Стихи. Песни. Сценарии. Роман. Рассказы. Наброски. Дневники.

Шпаликов Геннадий Федорович

После кино, задумчивые и молчаливые, Женька и Игорь шли по пустой вечерней улице.

Незаметно оказались на пустыре. Садилось солнце, дул прохладный ветер. За пустырем, на склоне, проходила железная дорога, по сторонам которой торчали железные остовы сгоревших вагонов.

Из-за поворота показался длинный тяжелый состав. Запорхали в сумерках искры.

— На фронт пошел, — сказал Женька.

— На фронт.

— Ты не знаешь, скоро война кончится? — спросил Женька.

— Точно не знаю, — серьезно ответил

Игорь. — Но, должно быть, уж скоро.

— Скорей бы, — вздохнул Женька. — Надоело со страшной силой…

Состав прогрохотал, и снова тишина.

И вот она наступила, эта ночь, которую ждали столько долгих ночей и дней, о которой думали, в которую верили.

И хотя было уже ясно, что война кончается, известие о победе пришло внезапно.

Среди ночи в городе раздались выстрелы.

Бах! — и в темном небе повисла ракета, и еще одна рядом, и где-то за домами. И солдат на посту у складов запустил длинную очередь трассирующих пуль — так и протянулась в небо яркая пунктирная полоса.

Во дворе госпиталя — необыкновенное для столь позднего времени оживление. Солдаты, белея рубашками и кальсонами, в распахнутых халатах выскакивали на улицу, обнимались.

Кто-то достал спирт, и его честно делил по стаканам пожилой солдат на костылях. «Победа! Эх, жизнь!» — и какой-то совсем молоденький парень скинул халат и от избытка чувств, не зная, куда девать всю эту огромную радость, ухватился за перекладину и закрутил солнце.

Бах! — и над госпитальным двором взлетела и рассыпалась ракета. И взлетел в воздух младший лейтенант в темных очках: его качали. У него прямо на халате, как и у других раненых, были приколоты медали.

А городок проснулся.

Всю войну, и даже сейчас, в мае сорок пятого, окна его домов закрывала светомаскировка. Город по ночам был пустой и темный. Но сегодня люди срывали все, что было на окнах: одеяла, шторы, — город на глазах становился живым. Один за другим оживали дома, в которых, как до войны, мирно горели окна, люди выходили на улицу, обнимались, плакали.

Утро 9 мая было настоящим утром победы: яркое, солнечное. Из ворот пожарной команды вышел оркестр. Медные трубы сверкали, у пожилых оркестрантов был торжественный вид. Взмах дирижера — и оркестр, играя «Утро красит нежным светом», двинулся по улице.

Это была необыкновенная демонстрация. Никто ее не организовывал, не выстраивал в колонны, не руководил. Люди выходили из домов, пристраивались к оркестру и шли. У некоторых в руках были еще довоенные первомайские флажки, а другие несли просто свежую зелень, ветки. Какая-то женщина несла фотографию сына или мужа в военной форме.

Надо сказать, что большинство идущих составляли женщины — молодые, старые — и, конечно, дети. Они шли впереди оркестра, поминутно оглядывались, пели, кричали «ура!» и всячески радовались происходящему. Среди них шли Женька с Игорем, Лена.

Женька поднял руку, как для приветствия, и сделал серьезное лицо: на тротуаре перед громоздким деревянным фотоаппаратом стоял

старик фотограф. Вот он накрылся темным платком и приник к камере. Он снимал демонстрацию в день Победы. Где-то в Москве сотни кинооператоров и фотокорреспондентов всего мира запечатлели для истории этот день. Но этот торжественно и немного старомодно одетый старик тоже понимал, что сегодня и он работал для истории.

Сразу за оркестром шли бывшие партизаны из тех, кто по ранениям и по другим причинам не смогли идти на запад вместе с регулярными частями. Здесь были разные люди: рядом с бородатым крепким стариком с начищенными медалями на ватнике шел мальчишка, немного постарше Женьки, но у него тоже поблескивала медаль. Двое несли носилки, в которых сидел безногий улыбающийся парень с орденом Красного Знамени.

Миновав короткую главную улицу, демонстрация вышла к городскому парку. Оркестр перестал играть. Люди остановились в молчании.

Когда-то, до войны, городской парк был большим и зеленым. Можно себе представить старые деревья, ветви которых образуют своды над аллеями, белые садовые скамейки, тишину. Война уничтожила все это. Деревья или срублены, или рассечены осколками. Парк стоял черный, лишь кое-где зеленели побеги.

Здесь были похоронены солдаты и партизаны, павшие при взятии города. И сегодня, в день нашей победы, люди пришли сюда, чтобы почтить их память.

Среди срубленных деревьев на влажной весенней земле стоят фанерные обелиски с красными звездочками наверху.

А вот такой же фанерный памятник, но на нем укреплен пропеллер, а под ним фотография: «Младший лейтенант Анисимов С. А., пал смертью героя в воздушном бою, 14 февраля 1944 г.». И рядом с летчиком улыбается очень молодая девушка с белым воротничком: «Партизанка Аня Стельмахович. Казнена фашистскими оккупантами в мае 1942 года».

И все цветы, все ветки ложатся на могилы солдат. И оркестр в память погибших исполняет «Интернационал».

Утро. Комната освещена солнцем. Женька торопливо вскакивает с раскладушки, протирает глаза. Мать ушла в госпиталь. Сестра спит. Женька надевает свои старые лыжные штаны, куртку, на голову — пилотку, свою часть хлеба — в карман, и бегом на улицу.

Бегом-бегом, надо много за сегодня успеть. Остановился перед домом Игоря. И свистит: Женька умеет свистеть.

Через минуту, застегиваясь на ходу, из подъезда выбегает Игорь. За домом, в кустах, спрятана их тачка. Достали ее, и снова бегом по солнечной улице. Только тачка дребезжит по камням.

Они остановились перед развалинами большого дома, вернее, даже так: несколько взорванных домов образовали эти развалины. Там, среди стен, уже роются ребята одного возраста с Женькой и Игорем.

Они достают из развалин снарядные гильзы и аккуратно складывают на мостовую, около своих тачек. Один разыскивает гильзы, другой очищает их тряпкой и складывает рядком.

Игорь подходит к долговязому парню, у которого больше всех гильз. Минуту смотрит, как тот очищает от пыли очередную гильзу.