Столетняя война

Фавье Жан

Раймон Роже, граф де Бофор и виконт де Тюренн, просто-напросто добивался выплаты денег от должника своего дяди, когда в 1386 г. поднял оружие против папы Климента VII. На самом деле он хотел сорвать заключение союза между Святым престолом и прованской Анжуйской династией — союза, непосредственно угрожавшего некоторым из его крепостей, таким, как Сен-Реми или Ле-Бо. Он набрал рутьеров и создал угрозу для Авиньона. Несмотря на многочисленные договоры и солидные выкупы, Раймон де Тюренн и его люди почти пятнадцать лет разоряли Конта-Венессен и Западный Прованс. Правительство Карла VI попыталось навести порядок в сеньории папы, вмешался граф Жан III д'Арманьяк, и, наконец, появился Тюренн вместе со своим зятем Жаном Бусико, маршалом Карла VI, — они пришли осадить Авиньон во время борьбы за отказ от повиновения папе. Враждебность к герцогу Анжуйскому, поскольку тот был графом Прованским, в конечном счете сделала племянника Григория XI одним из проводников антипапской политики герцога Бургундского.

Точно так же в Лангедоке возродились стародавние конфликты между пиренейскими князьями. Известны мятежи Гастона Феба, графа де Фуа, претендовавшего одновременно на политическую автономию и на пост королевского наместника в Лангедоке при Карле V и его братьях. Граф де Пардиак и сир де Барбазан при Карле VI поссорились из-за нескольких земель в области Тулузы. Война вспыхнула и тогда, когда Аршамбо де Грайи — дядя капталя де Буша, побежденного при Кошереле, — в 1398 г. объявил о притязаниях на наследие графов де Фуа, на которое могла претендовать его жена. Еще в одной войне в 1403 г. граф Бернар VII д'Арманьяк, будущий хозяин Парижа, и его союзник граф де Пардиак столкнулись с графиней де Комменж.

Вследствие заката политической карьеры герцога Беррийского в 1411 г. столкнулись Жан де Грайи, граф де Фуа, королевский генерал-капитан милостью Иоанна Бесстрашного, и Бернар д'Арманьяк, мало склонный допустить, чтобы Лангедок попал в зависимость от Бургундии. Арманьяк в 1412 г. даже обратился к англичанам. Это был период, когда в Париже правили бургундцы, Иоанн Бесстрашный считался защитником короны Валуа, а значит, естественным врагом англичан. Ничего удивительного, что Фуа набирал рутьеров для борьбы с англичанами. Арманьяк, естественно, оказался на стороне противников этой политики.

Для лангедокского населения все это выражалось в нескольких словах: подати, небезопасность, грабежи.

Когда хозяевами королевства стали арманьяки, графа де Фуа в качестве генерал-капитана Лангедока сменил сын Бернара VII, виконт де Ломань. Арманьякская алчность проявлялась в Тулузе не меньше, чем в Париже, и поэтому население потянулось к бургундской партии, находило общий язык с Изабелла, торговалось о выгодных условиях присоединения. Лангедокские города оказались в руках Иоанна Бесстрашного на несколько дней раньше, чем Париж.

Граф де Фуа одержал победу — он оказался на стороне бургундцев как потомственный враг Арманьяка, точно так же как Сорбонна оказалась на стороне бургундцев из враждебности к Людовику Орлеанскому и папскому фиску. Сцепления в истории бывают непредсказуемы.

Тогда Жан I де Фуа обнаружил недюжинный политический талант. Далекий от того, чтобы мстить за старые обиды, он стал отстаивать общие интересы Лангедока. С 1418 г. он платил рутьерам за расформирование компаний Вместо того чтобы напасть с тыла на дофина, он добился от него титула наместника и генерал-капитана Лангедока и Гиени, потом вступил в соглашение с Альбре, Астараком и даже Арманьяком, чтобы оттеснить людей принца Оранского — крупного бургундского барона, — которые вели в Тулузе с лангедокскими Штатами переговоры, столь же непопулярные, как и требования его арманьякских предшественников. В 1419 г. восстание в Тулузе принесло победу партии графа де Фуа. Принц Оранский бежал. У правительства Карла VI, которое состояло из бургундцев, не было возможностей оспорить власть, фактически установившуюся в Тулузе: король подтвердил за Жаном де Фуа пост наместника, который последнему уже дал дофин. Для демонстрации щедрости к Лангедоку и Гиени даже добавили Овернь.

