Стезя

Денисов Николай Васильевич

Нечаянная повесть

Ивану Пятнице

Так завершился сюжет этой сумрачной повести И присоседился к списку привычных потерь. Белая ночь! Мы ходили по Диксону в поисках, Может быть, грусти? Чего – уж не знаю теперь! Снег прошлогодний светился отчетливо, матово, Дорисовав побережья высокий карниз. Как на колеса, я грязь на ботинки наматывал, Будто совхозный, случайно не списанный «ЗИС». Ты мне твердил про зимовку на острове давнюю И про подругу, что ждать обещала сто лет. Вот в полутьме неожиданно стукнули ставнями, И ночника загорелся таинственный свет. Мы на крыльце деревянном для смелости топнули Поочередно, тревожа семейный народ. «Шляются тут!» – нам

в ответ только форточкой хлопнули, Бросив вдогонку: такая, мол, здесь не живет! Жизнь моряка! Мы судьбу выбирали не сами ли? Шли мы на судно, был холод придирчив и груб. Но обнявшись, мы веселые песни горланили, Пристанский сторож приветливо крякнул в тулуп. Норд сатанел, надувая над грузами пологи, Пенился вал и с размаху хлестал о гранит. И она понавещали нам лишнего метеорологи, Вот и прибой, как нанявшийся, в берег долбит. Приободрясь, мы ступили на палубы чистые. Как было знать нам: вернемся ль на этот причал? Норд сатанел, будто список потерь перелистывал, И до отплытия в стенку каюты стучал. 1976

Шуточное

В Америку – рукой подать. Эфир напичкан твистами. А в Карском море благодать: Плыви себе, насвистывай! И не грущу я ни о ком, Слежу за льдиной хрупкою, За каждым нерпичьим хвостом, Попыхивая трубкою. О чем грустить? О чем жалеть? По штату – не положено! Вон спит на холоде медведь, Поужинав мороженым. Я ж в полночь белую не сплю И ничего не делаю. И жмется льдина к кораблю Коварной грудью белою. 1975

Стамуха [3]

Улеглась на песчаной банке – Караванам судов на страх: – Дайте адрес другой лежанки, Ноют пролежни на боках! Не хитри ты со мной, стамуха, Пе заманивай на покой. Не стучи о борта, старуха, Ледяною своей клюкой. Поют кости в сырой постели. Знаю, плохи твои дела! Я ведь тоже бывал на мели, Только людям не делал зла. Да и ты по людской привычке, В одиночестве истомясь, Манишь чаек испить водички, О птенцах посудачить всласть. 1976

3

Стамуха – льдина, остановившаяся на мели

Ночь в проливе Вилькицкого

Над проливом Вилькицкого Ветер и мгла, Да летящий за борт Уголек папиросы. И мерещится мне: Будто дома луна Над селом проплывает Осколком тороса. Хоть на миг бы в каюте Забыться от дум, Да послать эту качку Куда-нибудь к черту, Чем за боцманом лезть В громыхающий трюм – Каждый миг караулить Удары по борту. Но бурлит и бурлит Ненавистная мгла. Разбиваем полей ледяных Бастионы. Ах, луна! Прокатилась бы Мимо села, Да надежней укутала Плечи влюбленных! Но и там уж гармошки Отпели давно. А борта все грохочут В ночи беспредельной, Словно это стучит И стучит в домино Осовевший без жен Наш народ корабельный. 1976

Поединок

Когда арктический туман Нагрянул с полюса сердито, Опять напомнил океан О том, что назван – Ледовитым! Запела рындовая медь С какой-то грустью не матросской. Из-за торосов встал медведь, Как постовой на перекрестке. Но я подумал: «Ни черта! У нас надежней оборона!» Сверкал у самого борта Трезубец бога Посейдона. Пучину вод перевернув, Явил он волю и отвагу! И чайки, лапы подогнув, Легли на курс – К архипелагу. Но нам сдаваться не резон, У нас сезонная работа! И отступился Посейдон, Смахнув ладонью Капли пота. И видел я: По глыбам льдин Он мирно шел, отбушевавший, Как всякий старый гражданин, Не мало в жизни повидавший. 1976

