Стихи в переводе Сергея Торопцева

Бо Ли

Одиноко сижу на склоне Цзинтин

Последних птиц не стало в вышине, И сиро тучка на покой слетела. Лишь мы с горой остались в тишине — Друг друга видеть нам не надоело.

753 г.

Гуляя в Цзинтинских горах, посылаю историографу Цую

Уходит ввысь Цзинтинская гора, Я здесь живу, как завещал поэт В стихах, как будто созданных вчера, Хотя его уже столетья нет [296] . Всхожу по тропам в чистоту луны, Внизу у городской стены — Циншань [297] , Там только стайки уточек видны, Крича, напиться из реки спешат. Споткнулись Вы на жизненном пути, Но Вы — Журавль в снегу на Яотай [298] ! Над Одиноким облако летит, И сердце — с ним, в заоблачную даль. Ко мне Вы заходили в скромный дом, Мы насыщались смехом и ботвой [299] … Мир обдал нас осенним холодком, Так зябко, если друга

нет со мной. У пояса — в сверканье яшмы меч, Мы с верой не расстанемся легко! Возможно ли такими пренебречь?! Нам с Вами место — среди облаков [300] .

296

Имеется в виду поэт 5 в. Се Тяо, воспевавший гору Цзинтин и даже построивший тут для себя хижину.

297

Циншань (Зеленая гора):одно из излюбленных мест как Се Тяо, так и Ли Бо, который и похоронен на этой горе (в уезде Данту).

298

Яотай(«Яшмовая терраса»): место на горе Куньлунь, где обитают святые небожители.

299

В оригинале — подсолнечник и горох: простая и неприхотливая еда; но наслаиваются и другие смыслы — у обеих растений листья тянутся к солнцу; кроме того, это выражение в переносном смысле означает «я, ничтожный», и, возможно, имеются в виду «мы оба, ничтожные, униженные, но тянущиеся к солнцу».

300

Имеется в виду картина императора Мин-ди (дин. Хань), на которой изображены 32 высоких государственных мужа среди облаков.

753 г.

Это стихотворение можно было бы поставить в другой раздел — ведь оно насыщено воспоминаниями о родном крае Шу с его знаменитой горой Эмэй — Крутобровой. И все же — написано оно где-то в районе Сюаньчэна, быть может, на горе Цзинтин, чьи скромные пейзажи сплелись с ностальгическими картинами прошлого, и далеко не ясно, иней какой осени лег на колокола, заставив их пропеть мелодию, улетавшую к облакам. И куда они плывут, эти облака?

Слушаю, как монах Цзюнь из Шу играет на цинь

Цинь звонкоголосый сжимаетмонах, Пришедший с самой Крутобровой горы, И вот для меня зазвучала струна — Чу! Шепот сосны в переливах игры. Потоками звуков омыта душа, Откликнулся колокол издалека. Гора погружается в ночь не спеша, И, мрак нагнетая, плывут облака.

753 г.

Подношу архивариусу Доу свои мысли о былом,

возникшие, когда с горы Цзинтин я смотрел на юг

С Цзинтинских склонов я смотрел на юг — В небесных взгляд мой растворялся далях. Пять-шесть святых здесь появились вдруг И, говорят, не раз затем бывали: Журчит ручей Цинь Гао [305] между скал, На той вон круче — место Магутаня [306] , Гора Линъян, куда Дракон летал, Сосна — с нее Журавль воззвал к Цзыаню [307] . Кто оперен — тот время покорил, Витает с Фениксами на просторе, Небесный свод лежит у этих крыл, Волною дыбятся четыре моря [308] … Мирское все оставив позади, Настигну ль их за облачною гранью?! Наш век — сто лет, и я — на полпути, А дальше все сокрыл туман бескрайний. Уже не вижу вкуса в пище я, Встречаю вздохом суету дневную. Уйти бы за Цзымином в те края, Где выплавлю Пилюлю Золотую [309] !

305

Музыкант из царства Чжао, владевший искусством даоской магии, он прожил двести с лишним лет, а затем погрузился в пруд, порой выныривая в «ручье Цинь Гао» (близ г. Сюаньчэн)верхом на карпе.

306

Буддийский алтарь на горе Магу близ г. Сюаньчэн, где, считалось, был выход в иное пространство.

307

Белый Дракон: заводь близ горы Линъянк юго-западу от г. Сюаньчэн, в этом месте, по преданию, некий Доу Цзымин, отказавшись от чиновной службы, любил удить рыбу в ручье и однажды выловил Белого Дракона, но отпустил его, а через 5 лет Дракон вознес его на гору Линъян, где он и стал бессмертным. Цзыань: став святым, Доу Цзымин призвал к себе Цзыаня, тоже любителя поудить у подножия горы, и когда через 20 лет тот умер, на дерево у его могильного кургана слетел Желтый Журавль и вызвал его из могилы.

308

Согласно древней географии, Китай был окружен четырьмя морями; видеть их все сразу означает взгляд из космоса, доступный лишь бессмертным святым.

6 Даоский эликсир бессмертия.

309

753 г.