Для населения Юга понятия «англичанин» и «грабитель» были синонимами. Поэтому в результате союза Бургундии и Ланкастера общественное мнение повернулось в сторону Карла VII. Жан де Фуа умело руководил этой политической адаптацией, которая на деле была неизменным стремлением к миру. Далекие от парижских интриг и от махинаций Совета, горожане Лангедока — а тем более крестьяне — плохо понимали, какие могут быть сомнения по поводу короля, и не допускали мысли, что корону Франции можно уступить англичанам. Они желали, чтобы кончилась война и кончились налеты, а также чтобы прекратились подати. Английские набеги оставили слишком болезненные воспоминания от Бордо до Каркассона, чтобы желание мира могло кого-то привести на сторону Ланкастера.

Даже если время больших набегов прошло, английская угроза сохранялась, часто смешанная с арманьякской. Анализировать эти вопросы с парижской точки зрения значило изначально обречь себя на полное непонимание. В 1423 г. англичане осадили Базас. Андре де Риб, рутьер, в большей или меньшей степени служивший им, но называвший себя Арманьякским бастардом, разорил область Тулузы и в 1426 г. захватил Лотрек, в 1427 г. заставил пообещать себе семь тысяч экю за уход, а в следующем году возобновил грабежи, пытаясь добиться выплаты денег, положенных ему по договору 1426 г. Наконец, он создал угрозу для альбигойских земель Жака Бурбона, графа де Ла Марша. Тогда последний нанял соперника Арманьякского бастарда, кастильского рутьера, который окажется еще хуже, чем Риб, — Родриго де Вильяндрандо. Риб был схвачен и казнен. Вильяндрандо остался.

Сочтя, что ему заплатили мало, кастилец договорился с несколькими рутьерами, уже печально известными в Лангедоке, такими, как Андрелен и Ла Валетт, и сформировал настоящую армию, базировавшуюся между горой Лозер и хребтом Виваре. Люди Вильяндрандо рыскали по Нижнему Лангедоку, разграбили Ле-Веле, угрожали Лиону.

За то, чтобы не нападать на Лион, рутьер потребовал четыреста экю. Хотя сумма была незначительной, лионцы сочли, что уступка подобному шантажу чревата опасными последствиями. Они отказали. Когда они наконец согласились заплатить — чтобы разорению не подверглась вся равнина, — было поздно: теперь надо было выплатить восемьсот экю. И Вильяндрандо без малейшего стеснения разместил полученные таким образом суммы у нескольких лионских финансистов, чтобы они приносили доход…

В те же времена бывший каменщик, ставший главарем банды, Перрине Грессар, постоянно прочесывал долину Луары и Шера, между Буржем и Ла-Шарите. Он разорял окрестности Сансерра и одно время угрожал королю в Бурже. Карл VII встревожился настолько, что отправил будущего Людовика XI под защиту толстых стен замка Лош.

Что одним плохо, другим хорошо. Присутствия королевского двора и Счетной палаты было достаточно, чтобы создать в Бурже такой крупный потребительский рынок, какого там никогда не было. Пуатье извлекал большую выгоду из того, что в нем оказались парламент, Палата эд, а вскоре и университет. Это порадовало финансистов, а также галантерейщиков, ковроделов и ювелиров вместе с бакалейщиками, каменщиками и торговцами скобяным товаром. Не меньше, чем частные лица, дельцы и простые ремесленники, выгадали и городские коммуны: Пуатье завершил городскую стену, построил новую ратушу, начал облагораживать русло реки Клен.

Некоторые отважные дельцы отвернулись от стесненного регионального рынка и обратили взор на средиземноморские порты и альпийские перевалы. Устав от отцовской торговли мехами и не слишком желая повторять в Бурже монетные спекуляции, едва не обернувшиеся очень плохо, Жак Кёр вышел на большую экономическую дорогу. Он основал торговую контору в Монпелье. Он сотрудничал с итальянцами. В 1432 г. он оказался в Сирии. Шторма, из-за которого по возвращении он попал в руки корсиканских бандитов, было недостаточно, чтобы его обескуражить. Но время неопределенности прошло, и теперь Жак Кёр считал разумным спекулировать на победе Карла VII.