Встреча с моржом

В море Лаптевых, как на беду, В ледяную войдя мешанину, Мы разбили на полном ходу У моржа персональную льдину. Просверкали у зверя зрачки: Кто наделал, мол, лишнего шуму? Полоснули по борту клыки Так, что страхом наполнились трюмы. Мы стояли на баке, дрожа, На морозе не грели тельняшки. За сердитой спиною моржа Легких волн разбегались барашки. Мы молчали, молчал капитан. Виновато стучали машины. Лишь дорогу, где шел караван, Бинтовали тяжелые льдины. 1976

Северный ветер

Не на шутку рассержен Борей. (Всеми мачтами палуба клонится!) Он в высоких широтах морей Не приучен ни с кем церемониться. Вот уж мостик ушел из-под ног И улыбка – с лица командирского. И растерян кулик-плавунок – Рыцарь моря Восточно-Сибирского. Не вчера ль он обхаживал птах, А теперь оправдаться надеется: У меня же птенцы на руках, Уследишь ли, что на море деется! Упредил бы ты, вольный баклан! Все паришь наподобие ангела? – У меня, он кричит, – океан От Таймыра до острова Врангеля! 1976

Должность кока

Туча черная, сырая, Льдина нежно голубая, Дождь со снегом пополам, Чайки где-то по тылам. Реет вымпел воспаленный, Трапы стылые круты. Ну а я в поту соленом Кашеварю у плиты. Сочиняются котлеты С нежным именем «лю-ля» Нелегка же, братцы, эта Должность кока корабля! Северит, свистит, утюжит Ледяной забортный вал. Но прошу ребят на ужин Закусить, чем бог послал. И с мороза налетая, Греясь камбузом сперва, Вилки, ложки разбирая, Веселей глядит братва. Ну а я? Ведь тоже нервы Да и нервам есть предел. Подаю пока консервы, Вспоминаю ЦДЛ, Где ни бури и ни ветра, Кофейка легко испить, На какого-нибудь метра Бочку издали катить. Иль, настроившись покушать Глаз кося на бутерброд, Солоухина послушать, Как живет простой народ... На борту – иное дело – С этой пищей канитель! Хорошо, коль бросишь тело В несогретую постель. И припомнишь поневоле, Одеяло теребя, как жена вздыхала: «Коля, гонят в Арктику тебя?..» И о том, что буря эта, С шапкой пены набекрень, Хороша лишь для газеты, Да и то не каждый день... Туча черная, сырая, Льдина нежно-голубая, Дождь со снегом пополам, Чайки где-то по тылам. Но зато потом па суше, Где теплом полны дома, Так твою возвысят душу Эти грубые шторма! И не раз в тоске обвальной Сам себя возвысишь ты: «Все же, братцы, гениальней «Сочинялось» у плиты!» 1981

Запах хлеба

Потерялись дымки факторий, Словно нити чужой судьбы. Вдруг пахнуло в Чукотском море Хлебом из вытяжной трубы. Потянуло душком полынным, Теплой пашней, где спит заря, Позабытой почти, равнинной, С паутинками сентября. Столько каждый в деревне не был! И, повысыпав из кают, Мы услышали – будто в небе Наши жаворонки поют. Даже боцман, он житель местный, Улыбнулся, хоть весь продрог. А всего-то – в духовке тесной Каравай подрумянил бок. Вот какая случилась повесть: Дрейфовали мы много дней, И меня донимала совесть – Сухарями кормлю парней. Крепко вахты братва стояла, Но за ужином всякий раз Нерешительно повторяла: – Хлебца б свеженького сейчас! Что ж, рискнуть – не большое горе! Плыл мой камбуз в мучном дыму, И запахло в Чукотском море – Как поутру в родном дому. Снова за бортом в буре мглистой Падал ветер в провал волны. Но была моя совесть чистой Перед флотом родной страны. 1976

Снег

С морозных палуб Сбрасываем снег. И нет конца работе Окаянной. Но я привычный К делу человек, Легко машу Лопатой деревянной. Потом иду, Подошвами звеня, В свой уголок Качающийся, тесный, Где всякий раз Со стенки на меня Надменно смотрят Очи «Неизвестной». А снег летит, летит... Невмоготу! Да и братва. Наверное, готова Зазимовать В каком-нибудь порту До теплых дней С красавицей Крамского. 1975