Направляясь из Лянъюань к горе Цзинтин, встретил Хуэй-гуна,

мы вместе погуляли и поговорили о красотах горы Линъян,

в связи с чем и подношу ему это стихотворение

Принес меня осенний ветер На пожелтевшие луга, В пути красивых гор не встретил И не смотрел на облака. Но только лишь минуешь Реку [313] — Летят листы в лицо с ветвей, Цзинтин чарует человека Простою чистотой своей. Пронизаны ущелья светом, И горы выстроились в ряд, Я встретил У и Ши, одетых Так, словно здесь Небесный град [314] , В пространствах сих народ чудесен, Средь вод и трав исполнен тайн, Хуэй-гун особенно известен, Он освящает этот край. Сметая пыль в высокой зале, Витийствует, и мнится мне — Под тонкой кистью горы встали Изящной рифмой на стене [315] . Пустынничества скрыты смыслы, Красу Линъян живописал. Свод неба над ручьем немыслим, В воде дрожит луны овал. Два пика, Каменный и Желтый, Кто смог столь близко водрузить? Журавль не прилетает долго, Цзыань во тьме пути не зрит [316] . Или

в стране не стало места Для птиц, слетающих с небес? Уходят кручи в неизвестность Сквозь плотный облачный навес. Не лучше ль взять дорожный посох, Уйти в наполненность пустот? Нам и луну достичь непросто, И тех, кто в памяти живет. Мы свидимся ль, почтенный старец, На тропках горного леска? Письмо труда Вам не составит, Зато развеется тоска.

313

С такой почтительностью именовали Янцзы.

314

Предположительно, необыкновенно разодетые некие известные поэту жители Сюаньчэна.

315

Живописные свитки с каллиграфической надписью на стене.

316

Намек на избранничество Хуэй-гуна, достойного стать святым, за которым прилетит Желтый журавль.

753 г.

В вечерний час, провожая гостя до маленькой горушки к северу от Цзинтин, встретил историографа Цуя, и мы поднялись вместе

Мы с гостем шли к Беседке Се. Вас встретив, выпить захотели, На лошадей, куражась, сев, На склон Циншань, смеясь, взлетели. Летите, кони, на Чанъань… Но запад скрыл последний лучик. Столица в сотнях ли… Туман… Дорогу преградили тучи.

753 г.

Посылаю господину Чжун Цзюню из монастыря Линъюань

в округе Сюаньчжоу

На тумане белых туч над Цзинтин Словно выписан зеленый утун [318] , И в зерцале мелких речек у стен Неземную вижу я высоту. Обитают здесь Драконы, Слоны [319] , Цзюнь почтенный — он велик среди них За Рекою его рифмы слышны, Ветр несет их до просторов морских. Ваши чувства — круг луны на воде, Ваши мысли — жемчуга меж камней. Не Чжи Дунь [320] ли мне вдруг встретился здесь, Чтоб открылась суть Не-Сущего [321] мне?

318

Платан.

319

Так именовали буддийских подвижников.

320

Ученый монах периода Цзинь, известный своими глубокими комментариями к буддийским текстам.

321

Философское противопоставление «бытия» и «небытия».

753 г.

Вместе с наньлинским Чан Цзаньфу посещаем гору Усун

Мне вспомнился Аньши [324] , плывущий к морю, Поймал он ветер, в рифму пел с волной, От мира отрешаясь на просторе, За рамки бытия уйдя душой, Душа открылась таинствам природы, Покоя безмятежности полна. Здесь ощутил я что-то в этом роде И поднялся по склону, взяв вина. С годами к старине мы тяготеем — Вот я и навестил сей дивный склон: Непостижимой чистотой овеян, Чарует больше, чем Вочжоу [325] , [326] он, Шумят ветра, щебечут в гроте птицы, И морось, словно осенью, мягка, Ручей, рыча, к подножию стремится, Как в Трех ущельях Вечная Река. Цветок небесный мы нарисовали И долго любовались им вдвоем. Ах, если б здесь пожить в Драконьем зале [327] ! — Мне душу укрепил бы этот дом.

324

Поэт Се Ань периода Цзинь.

325

Гора в пров. Чжэцзян

326

327

«Лунтан» — жилое строение на горе Пяти сосен.

755 г.

На горе Усун подношу стихотворение наньлинскому Чан Цзаньфу

Лишь в орхидее — истинность цветка, А истинное дерево — сосна, Душист цветок во тьме у родника, Сосна зимой — все так же зелена. Нужна взаимопомощь и крепка, Когда вокруг бушует дикий цвет. Так, рядышком клюют два петушка, Два Феникса одну избрали ветвь — Там блеск жемчужин, а не грязь песка, Жемчужина с жемчужиной дружны, Так странник, что пришел издалека, — Ему советы мудрые нужны. Коль не поддержат люди чужака — В иные дали уведут пути. Царям служить — опасность велика, И канцлер Юй бежал в ночи с Вэй Ци; Смерть в море — это гордость моряка, Когда настигла весть: Тянь Хэн убит [328] . Жизнь мудреца всегда была горька, Но на века не будет он забыт. У Вас душа — она моей близка, Так дайте мне хоть толику тепла, Мир пуст и молчалив, моя тоска Мне не дает прозреть свои пути. Возьму свой меч, дорога далека, Про дом родной мне ветер шелестит.

328

Два сюжета из «Исторических записок» Сыма Цяня, иллюстрирующие невозможность доверять высшей власти.

755 г.

Ночую в доме бабушки Сюнь у горы Усун

Эту ночь я провел под горой В тишине, пустоте и печали, Тяжко в поле осенней порой, Сжатый рис разбирают ночами, За столом при полночной луне Предложили овсяную кашу… Застыдился я — вспомнилась мне Та голодная, мывшая пряжу [329] .

755 г.

329

В «Исторических записках» есть эпизод о женщине, десять дней промывавшей пряжу, не отрываясь даже на еду.