Страстотерпцы
Шрифт:
Аввакум ткнул пальцем в Следованную Псалтирь — в Никонову заразу:
— От богатства уберёгся, поберегись же, Фёдор, и от книжных прелестей.
— Не ведаю, батюшка! — испугался юродивый. — Чем книга нехороша?
— Тем, что Никоном порчена. В сей Псалтири — ложь великая. Всего два пропуска, а православие погублено. Велел патриарх выпустить статью о двенадцати земных поклонах при чтении великопостной молитвы святого Ефрема Сирина [10] да статью о двуперстном крестном знамении. Не крестись, как святой равноапостольный князь Владимир {9} крестился, не крестись, как творил знамение отец Сергий [11] , святейший Гермоген-мученик. Крестись, как Никон крестится — враг Христов.
10
...великопостной молитвы святого Ефрема Сирина... — Св. Ефрем Сирин жил в IV в. В юности он был безрассудным и раздражительным, но, попав в тюрьму по обвинению в краже овец,
9
...святой равноапостольный князь Владимир... — Владимир Великий или Святой (?—1015), князь киевский примерно с 980 г., сын Святослава Игоревича и ключницы Малуши. Самым важным делом его княжения было утверждение на Руси христианства, принятие которого было связано с вмешательством князя Владимира в дела Византии. Византийский император Василий II Болгаробойца обратился к нему с просьбой помочь подавить восстание в Малой Азии. Владимир согласился с условием, чтобы за него выдали замуж сестру императора Анну. Василий согласился, но с условием: чтобы Владимир принял христианство. Тот крестился в Корсуни в 988 г. По возвращении в Киев Владимир крестил свой народ. Он истреблял идолов, строил христианские храмы. В его характере произошла большая перемена: он стал набожным, ласковым, щедро раздавал милостыни, был в полном смысле отцом своим подданным. Владимир дожил до старости и умер в селе Берестове под Киевом. За его добро народная память назвала Владимира Красным Солнышком, а Русская Церковь, причислив его к лику святых, нарекла «равноапостольным».
11
...отец Сергий... — Сергий Радонежский (1314—1392), святой, преподобный, преобразователь монашества в Северной Руси и величайший подвижник. Основатель Троице-Сергиева монастыря и других обителей.
Фёдор так и подскочил с лавки, будто зад ему обожгло.
— Бог тебя, батюшка, наградит за спасение души моей.
Схватил книгу и, нимало не размышляя, кинул в печь.
— Зело! — изумился Аввакум.
Благословил Фёдора. Фёдор же поклонился протопопу в ноги и сказал со страхом:
— Тебя в Москве в золотых палатах ждут.
10
Великий государь Алексей Михайлович {10} в ту минуту, прозрённую сердцем юродствующего Фёдора, помянул Аввакума добрым словом.
10
Великий государь Алексей Михайлович (1629—1676) — русский царь с 1645 г., сын Михаила Фёдоровича Романова. По молодости мало участвовал в государственных делах, фактически страной правил его воспитатель боярин Б. И. Морозов, к тому же его родственник (был женат на сестре царицы). При Алексее Михайловиче началось превращение сословно-представительной монархии в абсолютную: уменьшение роли Боярской думы, постепенное отмирание земских соборов и т.д. В отличие от своего отца, принимал большое участие в управлении государством. Созданный им Приказ тайных дел (1654—1676) подчинялся непосредственно царю и осуществлял контроль над государственными учреждениями. Алексей Михайлович был образованным для своего времени человеком. Вёл активную внешнюю политику, в результате которой значение Русского государства сильно возросло. Он сам руководил переговорами со шведами, поляками и др. При нём успешно велись войны с турками и татарами за безопасность южных границ России. Был дважды женат: на Марии Ильиничне Милославской (1648) и на Наталье Кирилловне Нарышкиной (1671). От первого брака родились будущие цари Фёдор и Иван и царевна Софья. От второго — Пётр I.
