Сторожка у Буруканских перекатов(Повесть)
Шрифт:
— Алексей Петрович, вас просит Надежда Михайловна…
— Что такое? С ней плохо? — Колчанов испуганно посмотрел на Верку.
— Она собирается уезжать. Просит, чтобы вы зашли к ней.
Он нашел Пронину в лаборатории, та упаковывала пробирки с образцами бентоса. Одетая по-дорожному, она с подчеркнуто деловым видом сказала:
— Алеша, вот я написала тебе заявление об освобождении меня от работы в экспедиции. Либо ты меня отправь, либо я уйду пешком отсюда.
— Но вечером — товарищеский суд, ты обязана явиться.
— Су-уд?! Ах, как страшно! И сколько лет мне дадут, как вы думаете, Алексей Петрович? — зло спросила она. — Плевала я на ваш суд! Так и передайте своим судьям.
— У меня такое впечатление, Надежда, что ты сошла с ума, — сказал Колчанов, спокойно наблюдая за Прониной.
— Да! Да! Я сошла с ума, скорее несите смирительную рубашку и отправьте меня в психиатрическую больницу!
Колчанов молча вышел из лаборатории. Он разыскал Абросимова в леднике за работой.
— Трудная ситуация, — сказал Петр Григорьевич, выслушав Колчанова. — Как глубоко может быть испорчен человек! Гоша, пригласи-ка сюда Владика, — попросил он Драпкова.
Вскоре в леднике появился Владик. Совет длился недолго. Все пришли к единодушному решению — не чинить препятствий выезду Прониной.
— Но из ребят никто не придет провожать ее, — решительно произнес Владик. — Пусть она почувствует, что это не просто отъезд, а изгнание.
— И еще, Алексей Петрович, — заметил старый учитель, — как хотите, а я от имени бригады напишу в профсоюзную организацию факультета о ее поступке. Пусть там ей сделают необходимое внушение. Может быть, хоть что-нибудь поймет.
— Что ж, это правильно, — согласился Колчанов.
Отвезти Пронину в Средне-Амурское снарядили Шурку Толпыгу. Толпыга подготовил моторку и пошел звать ее. В коридоре услышал за дверью плач Прониной и голос Колчанова и, остановившись, невольно прислушался.
— Не могу жить без тебя… Ты же сильный человек. Алеша, — долетали до него слова Прониной, произносимые сквозь плач. — Ну помоги! Помоги мне исправить мой характер, милый… Не смотри так на меня…
«Все, не состоялась моя поездка, — с огорчением подумал Шурка, возвращаясь на крылечко. — Ну и морока…» Он постоял здесь в раздумье и хотел уже идти к лодке, как дверь отворилась, и он увидел Колчанова с чемоданом в руке.
— Готова моторка?
— Все готово, Алексей Петрович.
— Помоги там Надежде Михайловне донести ящички с пробирками, — Колчанов направился к берегу.
Пронина тщательно вытирала глаза, когда в лаборатории появился Толпыга.
— Шура, мы успеем до вечера приехать в село? — как ни в чем не бывало спрашивала она.
— До вечера можно два раза съездить, — холодно-безразличным тоном отвечал Толпыга.
— А дождь нас не застанет в дороге?
— Я в небесной канцелярии не был, не знаю.
Пронина деланно рассмеялась, хотя в ответе Толпыги не было и намека на шутку.
Провожать ее никто не пришел. Верка Лобзякова — и та где-то спряталась.
— Ну, Алеша, до свидания. — Пронина встала против Колчанова, грустно глядя ему в глаза. Пожитки ее были уложены в лодке. — Надеюсь, ты все-таки будешь писать мне?
— Не знаю, — Колчанов задумчиво смотрел мимо нее, куда-то в даль лугов. — Хотя, конечно, мы еще многого не сказали друг другу. А впрочем, время покажет. До свидания, Надя, садись.
В глазах Прониной отражалась глубокая, совсем не наигранная тоска. Сердце Колчанова больно сжалось при виде ее грустно склоненной головы; на минуту он вдруг забыл обо всем неприятном, и Надя показалась ему близкой, родной, необходимой в жизни… Неужели он теряет ее навсегда?..
— Как мне тяжело уезжать от тебя, Алеша, — прошептала Пронина, и слезы снова заблестели на ее глазах. Но она тотчас же вытерла их и тихо сказала: — До свидания, Алешенька… Помоги мне сесть.
Он помог ей пройти, с силой оттолкнул моторку от берега и мрачно наблюдал за тем, как она уходит по инерции все дальше и дальше. Но вот мотор взревел, и легкая лодочка, набирая скорость, помчалась в направлении Нижней протоки. Пронина махала платочком, но с берега ей никто не отвечал, кроме Колчанова.
…По мере того как лодка уносилась от стана, Пронина испытывала все более тягостную тоску. Ничего подобного с ней никогда не бывало, даже когда она покидала Москву, отправляясь на Дальний Восток. Что бы это значило, почему так жестоко гложет ее душу это неизведанное, тревожное и вместе с тем светлое чувство? «Что это? Что со мной? — думала она, отрешенно глядя на привольный простор Амура и прислушиваясь к внутреннему голосу. — Что я наделала!..» Совершенно в новом свете вдруг увидела она все, что происходило в эти три месяца в ее жизни, и особенно события вчерашнего дня. «Признайся хоть самой себе, почему ты так поступила?»
Пронина все время видела перед собой глаза Колчанова: черные, немного грустные, направленные, кажется, в самую ее душу. Они осуждали с тоской и болью, а ей так хотелось, чтобы они сияли в счастливой улыбке, как было когда-то.
Чувство раскаяния все сильнее терзало Пронину. С беспощадностью самого строгого судьи бичевала она себя буквально за все, в чем мало-мальски находила проявление эгоизма. И чем строже она судила себя, тем яснее видела благородство и красоту души Колчанова.
Где-то на половине пути у нее вдруг родилась мысль вернуться на Чогор. Вернуться, мужественно предстать перед товарищеским судом, честно покаяться перед этими светлыми и чистыми ребятами и начать жить по-новому… Хлудков? Пусть порадуется. Но зато как очистится ее совесть. Эта мысль все больше захватывала ее, она представлялась единственным спасением от терзающих душу угрызений совести. На душе посветлело. Решение принято — она возвращается на Чогор! Она повернулась к Толпыге, сделала знак, чтобы он приглушил мотор, шум которого мешал говорить. Толпыга убрал газ, и лодка резко сбавила бег.
— Шура, — Пронина мило и откровенно улыбалась, — ты только не смейся тому, что я тебе скажу: я хочу вернуться на Чогор. Я не могу уезжать, не извинившись перед бригадой…
— Не могу, Надежда Михайловна, — мрачно сказал Толпыга, отводя глаза в сторону.
— Почему?
— Петр Григорьевич не разрешил.
— Как не разрешил? — у Прониной от изумления поползли вверх тонкие дуги бровей.
— Да так, не разрешил — и все. Сказал, чтобы я не возвращался, если вы попросите повернуть назад…