Стихотворения и поэмы

Полежаев Александр Иванович

6

Вот Саше десять лет пробило, И начал папенька судить, Что не весьма бы худо было Его другому научить. Бич хлопнул! Тройка быстрых коней В Москву и день и ночь летит, И у француза в пансионе Шалун за книгою сидит. Я думаю, что всем известно, Что значит модный пансион. Итак, не многим будет лестно Узнать, чему учился он.

7

Должно быть, кой-чему учился Иль выучил хоть на алтын, Когда достойным учинился Носить студента знатный чин! О родины прямых студентов — Гёттинген, Вильна и Оксфорд! У вас не может брать патентов Дурак,

алтынник или скот; Звонарь не может колокольный У вас на лекции сидеть, Вертеться в шляпе треугольной И шпагу при бедре иметь.

8

У вас не вздумает мальчишка Шипеть, надувшись: «Я студент!» Вы судите: пусть он князишка, Да в нем ума ни капли нет! У вас студент есть муж почтенный, А не паршивый, не сопляк, Не полузнайка просвещенный И не с червонцами дурак! У вас таланты в уваженье, А не поклоны в трех верстах; У вас заслугам награжденье, А не приветствиям в сенях!

9

Не ректор духом вашим правит — Природный ум вам кажет путь, И он вам чин и честь доставит, А не «нельзя ли как-нибудь!». А ты, козлиными брадами Лишь пресловутая земля, Умы гнетущая цепями, Отчизна глупая моя! Когда тебе настанет время Очнуться в дикости своей? Когда ты свергнешь с себя бремя Своих презренных палачей?

10

Но что я?.. Где я?.. Куда скрылся Вниманья нашего предмет?.. Ах, господа, как я забылся: Я сам и русский и студент… Но это прочь… Вот в вицмундире, Держа в руках большой стакан, Сидит с красотками в трактире Какой-то черненький буян. Веселье наглое играет В его закатистых глазах, И сквернословие летает На пылких юноши устах…

11

Кричит… Пунш плещет, брызжет пиво; Графины, рюмки дребезжат! И вкруг гуляки молчаливо Рои трактирщиков стоят… Махнул — и бубны зазвучали, Как гром по тучам прокатил, И крик цыганской «Черной шали» Трактира своды огласил; И дикий вопль и восклицанья Согласны с пылкою душой, И пал студент в очарованье На перси девы молодой.

12

Кто ж сей во славе буйной зримый Младой роскошный эпикур, Царицей Пафоса любимый, Средь нимф увенчанный Амур? Друзья, никак не может статься, Чтоб всякий вдруг не отгадал, И мне пришлось бы извиняться, Зачем я прежде не сказал. Ах, миг счастливый, быстротечный Волшебных юношества лет! Блажен, кто в радости сердечной Тебя сорвал, как вешний цвет!

13

Блажен, кто слез ручей горючий Рукой Анюты утирал; Блажен, кто жизни путь колючий Вином отрадным поливал. Пусть смотрит Гераклит плаксивый С улыбкой жалкой на тебя, Но ты блажен, о друг мой милый, Забыв в веселье сам себя. Отринем, свергнем с себя бремя Старинных умственных цепей, Что ныне гибельное время Еще щадит до наших дней.

14

Хорош философ был Сенека, Еще умней — Платон-мудрец, Но через два или три века Они, ей-ей, не образец. И в тех и в новых шарлатанах Лишь скарб нелепостей одних; Но и весь свет наш на обманах Или духовных, иль мирских. …………………………………………… …………………………………………… …………………………………………… ……………………………………………

15

И полно, я заговорился, А как мой Сашка пировать С блядьми в трактире научился, Я и забыл вам рассказать. Не

знаю, право, я, природный Умишка маленький в нем был Иль пансион учено-модный Его лозами поселил, Но, лишь учась тому, другому, Он кое-что перенимал И, слов не тратя по-пустому, Кой в чем довольно успевал:

16

Мог изъясняться по-французски И по-немецки лепетать, А что касается по-русски, То даже рифмы стал кропать. Хоть математике учиться Охоты вовсе не имел, Но поколоться, порубиться С лихим гусаром не робел. Он знал науки и другие, Но это более любил… Ну, ведь нельзя, друзья драгие, Сказать, чтоб он невежда был!

17

Притом же, правду-матку молвить, Умен — не то, что научен: Иной куда гораздо молвит — Переучен, а не умен! По-моему, семинариста Хоть разучи бог знает как, Строка в строку евангелиста Прочтет на память, а дурак. Я для того здесь об ученых И умных начал рассуждать, Что мне не хочется об оных И об науках толковать.

18

Итак, ни слова об науках… Черты характера сего: Свобода в мыслях и поступках, Не знать судьею никого, Ни подчиненности трусливой, Ни лицемерия ханжей, Но жажда вольности строптивой И необузданность страстей! Судить решительно и смело Умом своим о всех вещах И тлеть враждой закоренелой К мохнатым шельмам в хомутах!

19

Он их терпеть не мог до смерти, И в метафизику его Ни мощи, ангелы, ни черти, Ни обе книги — ничего Ни так, ни эдак не входили, И как ученый муж Платон Его с Сократом ни учили, Чтобы бессмертью верил он, Он ничему тому не верит: «Всё это — сказки», — говорит, Своим аршином б<ога> мерит И в церковь гроша не дарит.

20

Я для того распространяюсь О столь божественных вещах, Что Сашу выказать ласкаюсь, Как голого, во всех частях; Чтоб знали все его как должно, С сторон хорошей и худой, Да и, клянусь, ей-ей, неложно Он скажет сам, что он такой. Конечно, многим не по вкусу Такой безбожный сорванец, Хоть и не верит он И<су>су, Но, право, добрый молодец!

21

Вот всё, чему он научился, Свидетель — университет! Хотя б сам Рафаэль трудился — Не лучше б снял с него портрет. Теперь, какими же судьбами, Меня вы спросите опять, Сидит в трактире он с блядями Извольте слушать и молчать. Рожденный пылким от природы, Недолго был он средь оков: Искал он буйственной свободы — И стал свободен, был таков.

22

Как вихрь иль конь мылистый в поле Летит в свирепости своей, Так в первый раз его на воле Узрел я в пламени страстей. Не вы — театры, маскерады, Не дам московских лучший цвет, Не петиметры, не наряды — Кипящих дум его предмет. Нет, не таких мой Саша правил; Он не был отроду бонтон, И не туда совсем направил Полет орлиный, быстрый он.

23

Туда, где шумное веселье В роях неистовых кипит, Отколь все света принужденья И скромность ложная бежит; Туда, где Бахус полупьяный Об руку с Момусом сидит, И с сладострастною Дианой, Разнежась, юноша шалит; Туда, туда всегда стремились Все мысли друга моего, И Вакх и Момус веселились, Приняв в товарищи его.