Ступая по шёлку
Шрифт:
Коза была не крупной, и спокойно шла прямо в руки своей убийце, а именно так себя ощущала младшая дочь Короля, нельзя убивать животное, если мясо его не пойдёт в пищу, а шкура на одежду, только тогда это оправдано, и только так велят Боги и природа. Девушка трясущимися руками взяла козу за шею и, под ужасающие песнопения, повела на редкость спокойную козу, которая, казалось, засыпала на ходу, к чаше в руке Богини, ступила на неё и, практически волоком, затащила козу.
Мантия была тяжёлая, девушке было невозможно даже повернуться в ней, но нужно было встать на колени, не испачкав ткань, принести жертву, не запачкав себя и одежду, встать и выйти. Вопли жриц становились невыносимыми, коза лежала без
Крик Верховной Жрицы, взлетевший хор голосов других Жриц, к которым присоединялись ещё и ещё, и крики толпы с улицы, дали знать девушке, что Главная Богиня приняла её жертву, и будущей Царице следует выйти к народу и к своему будущему мужу, который должен ждать её у ступеней храма.
Под жуткий грохот барабанов, который присоединился к пению и крикам Жриц, она вышла на ступени и увидела рассвет, толпы простого и знатного народа, чаще мужчин, которые кричали и приветствовали свою будущую Царицу, и огромные носилки, больше напоминающие помост, которые несли самые могучие воины, которых она только могла представить, а сверху стоял Царь Дальних Земель Горотеон. Лицо его было непроницаемо, взгляд ужасен, он напоминал каменное изваяние, Главную Богиню, смотря на свою будущую Царицу так же сверху, и Айола ощущала всем своим телом и душой собственное ничтожество перед своим Царём и господином.
Носилки остановились, Горотеон не повернул голову в сторону будущей Царицы, лишь когда она поклонилась в ноги своему Царю, как рабыня, потому что он её господин, и встала тут же, едва не покачнувшись под тяжестью мантии — она не рабыня, в точности, как учила её старуха, — она увидела, что Горотеон стоит на тех же ступенях, что и она, и подаёт ей руку, чтобы та вошла на носилки, украшенные парчой, мехом и золотом. Рука будущего мужа была тёплой, почти горячей, а вот взгляд пронизывал холодом.
Уже стоя на носилках, по левую сторону от своего Царя и господина, она опустила на мгновение взгляд на свою руку и увидела запёкшуюся кровь, в свете солнца она была бурой, комки забрались под расписанные ногти и смыли узоры на руках. Айола почувствовала тошноту и то, насколько же тяжела её мантия, и как давит корона. В глазах помутилось, люди, бесконечно выкрикивающие, прославляющие Царский род, покачнулись, она чувствовала тошноту такой силы, что была не в силах остановить это, ноги её стали подкашиваться, а сама она падать в небытие. Чья-то сильная рука осторожно удержала младшую дочь Короля, она чувствовала, как облокотилась на что-то холодное — камни на мантии Царя, — и, смотря в одну точку, позволила себе мгновение так необходимого ей отдыха. Придя в себя, она глянула на своего Царя и господина, но его лицо оставалось неподвижно и сурово.
Их носилки пронесли по самым главным улицам города, который оказался большим, с широкими улицами. Люди приветствовали своего Царя и будущую Царицу, они кричали, бросали дары прямо на носилки, танцевали и радовались так, словно это была их свадьба. За процессией ехали обозы с вином и хлебом, который получал каждый житель и даже раб, в такой день не было разницы между торговцем и вельможей, рабом и господином, все были равны в своей радости за Царя и будущего законного наследника. Казалось, весь город был пьян, где-то стали возникать драки и пьяные крики, стража зорко охраняла порядок, только кровь жертвы будущий Царицы, и кровь самой Царицы, когда Царь войдёт в неё, пролив своё семя, зачав законного наследника, должна пролиться в этот день. Ругающиеся быстро смирнели, и даже заклятые враги останавливали распри, откладывая спор на следующий день.
В огромной зале, где вовсю шло пиршество и продолжалось бесконечное подношение даров, от которых у Айолы уже кружилась голова, Горотеон сидел так же недвижимо и безучастно. Девушка начинала думать, что он и вовсе сотворён из камня. Ни один мускул не дрогнул на его лице, ни разу за всё время он не посмотрел в сторону своей будущей Царицы. Послы и посланники дальних Королевств кидали к ногам Царя и будущей Царицы диковинные ткани и украшения из драгоценных камней, в дарах были странные птицы с зелёными перьями и кони статью под стать Горотеону и его воинам. Лицо будущего Царя не изменилось ни разу, даже когда перед ним поставили пару наложниц — подарок от давнего друга и владыки соседних Земель. Наложницы были красивы и не могли не вызвать интереса у мужчины, что и показали окружающие мужи, которые смотрели заворожено на прекрасный танец и тела, обещающие много наслаждений Царю и господину Айолы.
Горотеон смотрел в одну точку и, казалось, не замечал своей юной жены, и лишь когда рука её протянулась к сочной ягоде, он остановил её, показав глазами, что ей не следует есть. Айола удивилась, но не посмела ослушаться Царя. Старуха ничего не говорила про запрет на еду, но Горотеон и сам не прикоснулся к яствам, лишь отпил пару раз из своего кубка. В своём же Айола обнаружила просто ключевую воду, не разбавленную даже до лёгкого розового цвета вином.
Она была голодна, мантия, которую снова надели на её плечи после поданного знака Горотеона, показалась ей ещё тяжелее, она чувствовала головокружение и странный привкус во рту. Никогда прежде младшей дочери Короля не приходилось голодать, сейчас солнечный день и ночь делали свой полный круг, а всё, что было во рту у Айолы — несколько глотков родниковой воды.
Горотеон шёл рядом, Айола еле поспевала за его широкими шагами, иногда он замедлял шаг. Люди, окружающие Царя и будущую Царицу, глубоко кланялись и расступались, пока они проходили по зале для пиршеств, по шёлку, который вёл их из залы, по широким ступеням, в храм, где утром приносила жертву Принцесса. Храм был так же сер, свет заходящего дня едва проникал в него, Главная Богиня не была видна, лишь когда подошли ближе, она осветилась множеством свечей, и раздались песни Жриц, уже не столь пугающие, как утром, но более пронзительные.
Айола вспомнила всё, что говорила ей старуха, и опустилась на колени перед свои Царём, потом смотрела, как он сделал то же самое, протянул руку Верховной Жрице, которая, со страшным воплем раненного животного, хрипя и задыхаясь, провела ножом по Царской руке. Айола почувствовала, что голова её снова кружится, странный вкус во рту поднимался к горлу, когда Горотеон взял тот же нож и с тем же непроницаемым лицом сделал надрез на руке будущей Царицы. Стены храма кружились, когда Жрица соединила её руку и руку её мужа и медленно обвязывала их лентой из шёлка.
«Варвар». «Молится не нашим богам».
Она продолжала и продолжала про себя молиться своим духам, чтобы помогли ей сейчас, дали силы на последующую ночь, она молилась, чтобы чрево её понесло ребёнка с первого излития семени Царя, чтобы никогда больше не видеть этого ужасного человека с каменным непроницаемым лицом, который в это время говорил что-то голосом, возвращающим Айолу в действительность. Голос был мягким, обволакивающим, она вспомнила, чему наставляла её старуха, и стала повторять за своим Царём и господином. Она не понимала слов, но знала смысл произносимых ею речей. Она отдавала своё тело, своё сердце и свою жизнь во власть своему мужу, господину и Царю Дальних Земель, а он забирал её тело, её сердце и её жизнь.