Судьба и другие аттракционы (сборник)
Шрифт:
— Остроумный мальчик, — хмыкнула Аврора Браун, кивнула отцу Габриэлю. — А мы-то еще хотели вообще обойтись без него.
— Я бы не торопился с выводами, — буркнул отец Габриэль.
— Так вот, — доктор Браун вернулась к главной теме, — мы хотим созидать разумную жизнь.
— Жизнь, — умилился отец Габриэль. — Жизнь это всегда благо. Само по себе благо. А уж разум? — Он сладко зажмурился. — Разум!
— Я примерно понял, о чем вы, — хлопнул себя ладонями по острым коленкам профессор Снайпс, — но, боюсь, господа, вы выдаете желаемое за действительное — возможности моей
— Вот только не надо юлить, профессор, — жестко оборвала его Аврора Браун. — С племенем омега у вас получилось всё.
— Вы так уверены? — усмехнулась Ульрика.
— Это моя экспертная оценка, — отчеканила доктор Браун.
— Но вам, — профессор Снайпс обращался к отцу Габриэлю, — я так понимаю, нужно совсем не то, чего добивался я от людей омеги?
— Именно! — отец Габриэль обрадовался догадливости своего собеседника. — Полностью противоположное.
— Но это уже несовместимо с моими принципами и идеалами. — Снайпсу эта собственная фраза показалась выспренней.
— Не понимаю, чего это вы, профессор из себя девственницу корчите? — Аврора Браун ценила собственную гневливость. — Вы, недрогнувшей рукой пресекший развитие людей альфа, отменивший будущую их историю и культуру, будете нам лекции по морали читать здесь?!
— Это они для очистки совести, — примиряющее дотронулся до её локтя отец Габриэль. — В пользу самоуважения. Так и должно быть. Даже лучше, что так.
— Ну да, — тонкогубая усмешка доктора Браун.
— Надо понимать, вы хотите создать мир, где ничего не будет кроме племени альфа под руководством профессора Снайпса, развивающего свою альфовость? — спросил Глеб.
— Молодой человек, опять вы? — скривился отец Габриэль.
— Мы с Глебом прекрасно понимаем, что в любом случае не выйдем из этой комнаты живыми, — сказала Мэгги. — Так что не требуйте от нас деликатности.
— Что ж сделаешь, — пожала плечами Аврора Браун. — Ваши специальности не представляют для нас интереса. Вам не так повезло, как… — она кивнула на диван, где сидел профессор со своими помощниками, — надо было в свое время поступать на генетику.
— Племя альфа! — отец Габриэль передразнил Глеба. — Да что ты понимаешь! Время от времени человечеству предлагались идеи . Но их торжество было ограниченным. Почему? — загремел отец Габриэль. Теперь перед ними был одержимый фанатик. — Потому что противоречили природе человека! Теперь мы изменим природу. Подгоним ее под идею. И идея перестанет быть утопией. Станет реальной, потому что мы изменим, заново создадим реальность.
— Все эти идеи, — поморщился Глеб, — торжествовали как раз потому, что много чему отвечали в нашей природе.
— До сих пор торжество их было временным, — гремит священник. — Понимаешь ли ты, вре-мен-н-ым. А теперь нас ждет Вечность.
— Ну да, вечный двадцатый век, — говорит Мэгги, — на одной планете создаем фундаменталистскую теократию, вы же сейчас об этом, падре? На другой делаем коммунизм какой-нибудь, чего стесняться? На третьей что-нибудь тоталитарно экологическое…
Аврора Браун встала со своим бластером, ударила Мэгги ногой в лицо, сказала вкрадчиво:
— Давай-ка попробуем без истерик, хорошо? — села на свое место.
Глеб подхватил Мэгги с пола.
— Истерика будет у тебя, милая, когда твои друзья начнут делить эту Вечность и решат обойтись без тебя, — сплюнула кровь Мэгги.
— Коммунизм? Теократия? Устранение свободы? — отец Габриэль обращался к Глебу с Мэгги, — моя идея гора-а-здо сложнее.
— Знаете, падре, — Глеб обнял Мэгги за плечи, — а мне неинтересно. Вообще! Понимаю прекрасно, что мне осталось несколько минут жизни и слушать всю эту вашу пошлость…
— Как хотите. — Обиделся, отвернулся отец Габриэль.
— У нас, так сказать, «в холодильнике», — Аврора Браун улыбнулась Снайпсу, — миллион человеческих эмбрионов и если поменять кое-какие параметры в генетическом коде… Понимаете, этому миллиону уготована особая роль в нашем мире… Но без вас мы можем впасть в авантюру, всё испортить, а мы не вправе не только ошибаться — просто рисковать. «Не навреди» — получилось так, что этот принцип стал для нас главным, как ни банально.
— Неужели вы не понимаете, — Мэгги улыбается разбитыми губами, — вы не просто банальны, — вы комичны.
— Можно? — спросила отца Габриэля Аврора Браун.
— Подожди немного, — ответил тот, — мало ли как, вдруг эта голенастая обезьяна для чего-нибудь да пригодится.
— Что, профессор? — говорит Глеб. — Не успели построить мир без Зла. Придется теперь выбирать между.
— У него нет выбора, — пожал своими бронированными плечами Керенджи.
— Но тем не менее я его сделал, — сказал Снайпс.
— Понятно, — процедил отец Габриэль.
— Я тоже, — сказала Ульрика.
— И я, — кивнул Энди. — Так нельзя, Аврора. Понимаешь, нельзя!
— Я не понимаю вас, профессор! — кричит отец Габриэль. — Вы же хотели Добра. Ради него шли на жертвы. Троглодитами этими вашими пожертвовали. Рисковали бессмертной вашей душой. Может быть, уже погубили ее, кто знает. И всё ради какого-то будущего и, к тому же, утопического Добра. А я предлагаю Добро реальное, что уже начинается завтра. Теперь, когда я… когда мы с вами можем сделать то, после чего Царство Божие перестанет быть метафорой для вас и недостижимым будущим для меня, вы смалодушничали. Чего испугались?! Я не понимаю!
— Я попытался запустить по колеям мир, в котором когда-нибудь, может быть, будут полнота и целостность Бытия. И метафизика этой полноты будет светлой, сбывшейся, достигшей самой себя. Я запутался, я понимаю. Но ваше Добро, ваше Царство Божие, они же вместо Бытия и Света!
— Но только это Добро! И только оно абсолютно! — вскакивает отец Габриэль. — А все эти фикции свободы! Какая свобода, если в начале у вас был генномодифицирующий скальпель?!
— Я пытался так ее умножить, — ответил Снайпс. — Не знаю, верите ли вы в Бога, — я не верю, но знаю: Он не примет этого вашего Царства Божия.