Умер главный иконописец Оружейной палаты Яков Тихонов Рудаков. Государю то печаль, но ещё большая печаль государю — кого поставить над иконописцами? Хороших людей много. Поставь этого — будет это, поставь иного — будет иное. Кого ни поставь, перемены не избежать.
Послушался бы батьку Аввакума, батьку Неронова {11} — был бы в патриархах Стефан Вонифатьевич, кроткая душа {12} . Так нет, возжелалось Никона, и вместо покоя с миром — поклёп с дрязгой, вместо благословений — проклятья...
11
Послушался бы ...батьку Неронова... — Неронов Иоанн (в монашестве Григорий) (1591—1670), церковный деятель. Родом из Вологодской губернии. Служил диаконом, а затем священником в Нижнем Новгороде, пользовался привязанностью паствы. Московские ревнители во главе с царским духовником Стефаном Вонифатьевым (см. ниже) вызвали его в Москву и устроили сначала ключарём в Успенском соборе, потом протопопом в Казанском соборе. Он был активным членом вонифатьевского «кружка ревнителей благочестия», который при патриархе Иосифе держал в своих руках церковное управление. Влияние Дионисия, Филарета и Стефана, убеждённых грекофилов, создало у Неронова уважение к Восточной церкви и удержало его от пути, по которому пошли его товарищи по кружку Аввакум и др. Тем не менее он был против Никоновых реформ и так горячо осуждал исправление им богослужебных книг, что был отправлен в ссылку в Новоспасский, затем в Симонов и наконец в Спасо-Каменный монастырь. Отсюда он вёл переписку, слал царю грамоты и так надоел братии своей ревностной благочестивостью и защитой старины, что на него написали донос в Москву, откуда последовал приказ перевести его в глухой Кандалашский монастырь. Неронов тайно бежал на Соловки, а затем в Москву, где нашёл приют у Вонифатьева. В 1656 г. он принял монашество под именем Григория. В том же году подвергся на соборе отлучению и лишению сана; однако отлучение удалось отменить. Услышав, что восточные патриархи одобряют исправления, он принял все реформы и покаялся. Со вселенскими патриархами он «раздора творить» не хотел и в 1657 г. помирился с Никоном, но остался прежним. В 1664 г. снова был судим на соборе за пропаганду раскола и сослан в Волоколамский монастырь. В 1667 г. вторично отрёкся и был назначен архимандритом Переяславского монастыря.
12
Стефан Вонифатьевич, кроткая душа, — Вонифатьев Стефан (? — 1656), протопоп московского Благовещенского собора, духовник царя Алексея Михайловича. Стоял во главе реформаторского «кружка ревнителей благочестия». В состав кружка входили Иоанн Неронов, Аввакум, Даниил, Лазарь, Логгин, а из группы столичных ревнителей — царь Алексей Михайлович, Ф. М. Ртищев, Морозов и др. Кстати, этот же кружок доставил Никону патриаршество. Кружок Вонифатьева имел исключительное влияние на ход тогдашних церковных дел. Вонифатьеву до некоторой степени удавалось сглаживать трения между бывшими друзьями-ревнителями: Аввакумом и его сторонниками — и Никоном. Желая побороть упрямство Неронова, он убедил его принять монашество и сам постригся в монахи под именем Савватия.
— Батька Аввакум сказал бы, кого поставить в Оружейную! — вздохнул Алексей Михайлович.
Царица Мария Ильинична [12] даже напёрсток уронила.
— Зачем вспомянул протопопа? Да и зачем бы ты спрашивал у человека недворцового?
— Затем, что правдив. Богдашка Хитрово ведь хитрово и есть: не лучшего поставит, а для себя удобного. Большой таскун. Дай волю — всё из дворца украдёт.
— Уж очень ты сердит, свет мой!
— Как не сердиться? Дементий Башмак донёс поутру: у Хитрово в доме медные деньги серебрят.
12
Царица Мария Ильинична — первая жена царя Алексея Михайловича, дочь И. Д. Милославского, человека незначительного происхождения, возвысившегося уже после замужества своей дочери.
— Доказано ли?
