Странствия
Шрифт:
— Maxinau, maxinau, — что значит: «Обещаю, обещаю».
Ойя Пасилоко долго еще говорил таким же образом, и мальчик семь раз повторял за ним: «Xamxaimpom». На этом чин венчания его окончился. Напоследок, однако, к нему приблизилось высшее духовное лицо среди их жрецов, по имени Киай Понведе, которому, как говорят, было более ста лет. Он простерся ниц перед мальчиком и принес ему присягу на золотой чаше, наполненной рисом, после чего молодого короля поспешили увести, так как отец его уже отходил, а народ так расчувствовался, что ничего, кроме вздохов и рыданий, не было слышно.
Глава CLXXXIII
О печальной кончине короля Сиама и о некоторых великих деяниях его
Так прошли и день этот, и ночь, но на другие сутки в восемь часов утра несчастный король в присутствии большей части высших сановников государства испустил дух, отчего весь народ стал причитать и плакать без всякого разума, не считаясь с принятыми обычаями. Так как умерший король слыл добрым, щедрым на подаяния, великодушным, сострадательным, мягким со всеми, а главное, справедливым
Первый из них относится к 1540 году, когда правил Малаккой комендант Перо де Фариа; он получил от славной памяти дона Жоана III письмо, в котором король наказывал ему, прося приложить всевозможные к тому старания, выкупить некоего Домингоса де Сейшаса из сиамского плена, в котором тот находился уже двадцать три года, ибо это было крайне необходимо как для дела божья, так и для короля, ввиду того что этот Домингос де Сейшас, столь долго проживший в Сиаме, мог сообщить королю достоверные сведения об этой стране, о которой рассказывали всякие чудеса. По возвращении из плена его немедленно надлежало направить в Индию к вице-королю дону Гарсии, которому король уже писал, прося переправить Домингоса в Португалию с судами, отходившими туда в этот год. Перо де Фариа, почувствовав настойчивость, с которой король предлагал ему заняться этим делом, отправил в Сиам посольство во главе с неким Франсиско де Кастро, человеком родовитым и богатым, чтобы договориться о выкупе Домингоса де Сейшаса и других шестнадцати португальцев, также находившихся там в плену. Франсиско де Кастро прибыл в Одиа как раз в то время, когда я там находился. Он был прекрасно принят сиамским королем и передал ему письмо, которое привез с собой. Прочитав его и порасспросив о некоторых событиях и занимавших его вещах, король тут же дал ему ответ (что обычно никогда не делается) в следующих выражениях: «А что касается Домингоса де Сейшаса, которого малаккский комендант у меня просит, говоря, что, отпустив его, я доставлю большое удовольствие королю Португалии, то дело это могу решить я сам, а посему считайте, что он вам возвращен вместе со всеми остальными состоящими при нем португальцами».
За это Франсиско де Кастро изъявил ему благодарность, трижды простершись перед ним, как это принято у них делать перед величайшим, по их мнению, владыкой всего мира. А когда пришло время Франсиско де Кастро возвращаться в Малакку, король приказал вызвать Домингоса де Сейшаса из города Гунталеу, где он занимал должность начальника всей пограничной охраны этого рубежа, имея в своем распоряжении тридцать тысяч человек пехоты и пять тысяч конных, и получал ежегодно восемнадцать тысяч крузадо жалованья. С ним прибыли и шестнадцать остальных португальцев, которых король передал всех Франсиско де Кастро, и тот снова выразил ему свою благодарность за его милость. Прощаясь с Домингосом де Сейшасом и его товарищами, король велел выдать им тысячу турм серебра, что составляет двенадцать тысяч крузадо на наши деньги, и еще очень извинялся перед ним, что дает так мало.
Второй случай относится к 1545 году, когда комендантом той же Малакки был уже Симан де Мело. Некий Луис де Монтарройо, следуя из Китая в Патане, случайно, из-за сильного шквала, внезапно ударившего одно из судов в борт и погнавшего его к берегу, потерпел крушение у Шатира, порта в пяти легуа ниже Лугора, где по распоряжению местного шабандара у него были отобраны все выброшенные морем товары, а сам он был взят в плен со всеми спасшимися от крушения. Уцелело их двадцать четыре португальца, пятьдесят мосо и еще малые дети, в общем семьдесят четыре человека христиан, а товара, спасенного с корабля, было на пятнадцать тысяч крузадо. Основание, которое выставил шабандар для конфискации имущества, заключалось в том, что таков издревле принятый в этой стране обычай. Некоторые португальцы, находившиеся в то время в столице, узнав об этом из письма, которое прислал им Монтарройо, послали ему первым долгом кое-какую одежду, в которой он крайне нуждался, а затем решили сложиться между собой на одиа (что значит подарок) из драгоценных вещей стоимостью в тысячу крузадо и преподнести его королю в день белого слона, который должны были справлять через десять дней, обратившись к нему с прошением, ибо в этот высокоторжественный день принято было оказывать всякие милости просителям и дарить подарки близким. Когда настал праздник, носящий у них название Онидай Пилеу, что значит «Радость добрых», все португальцы, которых было шестьдесят или семьдесят, собрались в условленном месте на одной из девяти улиц, по которым с великой пышностью и торжественностью должен был проехать король, и, как только он поравнялся с ними, простерлись перед ним ниц, как это принято в Сиаме, после чего один из них, нарочно для этого выбранный, рассказал королю о Луисе де Монтарройо и его товарищах и попросил у короля как милости освободить этих потерпевших крушение. Возврата забранных шабандаром товаров он не просил, ибо считал такую просьбу чрезмерной и нецелесообразной. Король, услышав, о чем просят португальцы, и видя их слезы, велел задержать белого слона, на котором он ехал, а после того как он заметил, что они держат в руках предназначенные ему подарки, сказал:
— Считайте, что я принял ваши дары и благодарю вас за них. Но в такой день, как сегодня, мне более приличествует раздавать подарки, нежели принимать их, а поэтому очень прошу вас из любви к вашему богу, верным слугой которого я являюсь и впредь буду являться, распределите их между наиболее нуждающимися среди вас, ибо награда, которую вы получите за доброе дело, совершенное во имя господа, будет неизмеримо ценнее той, что я смог бы вам дать за них, поскольку в сравнении с господом я всего лишь жалкий червь.
