Стихотворения

Кобылинский Лев Львович

XII.

Я — осквернивший Розу Эмпирея и десять опрокинувший небес, я пал, кляня, стеня, и пламенея, но луч надежды в сердце не исчез,— чрез шесть веков я всякий раз свободен, срок близится, ты, рыцарь, мне угоден!

XIII.

Мной наделен ты страшными дарами, ты мой избранник; я тебя люблю! Я — ураган, играющий мирами, я — змей свистящий в отческом Раю, я — на кресте разбойник вопиющий, я —

брат Христа, в Раю предвечно-сущий!..»

XIV.

Горят во мраке очи золотые. и знаю я, что мне спасенья нет. и только имя кроткое «Мария» уста спешат произнести в ответ; смешалось все и все вокруг поблекло, я вижу храм, цветут цветные стекла.

XV.

Два Ангела направо и налево, меж них стезя воздушная из роз и благостно ступающая Дева… Гремит орган, дыханье занялось, пою я «Ave», голос странно-тонок, я — возвращенный матери ребенок.

XVI.

И в этот миг забвенья и прощенья мне хочется шепнуть: «О, снизойди к его кресту, чтоб усладить мученья!» И жду я с тайным трепетом в груди, чтоб под Твоими кроткими глазами я изошел кровавыми слезами!

XVII.

Я верую, когда во мраке грянет последний зов, последний день Суда, Твой кроткий взор один судить не станет, Ты все простишь, простившая тогда, в ту ночь, как Ты, склонясь ко злому древу. о, Ave! оправдала матерь Еву.

XVIII.

Когда же душ погибших вереницы сойдут стенать к безжалостным кругам, в железный лес, где мучатся блудницы,— и Ты сойдешь к подземным берегам, чтоб в хоре грешниц с неослабной силой взывать немолчно: — «Господи, помилуй!»

XIX.

На исповедь! Отныне все признанья, все помыслы, обеты, все мольбы — лишь страшный долг святого покаянья, лишь ожиданье громовой трубы. Заступница! Тебе Одной все видно, лишь пред Тобою плакать нам не стыдно!

XX.

Мать, огради заблудших, тех, кто схвачен тоской безумной о былых веках, на чьей груди знак Дьявола означен, и черные стигматы на руках, кто помнит все и жаждет вновь, безумный, все возвратить в наш век пустой и шумный.

XXI.

Верни наш век назад, к средневековью, иль нам верни протекшие века, за дар святой мы все заплатим кровью, с надеждою мы ждем в ночи. пока Ты не сойдешь, ключ райских врат вручая, с Крестом и Розой сердце обручая…

XXII.

Я

помню, вняв простым словам монаха, я пред Тобою пал, сожжен стыдом, я пал как раб, как рыцарь стал из праха, а надо мной вознесся Кельнский Дом, лучи играли в окнах голубые, был месяц май, Твой месяц был, Мария!

XXIII.

И не напрасны были эти слезы, все эти взоры, брошенные вспять, мольбы и славословия в честь Розы и девственных созвучий благодать: Ave Maria, stabat dolorosa, columna ignis, stella, sancta rosa.

XXIV.

Родные всюду проступили знаки, стал смутен гул, как от жужжанья пчел, забылось все, и тихо в полумраке мне дивный сон на сердце снизошел,— и все, что прежде, некогда случилось, передо мною вдруг разоблачилось.

Песнь первая

Tu es regis speciosi

mater honestissima,

odor nardi preciosi

rosa suavissima.

Sequentia de BMV.

I.

Два рыцаря, два друга и два брата к Святой Земле выходят на заре, идут в вечернем золоте заката и в утреннем холодном серебре,— покинув край родной, гостеприимный, уходят вдаль, поют святые гимны.

II.

Незлобивы, доверчивы, как дети, они бредут чрез долы и леса, им чудится — идет меж ними Третий, и внятны им повсюду голоса, а в трудный миг, когда весь мир — загадка, им кажет путь железная перчатка.

III.

Им верится, что лебедь Парсифаля готов над ними взмыть своим крылом, заводят речь о рыцаре Грааля, в безмолвьи строгом шествуют потом, и там, в лесу, где прыгают олени, склоняются с молитвой на колени.

IV.

Невыразимо сладостны те миги, в них меж землей и небом грани нет! Видал ли ты порой в старинной книге двух рыцарей недвижный силуэт, в порыве несказанного обета, в предчувствии последнего ответа?

V.

Лишь красный крест — двух братьев упованье, и вот поют согласные уста о сладости венца и бичеванья и о небесных радостях креста: «Да обовьет чело нам пламя терний! Да станем кроткой жертвою вечерней!»

VI.

Они поют о радости и неге, не знающей подобья на земле, о Розе, расцветающей на снеге, и о Звезде, не меркнущей во мгле; восстало все, дремавшее доселе: «O sancta rosa, stella, lumen coeli!»