Страна Лимония
Шрифт:
— Рустамчик, а у тебя папа был врачом?
— Нет, пастухом. Овец пас.
— А как же лечение?
— Он по совместительству был табибом — народным лекарем и лечил не хуже современных докторов.
Молодые люди заказали бутылку болгарского коньяка «Плиска», кофе и две шоколадки. Официант скорчил брезгливую физиономию, но заказ выполнил. Приятели, перескакивая с темы на тему, отдавались душевному общению, перебрасываясь остротами и одаривая улыбками молодых девушек, сидящих за соседним столиком. Герман рассказывал о научных разработках в области выращивания и легирования арсенида галлия (тема его дипломной работы). Рустам охватывал более широкий круг проблем: сетовал на излишний либерализм, подтачивающий, по его мнению, социальные устои узбекского общества.
— С нами так нельзя, — горячился он, — мы пока только на пути к пробуждению. У нас ещё город не победил деревню. А когда нация пробудится, то мы себя покажем... Древние цивилизации, бывает, и обретают второе дыхание.
— А зачем деревню-то побеждать?
— Город тянет вперёд, а деревня — назад.
— Это слишком просто и неоднозначно, — парировал Герман.
— Гера, вспомни Карфаген!
— Тот, что должен быть разрушен?..
— Да, и если бы его римляне не разрушили, нашёлся бы второй Ганнибал, который бы уничтожил Рим, — со знанием дела поддержал древних разрушителей эрудит из Ташкента. — У нас в кишлаках ничего не изменилось. Всё, как и сотни лет назад. Весь прогресс, вся наша будущая цивилизация — в городе. В наших махаллях заправляют ваххабиты.
— А это кто такие?
— Гера, долго рассказывать, но там у вас в России скоро о них узнают. Такие, понимаешь, воинственные муллы, что-то вроде ваших революционеров в семнадцатом году.
— Почему же наших... революционеры эти общие.
— Как же, как же! Что-то я у большевиков ни одного узбека не припомню. Евреи были, латыши были, даже китайцы были, а вот узбеков — нет. Хотя, — и он радостно хохотнул, — русских там тоже не было или почти не было. А наши ваххабиты, если разгуляются, то мало не покажется! Они и на стороне душманов в Афганистане воюют. Мой двоюродный племянник — ваххабит! Упёртый, как ишак по весне.
Дальше, как и полагается у пьянеющих советских интеллигентов, разговор зашёл «за политику». Рустам нёс околесицу, достойную матёрого антисоветчика, но с одним удивительным припевом: советская власть, мол, самое лучшее, что можно придумать для Узбекистана.
— Странный ты какой-то, Рустам: кроешь коммунистов почём зря, а потом их же и выгораживаешь, — произнёс Герман, в очередной раз оглядываясь по сторонам.
— Гера, что ты вертишься, тут ни одного чекиста рядом нет. Я их сразу узнаю. Потом у них дела поважнее есть, чем наши бредни слушать.
— Рустам, — с паскудным выражением лица обратился к нему Герман, — а как ты думаешь, что надёжнее... или покрепче будет: Советская власть или Алайский рынок?
— Ну конечно, Алайский!.. Хотя знаешь, власть — тоже крепка.
Герман, спровоцировав учёного узбека на откровенность, смутился.
— Да, пожалуй... Рустам, где здесь туалет будет?
Рустам махнул рукой, указывая курс.
— Рустам, всё у вас хорошо, — продолжил вернувшийся Герман, — только отхожие места шибко срамные.
— А ты как хотел. Уровень цивилизации определяется чистотой сортиров, — сформулировал нехитрую м`аксиму продвинутый узбек.
— Вот и мой отец говорил о том же, — развил мысль Герман. — Он полтора года работал в Никарагуа, искал полиметаллы. Папа у меня геолог. На обратном пути сделал остановку в Рейкьявике. Зашёл в туалет и обомлел. Чище, чем у нас дома. Музыка играет, запах, как в розарии. Пошёл руки мыть, а там кранов нет. Торчит какая-то никелированная хрень — и ни одного маховика. Закручинился, но руку под эту хрень сунул, а оттуда — тёплая вода. Отец говорит, чувствовал себя, как эскимос на атомной станции. Вернулся — и давай советскую власть костерить...
— Это он зря, времени ещё мало прошло...
— Так и я ему о том же, а он — Союз развалится, Союз развалится! Ну, я ему: ты что, отец, по одному сортиру выводы делаешь, а он мне: если у нас таких отхожих мест не будет — советской власти конец!
— В чём-то твой отец прав. У нас времени на раскачку нет...
— Но причём тут сортиры?
— Пока не знаю, это надо обдумать. Вот у нас, в Институте Солнца, туалеты — чистые. Вернее, института ещё нет, а сортиры и название — есть.
— Да вы же утописты, Рустам! Город Солнца был у Кампанеллы. И у вас тоже... что за идиотское название!
— Не шуми. Как, по-твоему, назвать институт, для которого строят самую большую в мире солнечную печь. Вот в ней мы и будем спекать нашу керамику.
— Ладно, валяйте, утописты.
— Гера, а ты что такой трезвый, мы же бутылку заканчиваем?
— А ты? Выходит, зря продукт переводим?
— Это мы мозги напрягаем; если бы про баб говорили, уже давно под столом лежали.
— Нет, про баб не будем, мне уже на вокзал пора.
— Тогда по последней! — закрыл дебаты Рустам. — А ты куда, собственно, едешь?
— В Фергану.
— И что там?
Герман замолк, не находя подходящего ответа.
— Рустамчик, ты извини, я толком и не представился, — начал Герман.
— Это уже становится интересным!
— Да, Рустам, думаю, ты не изменишь своего мнения обо мне...
— Надеюсь.
— Я капитан КГБ. Еду в Афганистан. Пункт сбора — Фергана.
— Н-да... — не сразу нашёлся что сказать физик. — Тебя-то я и не разглядел... хотя... лицом к лицу — лица не видно. — Затем, поразмыслив, врастяжку сказал: — Хорошие мужики везде нужны, однако... зря ты физиком не остался. Можно было из тебя человека сделать... А с другой стороны: сильное государство — сильная армия и сильные спецслужбы... Ладно, Гера, дай подумать. Вернёшься — поболтаем.
— А как же! Телефон дашь?
Рустам оторвал салфетку и полез за ручкой.
— Рустик, чтобы ты не обижался, я тебе сувенир подарю, — чувствуя себя виноватым, сообщил Герман. — На! — С этими словами собутыльник вытащил из кармана зажигалку и протянул своему новому другу. — Держи, а то меня из-за этой хрени когда-нибудь пристрелят.
— Игрушки — не повод для стрельбы, — принимая подарок, глубокомысленно заметил Рустам.
— Как знать... — поёжившись, не менее глубокомысленно ответил Герман, засовывая огрызок салфетки с телефоном в карман.