— А хоть и доказано! Он — оружейничий! Узнает народ, что воры в Оружейной палате сидят, — жди беды. По кирпичику Кремль разнесут. По морде Хитрово шмякну — вот и всё наказание злодею.
— Беда с медными деньгами.
— Ещё какая беда. Уж год, как приказано сливать монеты в бруски да в казну сдавать. Не поспешают.
— Жалко! Рубль отдай, а получи пять копеек.
— Государыня ты моя! Семь тыщ казнили из-за медных денег, а страха в народе нет. Ведь к тем семи тысячам ещё пятнадцать прибавь. Кому руку секли, кому пальцы, у кого всё имущество в казну взято... Не боятся. Натирают полтины ртутью, полудой кроют. А на каждом крест! О чём Христа просят? Помоги, Боже, у царя своровать?! Мне, Мария свет Ильинична, правдивые люди нынче дороже золота. Потому, знать, Аввакум и вспомнился. Едет из Сибири батька. Никон его так и сяк гнул, а протопоп прямёхенек.
Мария Ильинична с удивлением поглядела на супруга, но промолчала.
— А знаешь, кого я решил поставить над иконописцами?
— Не ведаю, государюшко. Теперь в Оружейной кого только нет у тебя: греки, немцы, шведы, поляки с иудеями.
— Иудей один — Иван Башманов. Есть и татаре, тот же Ванька Салтан. Поставлю я русака, Симеона Ушакова. Пятнадцать лет в знамёнщиках. Серебряник первой степени. Святые образа пишет с великим прилежанием. Владимирскую Божью Матерь одиннадцать лет писал!
— Батюшка, зачем же тебе советы, когда сам людей добрых знаешь?
Мария Ильинична подняла бровки, такое милое, юное проглянуло в её лице, что у Алексея Михайловича дух захватило. Опуская руки, сложил их на животе, и тотчас досада разобрала. Живот пёрло, будто кто надувал.
— Мать, что делается-то со мною! Ведь поясами с тобой мерились!
— Эко вспомнил! Было дело, да минуло! На меня взгляни. Тот ли стан?
— Матушка! Ты десятерым родила, а я как на сносях. Ладно бы до еды был жаден. Сама знаешь, как пощусь. Корка хлеба да кувшин пива на день.
— Отпусти, государь, на Благовещенье из тюрьмы половину женщин, Бог тебя и пожалует милостью.
— Половину отпустить не могу!
— Не торговался бы ты с Господом, Алексей Михайлович!
— Ильинична, голубушка! Вот ты уж и рассердилась! А как половину отпустить, когда в тюрьме сидят двадцать семь злонамеренных баб?
— Эко?! — снова подняла бровки Мария Ильинична. — Отпустить тринадцать — число нехорошее. Отпустить четырнадцать — тринадцать останется... А колодников сколько?
— Семьсот тридцать семь.
— Батюшка, зачем ты обо всём помнишь?
— Позавчера тюремных целовальников слушал, потому и помню. Много сидельцев! Ведь по сорока девяти статьям Уложения в тюрьму сажают. А я бы, пожалуй, ещё одну статейку добавил. В воскресный день работаешь — Бога гневишь, на царство да на царя с царицею насылаешь Господний гнев — садись и сиди, пока царь не подобреет.
— Батюшка, коли половину баб нельзя отпустить, отпусти десять.
— Двадцать отпущу. Оставлю самых бешеных. Колодников человек пятьдесят помилую, из тех, кто о грехе своём плачет.
Алексей Михайлович пришёл в терем меньших детишек приласкать. Федосью, которой ещё двух лет не было, трёхлетнего Фёдора, Софью — ей уж седьмой годок, читать умеет! Пятилеточку Екатерину, четырёхлетнюю Марию. На каждого мальчика царица рожала двух девиц.
Детки, радуя батюшку, дюжину псалмов на память спели.
— Хорошие у ребятишек головы! — похвалил Алексей Михайлович царицу.
— Да все в тебя! — спроста сказала Мария Ильинична.
В груди и потеплело. Собирался уж уходить, но царица вспомнила вдруг о доносе.