Страсти по Анне
Шрифт:
— Вы опять за старое! — сказала я, пропуская его и закрывая калитку за ним. — Кстати, приезжал Александр Михайлович, он передал вам поклон. И благодарит за сдержанность во время катания в лодке.
— Вы в долгу не остаетесь! — покачал головой Любомирский. — Вы шутите или говорите правду?
— Конечно, шучу! И хоть Александр Михайлович не ревнивец, я не рискнула рассказать ему о нашем с вами летнем приключении. Идемте гулять вдоль пруда! Хотя — подождите!.. У меня для вас подарок!
— Неужели? — удивился он. — Чем я
— Вы проводите со мной много времени и не даете мне скучать! Должна же я вас как-то отблагодарить!
Подарок был приготовлен еще утром, я положила его на видное место. Сходить за ним, вернуться и быстро протянуть Вадиму Александровичу нарядный небольшой плоский сверток, перевязанный белой лентой, было делом нескольких минут.
— Вы меня заинтриговали, честное слово! — с улыбкой сказал Вадим Александрович. — И потом, в последний раз я получал подарок от дамы в тринадцать лет. И дамой была моя матушка.
— Разворачивайте! — с нетерпением попросила я. — Я хочу посмотреть, понравится ли вам!
Вадим Александрович развернул бумагу и достал мою фотографию.
— Когда вас не было, на дачи приезжал какой-то фотограф — и все словно обезумели, начали делать семейные фотографии, фотографии детей, я тоже поддалась общему порыву. Очень боялась, что не смогу ее подарить в день вашего приезда, но фотограф, к счастью, не подвел.
— Не знаю, как вас благодарить, моя милая Анна Николаевна! — серьезно сказал он.
— Не благодарите!.. Примите на добрую память. Я скучала без вас, а таким образом я всегда смогу быть рядом с вами.
— Вы даже представить себе не можете, как я того желаю, — и я услышала искренне грустные нотки в его голосе.
Я стояла, прислонившись к раскидистому дереву, Вадим Александрович сидел на траве чуть поодаль, в зубах у него была длинная травинка, он бросал мелкие камушки в воду.
— Анна Николаевна, вы когда-нибудь думали о том, что будет, когда лето закончится? — спросил он.
— Нет, Вадим Александрович, — честно призналась я.
— А я в вагоне, когда ехал сюда, задумался. Странно получается… Дачи будто иной мир. Сюда приезжают, здесь влюбляются, а потом наступает осень, и снова — город, общество… Иногда мне кажется — встретимся мы с вами после Рождества, а вы меня и не вспомните. Не кивнете даже.
— Что за глупости вам приходят в голову.
— Отчего же — глупости! Или вы думаете, что все будет иначе?
— Думаю, что да.
— И как же будет, по-вашему? — заинтересованно спросил Любомирский.
И я мечтательно начала рассказывать.
— Будет светлое лето. Всегда. И через месяц и через два. И через три. Вы будете приходить ко мне после обеда, читать книги. Потом вы начнете писать мне стихи. Учтите, хорошие стихи, иначе я на вас обижусь. Мы будем кататься на лодке. Пить чай с новым вареньем. Обязательно с вишневым вареньем.
Вадим Александрович медленно повернулся ко мне.
— Вы совершенный ребенок, Анна Николаевна.
— И пусть, — сказала я. — Что предлагаете вы? Вадим Александрович подошел ко мне, оперся плечом о дерево.
— Уедем. Куда вам угодно — в Париж, в Венецию, в Вену. Сегодня же. Не будем собирать чемоданов, строить планов на будущее. Просто возьмем — и уедем. Вся жизнь будет только для нас. Любое ваше желание исполнится. Всегда будет лето. Вы слышите меня, Анна Николаевна? Всегда будет лето.
В душе у меня все перевернулось.
— Что вы такое говорите, Вадим Александрович? — едва смогла сказать я. — Не мучьте меня.
— Я много думал о вас, — сказал он, глядя на воду. — Вы кокетливы и инфантильны, но я ни капли не обманывался, говоря вам, что люблю вас такой, какая вы есть. Я не мыслю без вас себя. Весь мой день наполнен мыслями о вас, в каждом движении я вижу вас. Вы всюду. И в ваших глазах постоянно видится мне какой-то тревожный зов. Если я не прав, простите великодушно. Я поступаю дурно, предлагая вам уехать со мной. Но не вижу другого выхода, — он криво усмехнулся. — Соглашайтесь, Анна Николаевна, пока не закончилось лето.
— И вы бы взяли меня? — откликнулась я, приближаясь к нему совсем близко. — Вот так: от мужа, со всеми моими глупостями и причудами?
— И стал бы счастливейшим из смертных!
— Не говорите мне этого… — сердце отчаянно колотилось, во рту было солоно, мне не хватало воздуха.
— Представьте, — продолжил мои мучения Вадим Александрович, — мы бы поселились в маленькой парижской гостинице, жили бы при закрытых дверях, а вечерами гуляли по улицам и наслаждались тем, что мы вместе — на всю долгую жизнь. По утрам бы нас будило воркование голубей, сидящих на подоконниках, и потом вы в домашнем светлом платье сидели бы у зеркала и перебирали свои локоны. А потом мы… Впрочем, я даже не знаю, как вы относитесь ко мне, а предлагаю вам оставить мужа и уехать со мною. Простите, — и тут он перевел взгляд с воды на меня. — Почему вы плачете?
Поспешно вытерев слезы и злясь на себя за собственную слабость, я ответила:
— Нет, что вы! Это ветер с реки. И кажется, пыль… Пожалуйста, не обращайте внимания. Вы говорили… Ах нет! Не надо! Иначе… Иначе я соглашусь. Я… безнравственна! Как я могу говорить вам такое!..
И я поспешила уйти, но долго поднималась по крутой дорожке, а узкая юбка мешала мне идти быстро. Любомирский быстро догнал меня.
— Анна Николаевна, постойте же. Прошу вас, не нервничайте! Давайте поговорим спокойно! Я люблю вас! Но почему вы говорите, что почти готовы ехать со мною, и все-таки уходите?