Странствие по дороге сновидений; Середина октября - смерти лучшая пора; Место, где убивают хороших мальчиков; Хризантема пока не расцвела; Старик в черном кимоно; Ниндзя: специальное задание
Шрифт:
Найденная в его квартире взрывчатка означала, что Тао Фану не окончательно распрощался с прошлым. Он либо кого-то снабжал взрывчатыми веществами, либо, что совсем плохо, сам продолжал участвовать в терроре. Тао Фану необходимо немедленно остановить.
Отправляясь на встречу с Тао Фану, Патрик Стоукер проехал вдоль северного побережья острова. Он увидел мутный пролив и пересекающую его дамбу длиной в три четверти мили, соединяющую две страны. Заглянуть внутрь толстых труб, перекинутых от берега к берегу, он не мог, но явственно представил себе мощный поток воды, текущей в Сингапур, страдающий от жажды. На карте дамба выглядела ниткой, на которой Сингапур свисал с материка пуповиной, поддерживавшей жизнь в несамостоятельном тельце.
Задание так или иначе вывести Тао Фану из игры было ему не по душе, если такого рода эмоциональные оценки применимы к службе в разведке. Стоукер предложил вывезти Тао Фану в Таиланд, но резидент распорядился избавиться от китайца и позаботиться о том, чтобы он не нанес ущерба ЦРУ.
Учитель Стоукера — Митчелл, который возглавлял в директорате операций отдел, называл это операцией «по ухудшению здоровья». Поступая на работу в ЦРУ, Патрик Стоукер никогда не думал, что ему придется самому осуществлять такие операции. Впрочем, на курсах подготовки младшего оперативного состава все они считали себя будущими аналитиками, вершителями судеб стран и народов. Для многих из них столкновение с реальностью, первая практическая работа вылилась в большое разочарование. Служба в разведке отнюдь не соответствовала их романтическим представлениям об этой профессии. Много черновой, неблагодарной и малоприятной работы плюс психологические сложности нельзя быть откровенным с женой, даже близким друзьям не имеешь права сказать что-то о себе (да и друзья довольно быстро начинают исчезать); за границей — страх быть пойманным. У Стоукера на глазах рушились судьбы: разведчики начинали пить, разводились, становились постоянными клиентами психоаналитиков.
Тех, кто оказывался достаточно крепок и к тому же имел прочный тыл в семье, ждали другие опасности: поимка завербованного им агента, очевидный интерес контрразведки противника к его деятельности… Разведчика, ставшего заметным, сразу же отзывали; работу подыскивали в одном из второстепенных подразделений. Ему уже больше не доверяли, потому что он мог быть завербован противником. Вообще говоря, в Лэнгли никто никому не доверял. Ни один сотрудник директората разведки в глазах отдела контрразведки не был достаточно надежен. Одного из своих блестящих сокурсников — греческие власти попросили его уехать из Афин — Стоукер застал в тоскливой роли собирателя биографий. Он просматривал все провинциальные американские газеты в поисках сообщений об умерших и пропавших без вести людях, которые не имели родных и никого не интересовали. Имена заносились в картотеку, тщательно собирались данные об их жизни, привычках. Когда возникала нужда, очередной труп «эксгумировали», и его имя, вместе с биографией, передавали агенту, которому требовались новые — не фальшивые — документы.
Стоукера Бог миловал: он выслужил в разведке полный срок и ни разу не попался.
Он был удачлив, а у удачливого человека были все возможности для того, чтобы выдвинуться. Те, кто стоял над ним, быстро уходили. Разоблаченных перебрасывали в другие подразделения или подыскивали им работу вне ЦРУ. Очень многие умирали в молодом возрасте — особенно это относилось к руководителям отделов и направлений. Степень их ответственности была велика, инфаркт и инсульт подстерегали каждого, кто годами вынужден был жить в состоянии страшного стресса, страдая от раздвоенности, страха, невозможности проявить свои эмоции, от того, что чувства приходилось загонять вглубь. Но Стоукер не был расположен к административной карьере, о чем неоднократно говорил и у себя в директорате разведки, и в управлении кадров, куда его приглашали на беседу каждые несколько лет.
Но эта командировка в Сингапур вызвала у него сильное желание все-таки покончить с оперативной работой. По стажу работы и по заслугам он мог рассчитывать на крупный пост в директорате.
Здесь, в Сингапуре, он впервые почувствовал себя уставшим. Может быть, ему следовало по-другому распорядиться своей жизнью. Но после войны его нашел Митчелл, старый друг отца, и рассказал о том, как Мэтью Стоукер вместе с группой британских офицеров пытался бежать из Чанги (Митчелл не смог последовать их примеру — вывихнул ногу и лежал, как колода, на койке), был пойман и казнен. Митчелл призывал продолжить борьбу отца с теми, кто угрожает Соединенным Штатам. Он поклялся Патрику, что таково было завещание Мэтью Стоукера.
