Стихотворения

Набоков Владимир Владимирович

82. «Сторожевые кипарисы благоуханной веют мглой…»

Сторожевые кипарисы благоуханной веют мглой, и озарен Ай-Петри лысый магометанскою луной. И чья-то тень из-за ограды упорно смотрит на меня, и обезумели цикады, в листве невидимо звеня. И непонятных, пряных песен грудь упоительно полна, и полусумрак так чудесен, и так загадочна луна! А там — глаза Шехеразады в мой звездный и звенящий сад из-за белеющей ограды, продолговатые, глядят.

83. «Ты многого, слишком ты многого хочешь…»

Ты многого, слишком ты многого хочешь! Тоскливо и жадно любя, напрасно

ты грезам победу пророчишь, когда он глядит на тебя. Поверь мне: он женщину любит не боле, чем любят поэты весну… Он молит, он манит, а сердце — на воле и ценит лишь волю одну! И зори, и звезды, и радуги мая — соперницы будут твои, и в ночь упоенья, тебя обминая, он вспомнит о первой любви. Пусть эта любовь мимолетно-случайно коснулась и канула… Пусть! В глазах у него замечтается тайна — тебе непонятная грусть… Тогда ты почувствуешь холод разлуки. Что ж делать! Целуй и молчи; сияй безмятежно, и в райские звуки твои превратит он лучи! Но ты… ты ведь любишь властительно-душно, потребуешь жертв от него; а он лишь вздохнет, отойдет равнодушно — и больше не даст — ничего…

84. «Феина дочь утонула в росинке…» ^{*}

Феина дочь утонула в росинке, ночью, играя с влюбленным жучком. Поздно спасли… На сквозной паутинке тихо лежит. Голубым лепестком Божьи коровки ей ножки покрыли, пять светляков засияли кругом, ладаном синим ей звезды кадили, плакала мать, заслонившись крылом. А на заре пробудилась поляна: бабочка скорбную весть разнесла… Что — ей до смерти? Бела и румяна, пляшет в луче и совсем весела. Все оживляются… «Верьте, не верьте, — шепчут друзьям два нескромных цветка, — Феина дочь за мгновенье до смерти здесь, при луне, целовала жучка!» Мимо идет муравей деловитый. Мошки не поняли, — думают — бал. Глупый кузнечик, под лютиком скрытый, звонко твердит: «Так и знал, так и знал…» Каждый спешит, кто — беспечно, кто — мрачно. Два паука, всех пугая, бегут. Феина дочь холодна и прозрачна, и на челе чуть горит изумруд. Как хороша! Этот тоненький локон, плечики эти, — кто б мог описать? Чуткий червяк, уж закутанный в кокон, просто не вытерпел, вылез опять. Смотрят, толкаются… Бледная фея плачет, склонившись на венчик цветка. День разгорается, ясно алея… Вдруг спохватилась: «Не видно жучка!» Феина дочь утонула в росинке, и на заре, незаметен и тих, красному блику на мокрой былинке молится маленький, черный жених…

85. «Ты на небе облачко нежное…» ^{*}

Ты на небе облачко нежное, ты пена прозрачная на море, ты тень от мимозы на мраморе, ты эхо души неизбежное… И песня звенит безначальная. Зову ли тебя — откликаешься, ищу ли — молчишь и скрываешься, найду ли? Не знаю, о Дальняя… Ты сон навеваешь таинственный. Взволнован я ночью туманною, живу я мечтой несказанною, дышу я любовью единственной. И счастье мне грезится дальнее, и снится мне встреча блаженная, и песня звенит вдохновенная, свиваясь в кольцо обручальное. 23 декабря 1918; Крым

86. НА КАЧЕЛЯХ

В листву узорчатую зыбко плеснула тонкая доска, лазури брызнула улыбка, и заблистали небеса. И на мгновенье, над ветвями, я замер в пламени весны, держась простертыми руками за две звенящие струны. Но ослепительно метнулась ликующая синева, доска стремительно качнулась, и снизу хлынула листва. И лиловеющая зелень вновь заслонила небосвод, и очарованно-бесцелен дугообразный стал полет. Так реял я, то опускаясь — мелькая тенью по листам, то

на мгновенье приближаясь к недостижимым облакам.

87. НОВЫЙ ГОД

«Скорей, — мы говорим, — скорей!» И звонко в тишине холодной захлопнулись поочередно двенадцать маленьких дверей… И удалившихся не жаль нам: да позабудутся они! Прошли те медленные дни в однообразии печальном. А те — другие, — что вошли в полуотрывшиеся двери, — те не печали, не потери, а только радость принесли. Но светлые дары до срока они — туманные — таят; столпились и во мгле стоят, нам улыбаясь издалека…

88. «Как ты — я с отроческих дней…» ^{*}

Ю. Р.

Как ты — я с отроческих дней влюблен в веселую опасность… Друг милый, родственную ясность я узнаю в душе твоей. Мы беззаботно сердцем юны… (Пусть муза хмурится моя!) На хрупкой арфе бытия перебираем те же струны; и в соловьином забытьи поем, беспечно принимая от неба жизненного мая грозу и радугу любви. Нам до грядущего нет дела, и прошлое не мучит нас. Дверь черную в последний час мы распахнем легко и смело. Я верю сказкам вековым и откровеньям простодушным: мы встретимся в краю воздушном и шуткой звезды рассмешим… 1919

89. УТРО

Как светлозарно день взошел! Ну, не улыбка ли Господня? Вот лапки согнутые поднял нежно-зеленый богомол. Ведь небеса и для него… Гляжу я, кроткий и счастливый. Над нами — солнечное диво, одно и то же Божество!

90. «На ярком облаке покоясь…»

На ярком облаке покоясь, ты проплываешь надо мной. Под липами, в траве сырой я отыскал твой узкий пояс. Он ослепляет серебром… Я удаляюсь… В песне четкой я расскажу дриаде кроткой об одиночестве моем… Под липами — ручей певучий; темнеют быстрые струи… Подкидывают соловьи цветные шарики созвучий… Вот и янтарная луна. В луче вечернем, чародейном ты дуновеньем легковейным на небеса унесена…

91. СКИФ

Ночь расплелась над Римом сытым, и голубела глубь амфор, и трепетал в окне раскрытом меж олеандров звезд узор. Как бы струя ночной лазури, плыл отдаленный лиры звон. Я задремал на львиной шкуре средь обнаженных, сонных жен. И сон мучительный, летучий играл и реял надо мной. Я плакал: чудились мне тучи и степи Скифии родной!

92. «Я был в стране Воспоминанья…» ^{*}

Я был в стране Воспоминанья, где величаво, средь сиянья небес и золота песков, проходят призраки веков по пирамидам смугло-голым; где вечность, медленным глаголом вникая в сумерки души, волнует путника, — в тиши пред сфинксом мудрым и тяжелым. Ключ неразгаданных чудес им человечеству завещан… О, глаз таинственный разрез!.. На глыбе голубой, средь трещин, застыл божественный Рамзес в движенье тонко-угловатом… Изиды близится закат; и пальмы жестко шелестят, и туч — над Нилом розоватым — чернеют узкие струи… Там — на песке сыром, прибрежном — я отыскал следы твои… Там — в полудымке, в блеске нежном — пять тысяч лет тому назад — прошла ты легкими шагами и пела, — глядя на закат большими, влажными глазами… <23 ноября 1921>