Стезя

Денисов Николай Васильевич

* * *

Любила, мучила, жалела, Сковала тысячей оков. Какого черта! Надоело. Я взял билет – и был таков. Под стук железный, Стук колесный, Легко сойти за бодрячка За разговором несерьезным И за игрою в дурачка. Но я и в карты отупело Гляжу: валеты, короли... Любила, мучила, жалела. Любила ли? 1981

Прилетал самолет

Прилетал самолет... А зачем? Уж теперь не узнаю! Пусть побольше загадок останется нам на Руси. Помню, в озере Долгом, зеленую тину глотая, От моторного рева ушли в глубину караси. Самолет покружил, опускаясь во поле широком, По которому резво коняга трусил под дугой. Помню, мы от винта раскатились веселым горохом, И ковыль заклубило спрессованной силой тугой. И казалось – небес опускался за ярусом ярус, Чью-то кепку удуло в угрюмый дурман конопли, Чьей-то белой рубахи надулся восторженный парус, И смущенные бабы держали подолы свои. Из кабины ПО-2 показался таинственный летчик, Он на землю сошел и «Казбек» мужикам предложил. Сразу несколько рук потянулось, и только учетчик Угощенья не принял – он, знать, в РККА не служил. Прилетал самолет... Пустяки, приключенье какое! Ну село всполошил, от работы, от дел оторвал. И поднялся опять. Но надолго лишил нас покоя: Ведь не зря же, конечно, он, тратя бензин, прилетал? Нет, не зря... Ах, как он растревожил меня, шпингалета: «Буду летчиком – точно! – решил, – А доверит страна, Сам сюда прилечу я со сталинским важным пакетом, Папирос дополна и конфет привезу – дополна! А на землю сойду – от сапог только солнышко брызнет! И на чай, на блины со сметаной родня позовет. В ту уж пору, конечно, мы все заживем в коммунизме...» Дальше спутались грезы. Позвали полоть огород. Снова возле домов мужики с топорами потели, Так никто и не слышал мальчишечью думу мою. На Засохлинском острове сильно березы шумели, И журавль у колодца раскачивал долго бадью. 1982

* * *

По двору ходит Миша. Мирно, светло ему, Походя ребятишек Учит тому-сему. Валя жива-здорова, Тело из кофты прет. Пойло несет. Корова Теплое только пьет. Есть еще бабка Настя, Настует порося, Много в ней было власти, Да испарилась вся. – Миша! – зову несмело. – Некогда! – говорит. Вижу, как то и дело Он за водой пылит. Вот уж за вилы Миша Взялся, несет сенцо. Грудь под шубейкой пышет, Смотрит заря в лицо. С думой о росном лете Тоже смотрю в рассвет: Кажется, на планете Зла и раздора нет... 1982

Ветер

Грубо стучался в сени, Рявкал, «качал права», Руки ломал сирени, Выдержала едва. С петель содрал воротца, С маху и – в колею. В черную пасть колодца Кинул, гремя, бадью. Не сомневаясь в силе, Враз раскачал избу. Ведьмы, какие были, Вылетели в трубу. С треском свалил ограду, С крышей наколбасил. Что-то ведь было надо – Столько потратил сил! 1982

У реки

Кличет и кличет телка Женщина возле ракиты. А у меня, рыбака, Спит поплавок, как убитый. – Где же ты бродишь, варнак! – Все еще кличет, хлопочет. Шустрая речка Кармак Острые камешки точит. Да, усмехаюсь, беда! Вслух говорю шаловливо: – Здесь же не выгон... вода! И поплавок заводило. Бросила прутик в траву: – Благодарю за науку... – Надо ж, крючок на плотву Выловил, кажется, щуку! 1982

Халмир

Шуршит белесый ягель, И громче звуков нет, Как будто по бумаге Печатается след. Плашмя ложатся тени, В овраг ведет тропа, Где жертвенных оленей Белеют черепа. Устроен зло и просто Потусторонний мир. Я кланяюсь погосту С названием – халмир. На тундровой дороге – Случайный интерес: Языческие боги Мерещатся окрест. На сумрачные лики Шагаю прямиком, Жемчужинки брусники Хрустят под каблуком. 1982

Волк

Серый волк свернул с дороги, Скрылся в снежной кутерьме. Уношу скорее ноги: Что у зверя на уме? Нападет, ему недолго, Обстановка – благодать: Так и так, ругал, мол, волка? Потрудись ответ держать! Фантазируя без меры, Словно в чем-то виноват, Шел я, жуткие примеры Вспоминал до крайних хат. 1982

Полдень

У озерка – коровий стан, Старик пастух в кепчонке потной, О том, что рядом Казахстан, Напомнил всадник искрометный. И с ястребиной высоты Неуловимо пекло льется. И жадно жалят пауты Круп молодого иноходца. Хрестоматийная печаль: Промчал седок и чисто в поле! И все равно кого-то жаль По-настоящему, до боли. 1982

Ворона

На ель уселась снова От голода вздремнуть. Нет дедушки Крылова, Помог бы чем-нибудь. На сумрачные кроны То снег летит, то дождь. Все косточки вороны Пронизывает дрожь. Конечно, жизнь воронья Сплошная маята. Но каркнула спросонья И, вроде бы, сыта! 1983

Блестящий зал

Блестящий зал! Веселье и уют. Искрят манишки, Платья в позолоте. Вот оркестранты С трубами встают И приступают С удалью к работе. Столкнулась медь – И ожил вмиг партер. Танцуют все: Изволь поторопиться! А я – вполне приличны Кавалер – Стою один. Прости меня, столица! Пусть этот зал Оркестром окрылен, Пусть он возвышен! Я не протестую. Как мастерски Выводит саксофон За парой пару, Тонко волшебствуя! А как солист прекрасен, Боже мой, Когда откинет голову Устало, Что «бабочка» С манишки золотой Вот-вот от блеска Выпорхнет из зала! Так почему ж, скажите, Этот зал Меня уносит с грустью К той поляне, Где я парням И девушкам играл На безотказном Стареньком баяне?.. 1967–1982

Незабываемое

Скрип розвальней, скрипы гужей, Свет ламповый, печь да ухваты, Глухой говорок ворожей... За окнами год сорок пятый. За окнами трели скворца И первый ручей с косогора. Но нет еще с фронта отца. Придет! И, наверное, скоро. Недаром, черны, как грачи, Старушки сошлись у колодца, Мол, было явленье в ночи Георгия Победоносца! И грозный Илья прямиком Мчал по небу в яркой рубашке. И пахли густым деготком Гужи его громкой упряжки. И все это – к миру, к любви! Но главное – бабке Меланье Привиделся храм на крови, А это к родне и свиданью. 1983