Стезя

Денисов Николай Васильевич

* * *

Эта девочка снится всегда, В легком платье – полет и парение! Школьный бал. Выпускные года. Торопливое сердцебиение. Что я делал? Да переживал. По земле я ходил? Не по небу ли? На гармошке играл? Ну, играл. Объяснился в любви ей? Да не было... Были весны в другие лета, Торопливые клятвы, признания. Но вальсирует девочка та, Обретая второе дыхание... 1979

На рынке

Теперь на местном рынке Запрещено винцо. Зато, как на картинке, Все фрукты налицо! Прицениваюсь нежно: Какие румяна! Цена, она, конечно, Кусается цена. Поют веселым скопом Под гирями весы. Торчат, как из окопов, Нездешние носы. Они торчат недаром, Делишки не плохи. Останутся с наваром, А мне опять – стихи! Хожу-брожу нелепо, Чеканятся слова: – Почем, хозяин, репа? – Попробуй-ка сперва... 1979

Природа и поэт

И день и ночь, строча, портняжа По токовищам косачей, Остатки зимнего пейзажа Уносит труженик-ручей. И облачка, что к солнцу жмутся, Еще по-блоковски чисты, По, глянь, над пашнею прольются. Над чем же мучаешься ты? А ты, прижав портфель к костюму По грязным лужам держишь путь, Ведь он, портфель, не фунт изюму Не пара строф каких-нибудь! В нем все, что надо: Птичья тушка, И рыба – спинка муксуна, И даже ранняя петрушка. И хрен. А этот... на хрена? А чтоб жене ответить с толком, Докинув шляпу до гвоздя: – Достал! – и радоваться долго, Жестокий дух переводя. 1979

Поленницы

Поленница к поленнице – И кладка хороша! Труды мои оценятся, Ведь вложена душа. Я по-крестьянски бережно Минутой дорожу. Безвестности, безденежью Топориком грожу. Поленница – к поленнице, Кладу, не устаю. Красивой современнице Полешки подаю. Хоть комары-комарики Едят нас, будь здоров, Не отступлю от лирики И на укладке дров. Да-да, зимой оценится Старательность моя: Поленница к поленнице Березовая! 1979

Герани

Посвящаю моим братьям

Несут как по воздуху сани! Морозно. И кучер с кнутом. В огнях неусыпных гераней Сияет родительский дом. Приедем, на печь завалюсь я: – Кто сладко мурлыкает здесь? Кот Васька проснется на брусе, Наэлектризованный весь. Как вкопана, встала упряжка. – Э – гей! Распрягай рысака! – И мама... И падает чашка... Лет двадцать прошло? Иль века? Опять нас встречают герани. Но скольких не вижу огней... Ах, сани, морозные сани, Безжалостный топот коней! 1979

Неизвестный

В гимнастерке застиранной, скромной, Да и выправкою – не орел, Он стучался к нам полночью темной, Обогрелся и дальше побрел. Детство, детство! По белому свету Сколько сирых прошло и калек! Но запомнился сумрачный этот, Неприметный ночной человек. Может быть, на побывку спешил он, Может, в полк возвращался назад? У дороги проселочной стылой Похоронен боец, говорят. И душа – то болит, то отпустит: Столько было чудес на земле, Что не верится собственной грусти, Безымянным могилам во мгле. Вот узнать бы в селеньях окрестных, Старожилов бы надо спросить: Не стучался ли к ним неизвестный, Не просил ли кваском напоить? 1979

В Сургуте мороз

В Сургуте мороз. И в гостинице тесно. У солнца о нас не болит голова. Я тоже застрял, и пока неизвестно, Когда отогреют к полету Ан-2. Ну как тут не вспомнишь крестьянские сани Возницу в тулупе, себя на возу, Как прямо с мороза в натопленной бане Сияет распаренный веник в тазу. Ну как не заметишь, что город в запарке, И в орсовской лавке не продан товар, И густо над крышей вон той кочегарки Клубится совсем неизбыточный пар. В такую бы пору за чаем семейным Посиживать мирно, не зная хлопот. Но требует «шайбу» на поле хоккейном Охочий до зрелищ сургутский народ. В глубины уходят долота и буры, Вот только железо – серьезный вопрос – Нет-нет да не выдержит температуры, И снова руками разводишь: моро-оз! 1978

На улочках Увата

И тишина, и белый русский снег На деревянных улочках Увата. И на снегу резвятся пацанята, И я брожу, бывалый человек. Вон трактора с прицепами бегут, Они спешат, наверно, за соломой. Вот катерок во дворике райкома, А там паром и зимник на Сургут. Не пережив разора и беды, Здесь снова ждут с тревогой половодья Губительная мельница воды Не раз топила лучшие угодья. Разгул стихии! Бог ее простит. Но от людей бежали зверь и птица. Какая тут душа не загрустит И в торжестве добра не усомнится! Когда ж опять взбунтуется Иртыш, Грозя разором целому району, Я так хочу, чтоб радость этих крыш Не потревожил холод похоронный, Чтоб где-то был паром на берегу, И ребятня на улочке знакомой, И катерок, зимующий в снегу, И «Беларусь», спешащий за соломой... 1979

* * *

Со всеми грачами, стрижами Хоромы – считай, терема – Берут за гроши горожане В пустующих селах дома. Летят «Жигуленки» и «Лады» По следу телег и саней. Не стало привычного лада У старых лиричных плетней. Случайно в тенетах чердачных То прялка, то серп удивит. По все же расчетливый, дачный, Спеша, утверждается быт. При всяких лихих переменах Мы рады кивать на судьбу. Я тоже купил за бесценок В сибирском селенье избу. Конечно, морковка, редиска, И речка, и поле – близки. Но чувство – как будто у близких Все это отнял воровски. 1979

Ночные гости

Прямо к ужину и подоспели, Видно, дом наш попал на пути. Половицы скрипели и пели, Занавески плескались в кути. Помню точно, что не было пира, Было хлебушка полкалача. Но дымилась картошка в мундирах Из ладони в ладонь. Горяча! Это мать подала. А у печки Батя шумно лучины тесал. Над коптилкою слабым сердечком Керосиновый свет угасал. И наутро мы их покормили Лишь потом, проводив за порог, Я спросил: – Ну а кто это были? Мать вздохнула: – Да люди, сынок... 1979