жилище Где хочет, ночует, живет. Арбузную корку отыщет И свято и смачно сжует. Священная тема коровья! Другое вот дело – пивко... Конечно, и мне для здоровья Желательно пить молоко. 1984

Индийские вороны

...Вот слетелись и нате орать! Что поделать, смиряюсь бесславно Даже взглядом нельзя их пугать, А уж действием грубым подавно. Потому и спокойный в словах, Хлопочу над дилеммою новой: И выходит, что в равных правах Эти твари с бомбейской коровой. Карр! Да карр! – Оглушили почти, Допекли безнаказанным игом. Поднял камень, – О Будда, прости! – Улетели мошенницы мигом. 1984

Бродячий пес

Мы с ним глазами встретились на миг, Он посмотрел и замер оробело. – Как поживаешь в Индии, старик? И пес пролаял: – «Вам какое дело?» Ах, черт возьми, Гордыни – будь здоров! Но, право, грех голодному гордиться. – Пойдем, старик, до наших поваров... И мы пошли вдвоем по загранице. Потом лежал на жарком пирсе он И кости грыз, что с камбуза кидали, И отгонял рычанием ворон, Когда они уж очень досаждали. Проснусь поутру, лает: – «Как дела?» – Мосол подкину, взглядом приласкаю. Сдружились мы, но грустною была Дальнейшая история морская. Еще неделя, две, и я – уплыл, И в этот порт Уж больше не вернулся. Бродячий пес... Ах, как он вслед скулил О том, что снова в людях обманулся. 1984

Неприкасаемая

Дыша духами и туманами...

А. Блок

Прошла, прошествовала рядом В цветной толкучке городской. Какой мужчина жарким взглядом Не посмотрел ей вслед с тоской! Над ней запреты, как вериги, Хоть и прекрасна и мила... но над проклятьем всех религий Она как женщина прошла. Прошла торжественно и властно По небесам и по земле, Сияя знаком низшей касты На гордом царственном челе. Дразня походкою и станом Почтенных старцев и юнцов, Дыша сандаловым туманом Бомбейских хижин и дворцов. 1985

Туземка

Под одежкою плоть тугая, Взоры – тайна и глубина. Босиком по камням ступая, Как скульптура, идет она. Кто она? Из какой там касты? Или диво явилось мне? В стороне от толпы цветастой, От сородичей в стороне. Не славянка во чистом поле, А туземка во цвете лет! Обезьяны в ветвях магнолий Восхищенно кричат ей вслед. Я и сам от любви сгораю, Фантазирую на ходу. Вот уж мысленно догоняю, Целомудренно обнимаю, На горячий песок кладу. Над Бенгальским заливом ведро, Бирюзовая синь воды. Жаркой близостью ходят бедра, И прибой поощряет бодро Наши сладостные труды. Отгорели и снова вспышка. Над заливом летят века... Шепчет пламенно: «Мой мальчишка!» Завершаем свою интрижку Аж на острове Шри-Ланка. Зной и нега в тени акаций. И туземные спят вожди. Никаких тебе пертурбаций. Говорю я: «Хочу остаться!» «Нет нельзя, морячок, иди!» Ухожу я. Муссоны веют. Вот-вот хлынет сезон дождей. От Коломбо и до Кореи Буду думать, как золотеет Тесный пламень ее грудей. 1993

* * *

Проснешься и глянешь в чернильную тьму Ночной океанской пучины, И ноги ведут покурить на корму, Обычно без всякой причины. Корму то поднимет, то бросит. Невмочь! Планктон возле борта искрится. И сладостным духом пропитана ночь: В Бомбее грузились корицей. И там же сверчки – развеселый народ, Подсели. А сколько апломба! Три звездочки в небе – летит самолет, Наверно, летит на Коломбо... 1984

Остров в океане

Берег, пальмы, песок. Все на вечном приколе. Да обломки досок, – Корабельные, что ли? Кто здесь был – Магеллан, Иль сподвижники Кука? Из прибрежных лиан – Ни ответа, ни звука. Хорошо бы пристать! – Собрались на спардеке. Тишина, благодать, Как в шестнадцатом веке. Рай под каждым кустом, Экзотичные пташки... Но пронесся «Фантом» И – по коже мурашки. 1985

* * *

М.Д.

Что вздыхаешь, грустинку тая? Нам обоим от жизни попало: Строил замки воздушные я, На земле ты очаг сохраняла. Если завтра – глаза в небосвод! – Вновь умчусь за звездой вдохновенья, Ты проводишь меня до ворот, Обещая любовь и терпенье. Отштормуют мои корабли И вернутся к причалу победно. Как дочурки, скажу, подросли! Ты слезинку смахнешь незаметно. Не прожить без утрат и потерь, Но светлы наши звездные сферы – Ге, что ловкие люди теперь Принимают за блажь и химеры. 1984

Индийский океан

Приметил радар судовой

И вот после тьмы ножевой, Стерильной тропической ночи, Приметил радар судовой Пустынный такой островочек. Клубятся над ним облака, Прибойная мечется пена, Но в глубь островка – ни дымка Ни стойбища аборигена. Как будто немое кино, Фантастики будто страницы. Такого ведь быть не должно, Должны быть хоть звери и птицы. Должны быть и камни могил В тени иль под зноем палящим, Ну хоть бы один крокодил, Какой-нибудь слон завалящий! Безжизнен и тих островок, Крупинка планеты, не боле. Всеобщий трагический рок Пометил его биополе. Молчит горизонт-окоем. И мы в толчее белопенной, Пока есть возможность, идем, Теперь уж одни во вселенной. 1992