Что же касается пленников, о которых вы меня просите, то я с удовольствием разрешу им вернуться в Малакку, не потребовав даже выкупа. Я также прикажу возвратить им товары, которые, по вашим словам, были у них отобраны, ибо тот, кто просит со слезами на глазах, должен быть удовлетворен с особенной щедростью и получить больше, чем он просил.
Услышав милостивые слова короля, португальцы простерлись перед ним ниц. На следующий день он приказал вручить им свой указ, согласно которому в обязанность шабандару вменялось доставить пленников со всем принадлежащим им имуществом в столицу, что и было в точности выполнено. Товаров, спасенных от крушения, было, как я уже раньше говорил, на сумму свыше пятнадцати тысяч крузадо, и все это король милостиво вернул португальцам, все же прочее, что было на корабле, погибло во время бури.
В том же 1545 году, спустя два или три месяца, королю Сиама потребовалось дать отпор королю Тупарахо {331}, вторгшемуся в его земли со стороны Пасилоко. Разрушая и грабя наименее защищенные селения на сиамской границе, неприятель подходил уже к крепостям Шивау и Лантор, от которых зависела безопасность государства, с намерением их осадить, когда король самолично решил спасать свое государство. С этой целью он разослал по всему королевству двадцать полковников, наказав им в двадцатидневный срок набрать солдат и явиться с ними в столицу, откуда король собирался выступить. Набиравшим велено было под страхом тягчайших наказаний не освобождать ни одного способного сражаться мужчину, за исключением больных, бедных и стариков свыше шестидесяти лет, при этом каждому вербующему была отведена определенная провинция. Одному из полковников, по имени Киай Раудива, человеку знатному и храброму, выпало на долю ехать в провинцию Банша, где живут весьма состоятельные люди, обладающие большим количеством денег и имущества. Народ этот весьма любит жить в свое удовольствие и большую часть времени тратит на пиры, игры и прочие времяпрепровождения. Когда Киай Раудива попытался, как ему было приказано, заставить их идти на войну, они выразили свое недовольство, ибо считали военную службу слишком непосильным ярмом для людей, привыкших к привольному укладу жизни. Самые богатые из них посовещались и решили взяткой избавиться от этого похода. Они тотчас же сложились, и собранную сумму отнесли полковнику. А так как деньги повсюду могучая сила, способная все победить и против которой никто не может устоять, полковник Раудива внял просьбе богачей, и все они остались у себя дома. Однако взамен ему пришлось набрать всяких стариков, больных, калек и бедняков, пренебрегая данным ему наказом. Когда Раудива прибыл со своими рекрутами в Одиа, ему пришлось привести их на смотр королю, как это делали все прочие полковники. Едва король из окна своего дворца увидел бедно одетых стариков, среди которых были и больные, причем ни один не привлек его внимания, он велел привести к себе четверых, шедших в одной шеренге, — все они были люди старые и, по-видимому, нездоровые. Король спросил, сколько им лет, чем они болеют и почему так дурно одеты, и все они в один голос рассказали ему, как производился в Банша набор; услышанное привело короля в крайнее негодование. Он немедленно призвал к себе Киая Раудиву и после очной ставки приказал связать его по рукам и ногам, а затем расплавить пять турм серебра и в своем присутствии влить их ему в рот, отчего тот немедленно умер. Увидев, что он мертв, король сказал:
— Если пяти турм серебра было достаточно, чтобы уморить тебя, как мог ты думать, что пять тысяч, которые ты получил взятками, чтобы освободить всяких трусов из Банша, не убьют тебя? Да простит тебе бог твою алчность, а мне — мягкость наказания, которому я тебя подверг.
И тут же приказал обыскать дом полковника, откуда королю принесли найденные там пять тысяч турм (на наши деньги шестьдесят тысяч крузадо), которые король велел у себя на глазах распределить между старыми, больными и бедными рекрутами Раудивы, коих было более трех тысяч и коих он распустил по домам, наказав им молить бога за здравие его, короля; тех же, кто дал полковнику пять тысяч турм взятки, велел переодеть женщинами и сослать на остров Пуло-Катан, отобрав у этих трусов имущество и распределив его между теми, кто лучше всего сражался с врагом.
Был и такой случай: как-то раз король заметил, что один из ста шестидесяти португальцев, которых он взял с собой в поход, несколько отстает от своих товарищей во время удачного нападения, когда наши отбили захваченный неприятелями главный форт города Лантора. Он приказал ему вернуться в Сиам, так как он был не такой, как те португальцы, что были с ним, и запретил ему, пока он будет находиться в Сиаме, выходить из дому и называть себя португальцем под страхом, что ему сбреют бороду, как уклонившимся от службы франтам из Банша, ибо он такой же трус, как и они. А остальным, которых, как я говорил, было сто шестьдесят человек, за доблестный их поступок велел увеличить жалованье втрое, не взимать никаких пошлин с их товаров и дать им право в любых местах его королевства возводить церкви, в которых будут поклоняться португальскому богу, ибо ясно было, что он много лучше всех прочих божеств. Эти примеры и многие другие в том же роде, которые я мог бы привести, говорят, как великодушен и добр был по природе своей этот монарх, хотя и был язычником.