Митчелл говорил тогда:
— Когда началась война, нам с твоим отцом недолго пришлось летать. Сингапур остался без самолетов… Однажды ночью мне приказали привезти боеприпасы в роллс-ройсе к эсминцам, которые выходили в море, чтобы спасти экипажи потопленных японцами «Принца Уэльского» и «Ринауна», а теперь вернулись в гавань. Мокрые от дождя моряки стояли у дамбы. В городе ждали парашютный десант, но заграждения не успели приготовить. Это была ужасная ночь. На морском дне покоились лучшие корабли британского флота. Из темных лесов Джохора вот-вот могли появиться передовые японские части. Я разыскал вахтенного офицера и сказал, что привез снаряды для зениток. «Не думаю, что они нам понадобятся, — устало сказал он. — Но теперь все годится. Сейчас и за соломинку нужно хвататься». Я запомнил его слова и помню их до сих пор. Так было тогда, но и сейчас положение не лучше.
Митчелл говорил очень убедительно. А в то время для Патрика Стоукера не было человека авторитетнее… Митчелл сразу же после освобождения разыскал и собственноручно казнил помощника коменданта Чанги — того самого, который приказал поднять на штыки Мэтью Стоукера и тех, кто пытался бежать вместе с ним…
Подъезжая к бару на Олберт-стрит, Стоукер увидел неподалеку от бара машину Деннисона. Рядом с Деннисоном за рулем сидел неизвестный Стоукеру человек — скорее всего сотрудник сектора поддержки, который выезжает с разведчиком в тех случаях, когда предстоит получить от агента важные документы. Прекрасный водитель, он обучен уходить от преследования. Если тем не менее их задерживает полиция, по долгу службы он обязан пожертвовать собой и сказать, что документы, находящиеся в машине, принадлежат ему — то есть добровольно признаться в шпионаже, спасая старшего по званию и по должности. Стоукер был доволен, что свои рядом. В крайнем случае он может рассчитывать на их помощь.
Тао Фану уже сидел в баре, который почему-то был пуст. Тао устроился у самой стойки. Стоукер с трудом узнал его в экстравагантном костюме поклонника тяжелого рока. Кожаное одеяние было бы к лицу совсем молодому человеку, но возраст Тао относился к числу трудно определимых величин. Стоукеру, который вербовал Тао полтора десятка лет назад в Токио, показалось, что китаец почти совсем не переменился.
Тао Фану был рад вновь увидеть Стоукера, который неожиданно появился в Сингапуре. Он воспринимал Стоукера как избавителя, как человека, спасшего его тогда от японской полиции. Увидев американца, Тао Фану готов был поверить в возможность нового чуда. Ему всегда удавалось обманывать американцев, почему бы не делать этого и дальше. На сей раз американец обещал вывезти его в Таиланд — что ж, это прекрасная страна. И там сингапурской полиции ни за что не найти человека, который взорвал дамбу…
Тао Фану посмотрел на часы: время. Он поднялся со своего места и пошел к выходу так, чтобы пройти мимо столика, за которым в одиночестве сидел Патрик Стоукер.
Кэндзи Фуруя был доволен тем, что выследил китайца, который убил подполковника Ба Ина, и американца, который покрывал Тао Фану.
Фуруя предоставлялась возможность в какой-то степени отомстить за отца. В Патрике Стоукере и Тао Фану персонифицировались те, кто когда-то расправился с капитаном Юкио Фуруя.
Сонода рассказал ему, как это было. Сразу же после капитуляции императорской армии вчерашние узники Чанги превратились в хозяев города. Японский караул был арестован. Говорили, что японцев ждет суд. Но 12 сентября американский военнопленный, которого называли «Крысой» и который выдал комендатуре своих товарищей, собиравшихся бежать, явился в лагерь с группой сингапурцев. Они вытащили из барака безоружного капитана Юкио Фуруя и повесили его. «Крыса» заметал следы: не хотел оставлять свидетеля, знавшего о его предательстве. Но власти сочли казнь следствием понятного желания покарать японского жандарма, известного своим жестоким обращением с узниками Чанги. Американца пожурили и отправили домой, а в Японии маленький Кэндзи Фуруя остался без отца… Сонода говорил, что «Крыса» и его искал, намереваясь повесить рядом с капитаном. Но Сонода спасся, его укрыли будущие жена и тесть, наперебой повторявшие, что ему лучше всего забыть собственное имя, службу в императорской армии, да и саму Японию. Капитана Фуруя, честно служившего своей родине, спасти было некому. Все, что может сделать его сын теперь, — отомстить.
Кэндзи Фуруя вошел в бар со служебного входа, убедившись, что его приказание выполнено, и осталось всего два официанта. Он велел им разобрать ящик с винами, которые привез с собой, и появился в комнате, где в полном одиночестве разговаривали Тао Фану и Патрик Стоукер.
Он на мгновение остановился на пороге, вглядываясь в их лица. Они показались ему застывшими, неживыми, как у восковых манекенов в музее на острове Сентоса. В том зале, где поникший генерал Персиваль подписывает акт о капитуляции британского гарнизона.