Сторожка у Буруканских перекатов(Повесть)
Шрифт:
— Владечка, миленький, — Верка подошла к Владику, бесцеремонно обняла его за шею и громко чмокнула в щеку. — Ну сделай доброе дело, выведай у него — любит он Васену или нет? А? Мне жалко Васену, она же такая славная девушка. Сделаешь? — Она ласково посмотрела ему в глаза.
— Ну ладно, Вера, — Владик осторожно отстранил ее. — Иди рыбачь, а то как бы кто не нагрянул…
После этого разговора Верка не давала покоя Владику, все допытывалась — беседовал ли он с Шуркой. Наконец через два дня Владик пригласил Верку пройтись на Сысоевский ключ и там сообщил о своем разговоре с Шуркой.
— И что же ты теперь будешь делать,
— Я и сама не знаю, Владик, — со вздохом сказала Верка и очень естественно пригорюнилась.
Пожалуй, даже самый искусный психолог не догадался бы сейчас, глядя на Верку, что у нее давно уже готов свой план. Если и создавалась видимость, что она ломает над чем-то голову, то это были поиски способа: как втянуть Владика в разработанную ею «операцию» и как заставить его играть в этом деле главную роль.
— Владечка, а ты хочешь, чтобы Шурка и Васена стали такими же друзьями, как и мы? — совершенно невинным тоном спросила она.
— Хм… Что ж, это была бы ладная пара, — согласился он, беспечно бросая камешки в воду. — Оба они настоящие комсомольцы, скромные, честные и трудолюбивые.
И Верка пошла в подготовленную ею атаку — она честно раскрыла Владику свой хитроумный план.
А вскоре представился великолепный случай для претворения этого плана в жизнь.
Было воскресенье. После завтрака ребята разбрелись кто куда; Колчанов с Петром Григорьевичем уехали на Чогор — туда должен был прийти катер за рыбой и подъехать Вальгаев, чтобы участвовать в закладке икры в инкубаторы.
У Васены было свободное время. Она сидела в лаборатории за своим любимым занятием — у микроскопа. С недавних пор она пристрастилась к энтомологии, прочитав несколько книжек, которые были оставлены Прониной. Теперь она не переставала собирать всяких жучков, букашек и прочих насекомых и подолгу рассматривала их под микроскопом.
Только Верка была занята по горло. Она спрашивала, кто куда идет, советовала, где можно полюбоваться чем-нибудь диковинным — старой елью, коловертью на Бурукане, или указывала, в каком направлении идти, и говорила, что видела там много дикого винограда и лимонника. Ей нужно было, чтобы на бивуаке никого не осталось, кроме нее, Васены, Владика и Шурки Толпыги. И когда она увидела, что Шурка тоже собирается куда-то с ружьем, она всплеснула руками и воскликнула:
— Шурка, ты посмотри-ка на себя, какой ты ужасно небритый! Так тебя ни одна девушка ни в жизнь не полюбит. И как тебе не стыдно!
Толпыга смутился, провел ладонью по щекам и с удивительной покорностью согласился, что он действительно оброс. Наверняка Шурке было далеко не безразлично — полюбит его девушка или нет.
Когда к нему в палатку пришел Владик (все ребята жили в общей большой палатке), Толпыга уже наводил бритву на ремне.
— А ты чего здесь собрался бриться? — спросил Владик. — Пойдем в комнату Алексея Петровича, там зеркало хорошее и стулья есть. Кстати, я побрею тебя, а ты — меня.
Вскоре Владик мылил подбородок Толпыги и говорил:
— У тебя борода тоже жесткая, как у меня. Мне бриться — прямо пытка.
— На хорошей почве — хорошая растительность, — шутил Толпыга, подставляя подбородок под помазок и выпячивая острый, смуглый кадык.
Когда одна щека уже была выбрита, Владик вдруг спросил:
— Вот ты, Шурка, говоришь, что тебе нравится Васена. Я тоже по уши влюбился в Веру. А за что тебе нравится Васена?
— Ну как — за что? — удивился Шурка. — За красоту. — Он помолчал, потом, пока Владик вытирал бритву, скороговоркой объяснил: — Понимаешь, она мне нравилась с самого детства. Такая тихая, скромная и простая. А очень умная девушка. Понимаешь? — слово «понимаешь» он повторял обычно тогда, когда ему трудно было что-то объяснить.
— А ты говорил ей об этом? — с укоризной спросил Владик.
— Не умею я, понимаешь. — Шурка сокрушенно вздохнул. — Вот иной раз думаю: пойду, отзову прогуляться и скажу, а когда до дела доходит, у меня начинают, понимаешь, поджилки дрожать.
Владик рассмеялся:
— Видно, плохо любишь, если тянешь. Гляди, кто-нибудь уведет ее у тебя из-под носа.
— Да? Надо, понимаешь, что-то делать, — покорно согласился Шурка. Дождавшись, пока Владик выбрил ему подбородок, он усмехнулся, сказал: — Знаешь, чего я боюсь? Выслушает, посмеется и даст от ворот поворот. Вот будет обидно. А мне больше никого не надо…
Потом он брил Владика, прикусывая нижнюю губу и посапывая. Когда дело было закончено, Владик предложил:
— Отнеси зеркало в лабораторию, оно оттуда.
Дверь в лабораторию вела из кухни-прихожей. Едва открыл Толпыга ее, как сразу же и остановился; там у микроскопа сидела Васена… Отступать было поздно, и Толпыга смело перешагнул порожек. Лицо его полыхало румянцем.
— Слышала?.. — опуская глаза, тихо спросил он.
— Слышала, Шура, все слышала…
Только теперь Толпыга увидел на ее глазах слезы.
— Ты чего, Васена? — с испугом спросил он, — Я тебя обидел?
— Нет, Шура…
Она решительно встала и смело подошла к нему. Лицо ее сияло счастьем и было такое светлое, такое бесконечно дорогое Шуркиному сердцу…
27. Страда
Осень роняла в реку золото кленовых и березовых листьев. Холодные, хрустально-прозрачные потоки Бурукана, играючи, ткали из них на коловертях ковры, а потом, в ближайшей заводи, выбрасывали на галечник. Вороха былого наряда прибрежных лесов лежали теперь ненужной рухлядью по берегам реки. Но в иной день вся река вновь покрывалась яркой пестрядью листвы, и тогда зеркальная гладь воды не столько отражала пламень разряженной тайги, сколько сама как бы надевала свой последний предзимний торжественный убор.
На Сысоевском ключе страдная пора — идет закладка икры в аппараты Вальгаева. У сооружения, похожего на миниатюрные шлюзы, спускающиеся двумя уступами вниз по течению, копошится почти вся бригада. Из палатки, стоящей рядом на берегу и громко называемой «цехом», то и дело выносят тазы с оранжевым горохом «набухшей» икры. Икру высевают в воду на галечник, толстым слоем рассыпанный по металлической сетке. Сев ведут только двое — Вальгаев и Колчанов. Из-под галечника, едва заметно, бьют ключики прозрачной как слеза воды. Такой она стала после того, как прошла у верхней стенки «шлюза» через фильтр — толстый слой песка. Вальгаев работает молча, только громко сопит. В болотных сапогах-бахилах он по-медвежьи бродит вокруг «шлюзов» выше колен в воде, горсть за горстью искусно бросая оранжевые зерна в воду. Следом идет Владик с ведром, засыпая икру ровным слоем галечника, — так это делает рыба. Тереха и Дундук — на подноске галечника.