Страстотерпцы
Шрифт:
У патриархов в обозе кроме двух неугодных царю людей ехало сверх свиты ещё двадцать человек. Осторожным речам Мелетия об Ивашках не вняли. Царь на то и не надеялся. Отправил к гостям Артамона Матвеева, наказав ему узнать доподлинно, каких людей везут с собой Макарий и Паисий, а главное, есть ли у них грамоты на патриаршества, патриархи ли они? Проведывать сие Артамон должен был осторожно, в разговорах, «неявным обычаем».
Из Арзамаса трёхвёрстный обоз святейших вышел 6 октября. 9-го был в Муроме, а 20-го Артамон Матвеев встретил патриархов в селе Судогде, в двадцати вёрстах от Владимира.
13
Готовясь к пришествию вселенских патриархов, царь не оставлял надежды всех отпавших от Церкви вернуть в её лоно. Не на кнут уповал — на пряники.
Федосье Прокопьевне Морозовой вернул ради праздника Покрова Богородицы отобранные подмосковные имения.
К Аввакуму в Пафнутьев монастырь приехал дьякон Кузьма, уже бывший однажды в уговорщиках. С Кузьмой прислали подьячего Патриаршего приказа Василия Васильева.
— С радостью тебя, батька! — весело объявил подьячий, втиснувшись в краснокирпичную келью-щель. — Твоих сыновей из Покровского монастыря отпустили.
— Покаялись, что ли? — спросил Аввакум.
— Поручную запись с них взяли: «ложных слов отца по Москве не пускать».
— Кто же поручился за них?
— Монастырский старец Федосий Детков, серебряник Барашевской слободы Влас, поп Герасим из церкви Дмитрия Солунского... Многие. Тебя, батька, любят.
Дьякон Кузьма, задохнувшись от жара, принялся скидывать с себя одежонку: кафтан, сапоги, а подумал-подумал — и рясу стащил.
— Тебя, батька, выжаривают, что ли?
— Греют. Это ведь не стена, печка. Иноки хлебушек испекли. Они меня духом кормят, а иной раз крошек хлебных дадут. Живу, как воробей.
— Хочешь, ещё обрадую? — спросил Кузьма.
— Обрадуй.
— Дьякон Фёдор убежал из Покровского монастыря. Хватились, пришли к нему домой — ни жены, ни детушек. Всем семейством утёк.
Аввакум зевнул, перекрестил рот.
— От сатаны не убежишь.
— Фёдор не от сатаны скрылся — от царя.
— Не бегать нужно — терпеть. Меня, аки льва, стерегут, — звякнул цепью. — Не собираюсь бежать, господа. Вам, гонителям, я, грешный, хуже бревна в глазу.
— Ты, батька, человек разумный. Отчего не покоришься, не пойму? Уважь, покорись притворно да и живи себе. Плетью обуха не перешибёшь!
Подьячий, отирая пот, сказал Кузьме:
— Ты поучи батьку, поучи. Пойду продышусь. Нестерпимо у тебя, протопоп.
— Нестерпимо, — согласился Аввакум. — Теперь от жара, а когда не топят — от холода.
Васильев, пошатываясь, поспешил на улицу.
— Ты, батюшка, не отступай от старого благочестия! — прошептал Кузьма. — Велик будешь у Христа человек, коли до конца претерпишь. На нас не гляди! Погибшие людишки!
— Коли старая вера тебе люба, зачем лицемеришься?! — удивился Аввакум. — Страшно в тесноте сидеть, в духоте? Голодно по-птичьи хлебные крошки клевать?
— Я ради Никона отрёкся от Христа! Опутал меня, волк! Своей охотой ему служил.
— Поглядеть на тебя — добрый человек. А ты — Янус [44] .
— Янус, батюшка, Янус. Обо мне речь молчит. На тебя надежда. Не отступай, батька! Спаси святую Русь.
Заплакал Аввакум. Благословил хитрого Кузьму.
44
А ты — Янус. — Янус в римской мифологии — божество дверей, входа и выхода, затем — всякого начала. Изображался с двумя лицами: одно обращено в прошлое, другое — в будущее. В переносном значении двуликий Янус — лицемерный человек.
Игумен Парфений был в Москве. Царь позвал его готовить Большой собор. Монастырскими делами заправлял келарь Никодим.
Васильев и Кузьма, видно, круто поговорили с келарем. Перевели Аввакума из запечья в иную келью, в каменный мешок. Подтопок без трубы, дым в окошко вытягивает, а келарь, срывая зло на сидельце, келейную дверь приказал завалить землёй, окно замазать.
Ладно бы не подумавши! Так нет, пришёл, поглядел, покричал в продух:
— В своём же говне утонешь! — И тотчас продух заделали.
Опустился Аввакум на пол, ибо не было в келье ни лавки, ни соломы, закрыл глаза и увидел перед собою открытую книгу и стал читать как по писаному:
«...подошёл к Нему человек и, преклоняя перед Ним колени, сказал: Господи! помилуй сына моего; он в новолуния беснуется и тяжко страдает, ибо часто бросается в огонь и часто в воду, я приводил его к ученикам Твоим, и они не могли исцелить его. Исус же, отвечая, сказал: о, род неверный и развращённый! Доколе буду с вами? доколе буду терпеть вас?..»
Так вдруг захотелось, чтоб избавил Господь от тюрьмы, погасли строки и буквы.
— Господи! — воскликнул Аввакум. — Разорви сердце моё, ибо беду мою уподобляю Твоим страданиям. Грешен, Господи! Готов вопрошать мучителей моих: «Доколе буду с вами? Доколе буду терпеть вас?»
Заплакал от непереносимого отчаянья.
14
В воздухе летел снежок, когда на отдание праздника Воздвижения Животворящего Креста Господня 21 сентября вселенские патриархи вошли в славный город Владимир.
Вечерню служили в древнем Успенском соборе.
Дивились восточные люди красоте древнего русского города. В храмах, как в раю: Господь, Богородица, ангелы, святые подвижники. Написаны дивными живыми красками. Свет от икон и росписей, духовный свет, озаряющий души. Изумлялись гости благородству каменных узоров Дмитровского собора.
Молебствовали возле раки святого Александра Невского, много утешив горожан и деревенский народ, пришедший во Владимир получить благословение через святейших от земли, где остановилась звезда Вифлеема.